Чтение 2–й страницы книги ~Все дороги ведут в Рим~

- Да ты только погляди, кто ей пишет! - воскликнул Серторий, вытаскивая из-под вороха бумаг распечатанное письмо.

Береника взглянула на подпись и хищно улыбнулась:

- Я всегда говорила, что протест Нормы Галликан - стопроцентная фиговая лажа. Она изображает бунт, а на самом деле лишь выпендривается и готова лизать пятки властям.

- А Марк? - осторожно спросил Серторий.

- Что - Марк? Марк помирает. - Береника спрятала найденное письмо под тунику. - Нам придется искать другого соавтора - какого-нибудь гения, который зол на Гимпа. Думаю, такого нетрудно найти.

- Попрощаемся? - спросил Серторий.

- Зачем? - передернула плечами Береника. - Он умрет и без нас. Теперь уже ничего не сделать. Не ждать же еще двадцать лет, когда он снова вернется, все позабыв, а наши тела истаскаются, как старые сандалии.

Они ушли. Марк слышал, как хлопнула дверь. И не удивился. Он знал, что они уйдут не попрощавшись. Пурпурная бабочка подлетела к нему и села на указательный палец. Марк снова к ней наклонился и снова дохнул. Бабочка стала чуть больше. Совсем чуть-чуть.

- Лети, - шепнул. Но она не желала улетать.

Он снова дохнул. Еще и еще. Бабочка приподнялась на мгновение, чтобы вновь сесть к нему на руку.

- Чтобы жить, люди пьют дыхание умирающих. Тех, кого любили. Я отдал тебе всю душу. Неужели ты еще не насытилась, Психея? - спросил Марк.

И тогда бабочка улетела.

III

С некоторых пор в триклинии дворца Флавиев на Палатине собиралась весьма сомнительная публика. Здесь обедал император со своей компанией - в те дни, когда он не пьянствовал в таверне "Медведь". Из окон, отделенных друг от друга колоннами из красного гранита, открывался вид на нимфеи. По мраморным террасам вода каскадами бежала в мраморные бассейны. Уже стемнело, и в нимфеях зажглись огни. Вода отсвечивала то зеленым, то голубым, и листья лавровых роз сверкали в свете фонарей металлическим блеском.

Слуги подавали запечатанные особыми печатями бутыли со столетним фалерном. Смуглолицая Туллия пила чашу за чашей и уже захмелела. Туника из желтого обтягивающего трикотажа подчеркивала кофейный оттенок кожи, на шее красавицы сверкало ожерелье из изумрудов в золотой оправе - подарок Августа. Постум в венке из черных роз - каждодневно заказывал он в оранжерее розы и всегда непременно черные - возлежал на почетном месте. По правую руку от него сидела Хлоя, по левую возлежал поэт Кумий. Внешность его была весьма примечательная: седые всклокоченные волосы, красный нос картофелиной, трехдневная щетина на обвислых щеках. Трикотажная туника обтягивала весьма заметный животик. Кумий был пьян. Хлоя же, напротив, не пила вовсе - она наблюдала за остальными с печальной улыбкой и вертела в руках пустую серебряную чашу. Среди разбитной пьяной компании Хлоя всегда казалась чужой. Но Августу, похоже, это нравилось.

- Гений книги, - неустанно повторял Кумий, роняя фаршированные финики на драгоценный пол, выложенный узором из порфира и змеевика. - Август, ты хоть понимаешь, что это значит? Прежде у книг были гении, и потому книги повелевали людьми. А теперь гениев больше нет. Ни у книг, ни у картин, ни у скульптур. Все это лишь бумага, холст, мрамор. И только. Люди приходят в Храм Согласия [Храм Согласия на форуме являлся своего рода музеем. В нем часто проводились заседания сената. В храме находились статуи Аполлона и Юноны знаменитого скульптора Бетона.], и что же они видят? Куски мрамора. Пусть в совершенстве повторяющие человеческие прекрасные тела. Но все равно - только камень. Искусство больше не касается душ. Связь утрачена. Выпьем за это пустое, никому не нужное искусство. Выпьем, Август.

- Выпьем, - отозвался Постум.

Чаши вновь наполнились и вновь опустели.

- В прежние времена стоило напечатать книгу - и вместе с пахнущим типографской краской библионом новорожденный гений устремлялся завоевывать мир. Новый гений сталкивался с другими, начиналась драка. Ах, я понимаю, почему литераторы такой склочный народ. Их гении никогда не могли примириться друг с другом. А теперь мир пуст, и даже самые гениальные книги не могут его наполнить. Кино как искусство больше никого не интересует. Все ходят смотреть боевики Марка Чака с трюками и мордобоем.

- А я обожаю Чака. Рассуждения стоиков вызывают у меня зевоту, - заявила Туллия. - Возбуждает только траханье - кулака или фаллоса, остальное - развлекухи импотентов. Август, милашка, съездим в Лютецию к Чаку. Давно собирались.

- Ты сказал - гениальные? - переспросил Постум, не обращая внимания на слова Туллии.

- Да, гениальные. Но это ложный образ. Разве гений может жить в бумаге? Ему нужен небесный простор.

- Кумий, давай напишем книгу вместе! - воскликнула Туллия, протягивая поэту руку. - Будем соавторами. Я пишу про Венерины удовольствия, а ты...

- И я про Венерины удовольствия, - отозвался Кумий.

Они потянулись друг к другу, перед лицом Августа губы их соединились.

- Что ты сейчас пишешь, Кумий? - спросила Хлоя. - Очередную поэму?

- Нет, так, понемногу. Обо всем. И прежде всего о себе. Писатель пишет всегда о себе. Назвал "Аттические ночи" в подражание Авлу Геллию. Пишу, чтобы не стать скотиной. Потому что знаю: брошу писать и стану скотиной.

Постум вновь задумался, как утром, на заседании сената, лицо его сделалось мрачным, почти злым.

- О чем ты думаешь, Август? - спросила Туллия. - Сразу видно - о чем-нибудь плохом. Брось, Постум, пойдем в спальню и предадимся Венериным усладам. Один Венерин спазм перевесит все тягомотные рассуждения Цицерона и Сенеки.

- Жизнь - сплошная фекалия, - вздохнул Кумий.

- Я думаю о смерти, - сказал Постум. - Скоро день моего рождения. День, когда Бенит должен вернуть мне власть. Но я уверен, он меня прикончит.

- Не думай о грустном, мой мальчик, - вздохнул Кумий. - Я давно решил: плевать мне на всех. И на победителей в том числе.

- Если победитель захочет, он заставит пленника пройти под ярмом, - отвечал Постум. - Так что помянем меня, пока я жив.

Сегодня у императора было особенно мрачное настроение. Это значит, что напившись, он с Кротом и Гепомом отправится в нимфеи и они, пьяные, будут рубиться тупыми мечами, как рубились когда-то гладиаторы, исполняя желания, - в те годы Кумий был так же молод, как император теперь.

Когда время перевалило далеко за полночь и пирушка подошла к концу, Постума подняли на руки и понесли из триклиния, а девчонки, смеясь, пели поминальную песню: "Он прожил жизнь". Каждый день Постум устраивал себе такой вынос.

Постум - император Рима, так его величают. И он - самый беспомощный человек на земле. Беспомощный в том смысле, что никто не может ему помочь.

Постум растянулся на ложе, держа в одной руке золотую чашу с вином, другой - обнимая темнокожую Туллию. Золотая Фортуна, стоящая у изголовья императорского ложа, равнодушно взирала на любовную парочку. Постум так привык к золотой статуе, что считал ее родной.

В спальне императора всегда горел ночник - Постум боялся темноты. Интересно, кого больше всего на свете любит Фортуна? Многие ответят: Рим. Но это ответ неверный. Золотая девка влюбилась в Бенита. Она делает для него все, что тот ни пожелает. Когда наступит час, она подарит ему императорский пурпур. Выпей же за здоровье Бенита, Фортуна! И Постум плеснул из кубка в лицо золотой богине. Темная жидкость потекла по золотому подбородку, будто у Фортуны внезапно хлынула горлом кровь.

- Что ты делаешь?! - испуганно воскликнула Туллия. - Ты оскорбляешь богов!

- Отнюдь. Я угощаю Фортуну. Может, она станет милостивее ко мне.

Он отшвырнул кубок, обнял Туллию, прижал к себе. Он сжимал ее так, будто хотел задушить, и шептал на ухо сбивчиво и горячо:

- Я хочу жить... Если бы ты знала, Туллиола, как я хочу жить. - Он стал осыпать поцелуями ее шею, потом отстранился, зажав в ладонях ее лицо и вновь зашептал: - Туллиола, мне же еще и двадцати нет... Почему я должен умереть?

- Не говори ерунды. Бенит тебя любит, - с трудом пролепетала Туллиола вытянутыми трубочкой губами.

- О да, Бенит меня любит! - засмеялся император. - Но все равно убьет. Какую гадость мне сделать напоследок, чтобы запомниться Риму, как запомнились Нерон или Элагабал?

Туллия попыталась ответить, но ладони императора ей мешали.

...Можно велеть привязать к деревьям десяток красавиц, а самому, наряженному в шкуру, выскочить из зарослей, подобно Фавну, и насиловать их по очереди. Нет, это уже было. Рим ничем нельзя поразить, никакой низостью - все низости уже придуманы и воплощены.

- Что ты говоришь, Туллия? - Он наконец разжал ладони.

- Я тебя спасу.

Постум рассмеялся. Вот глупышка! Как беспомощная девчонка может спасти императора от Бенита?! Как? Многие хотели его спасти. Весталка Валерия, к примеру. И спасала - длинными занудными речами. Так спасала, что он стал прятаться от тетки в дальних покоях Палатина. А потом император нашел выход. Постум хитрый - хитрее Бенита. Чтобы не слушать поучения Валерии, он спровадил тетку в Альбион. К Марку Габинию. Теперь у них двое детей - сын и дочь. Погодки. Даже в самые трудные времена женщины рожают детей. Наверное, сегодня Валерия смогла бы найти совсем другие слова для своего племянника. Наверное...

- Что ты больше всего любишь, Август? - спросила Туллиола.

- Играть в кости.

Он достал из-под подушки серебряный стаканчик с костями. Кубики из слоновой кости были старыми, с почти стертыми точками. Он бросил их, и выпали две шестерки.

- По-моему, тебе должно повезти, - прошептала Туллия.

Постум сгреб костяшки и сжал в кулаке так, что суставы побелели. Когда он бросал эти кости, ему всегда выпадали только шестерки. Всегда и везде. Этот стаканчик и кости подарил ему когда-то Элий. Единственный подарок отца юному императору.

ГЛАВА II

Игры Постума против добродетели

"Только вероломное участие войск Альбиона не позволило Африке вновь стать неотъемлемой частью Империи. Содружество - это фикция. Лишь Империя может обеспечить Риму величие. Но Пятый легион очутился в плену. ДА ЗДРАВСТВУЕТ ВОЖДЬ!"

"Диктатор Бенит повелел, чтобы Пятый и

Третий легионы сражались, как древние

герои, - вооружившись мечами.

Легат с воодушевлением процитировал Лукана:

"Силу имеет лишь меч, и народ, состоящий

из храбрых,

Войны мечами ведет..."

[Марк Анней Лукан. "Фарсалия". Пер. Л. Остроумова.]

Но всем известно пунийское вероломство. Африканцы бросили против наших доблестных воинов прибывшие из Альбиона когорты и артиллерию".

"Акта диурна", канун Нон апреля [4 апреля.]

Корву и Муцию выпало тащить статую самого Бенита во время праздничного шествия. Неудачный жребий, неподъемный в прямом смысле слова: старинные статуи были составными, мраморные головы легко отделялись от торса, и в процессии участвовали одни эти головы. А бюст Бенита угодливый скульптор изваял из цельного куска мрамора. И его во время процессии надлежало тащить на носилках с форума, где его недавно установили, на Марсово поле. Муций попытался махнуться со счастливчиками, которым досталась голова Сципиона Африканского. И хотя нести ее надо было с Капитолия из храма самого Юпитера Всеблагого и Величайшего, все же Муций готов был совершить эту прогулку, лишь бы избавиться от мраморного Бенита. Но счастливчики не пожелали уступить Муцию Сципиона.

Пришлось Корву и Муцию тащить черномордого Бенита. Несли недолго. Муций споткнулся. А Корв даже не пытался удержать носилки. Бюст Бенита грохнулся о мостовую и разлетелся на куски.

- Теперь нас повесят, - сказал Корв и рассмеялся.

Двое одетых в черное исполнителей тут же вывели братьев из процессии.

В таверну "Медведь" Постума сопровождал лишь один человек - здоровяк, выше его на целую голову, широкоплечий телохранитель Крот. Как его настоящее имя и почему парня прозвали Кротом, никто в окружении Августа не знал. Да и не интересовался, потому что у любого, кто глядел на мрачную физиономию Крота, разом пропадала охота задавать вопросы. Крот числился личным телохранителем императора и всюду сопровождал Постума.

Таверна за последние годы сильно изменилась - на стенах появились аляповатые плакаты, под потолком висело набитое опилками чучело неведомой твари, зарубленной преторианцами на Пренестинской дороге. Чья фантазия могла вообразить это огромное раздутое черно-зеленое туловище с ржаво-рыжим брюхом, полсотни разнокалиберных ног с бледными полупрозрачными щупальцами, каждое с острым коготком, и маленькую голову, чем-то похожую на собачью - один глаз черный, огромный, другой - голубой, маленький, с вертикальной прорезью зрачка. Глаза, разумеется, вставили стеклянные, и никому уже не известно, какие глаза были у живого гения-мутанта. Возможно, чучельники, большие затейники в подобных делах, специально придали монстру одновременно и жуткий, и забавный облик.

- Привет, гений! - крикнул Постум чучелу. - Как видишь, быть бессмертным - занятие невеселое. Знаешь, приятель, я бы ни за что не поменялся с тобой местами.

Четыре "лошадки", поджидавшие Августа за столом, уже выпили по бокалу-другому вина, захмелели и все время хихикали. Ах нет, Хлоя, как всегда, не пила, и лишь изображала легкий хмель.

- Какое милое ржание! - воскликнул Постум. - Сразу видно, что кобылки застоялись в конюшне.

Девицы закричали еще громче и захлопали в ладоши. Сейчас они принарядились, то есть на каждой было по несколько кусочков ткани: на смуглой Туллии - ярко-красная с голубыми вставками туника, а на трех белотелых красавицах - лоскутки белого, голубого и ослепительно-оранжевого. Четверку роскошных тел опекал невысокий юноша с наглыми бесцветными глазами и лягушачьим ртом, растянутым в постоянной улыбке. Парень был подвижен, как мартышка, и непрерывно сыпал словами. На вид он казался ровесником Постума, но в черных его кудрях мелькали серебряные нити.

- Август! - воскликнул паренек, целуя девушек в шею и плечи. - Подари мне эту прекрасную квадригу, и я стану самым счастливым человеком в Империи.

- И как отблагодаришь меня, Гепом?

- Предоставлю тебе убежище на своей помойке.

- Нет, эти красотки не для тебя, - рассмеялся Постум. - А помойка в качестве убежища пригодится тебе самому. Я поищу что-нибудь менее привлекательное.

Красотки с визгом и смехом тут же кинулись на шею своему благодетелю.

Визжа и целуясь, они не заметили, что дверь распахнулась и в таверну ввалился Кумий в короткой трикотажной тунике. Кроме туники на поэте были брючки в обтяжку и сапожки из мягкой кожи с накладными пряжками - мода последних лет. Сапожки эти назывались монгольскими, их обычно носила молодежь.

- Постум! Дружище! - завопил поэт. - Говорят, сегодня ты отправляешься в лупанарий? Почему ты забыл пригласить старину Кумия? Как ты мог? Кто, кроме меня, может дать тебе бесценные консультации в столь важном деле?!

- Зачем же мне звать тебя с собою, Кумий? Я думал, что ты сидишь там с утра. Не в одном лупанарий, так в другом, - и когда-нибудь в своем путешествии мы до тебя доберемся.

- Я сижу в лупанарий? - Кумий возмущенно вытаращил глаза. - О нет! Я сижу на своем чердаке под самой крышей, в раскаленной и душной комнатенке, где воняет кислым супом, и вымучиваю из себя стихи. Да, я выдавливаю их, как фекалии в латринах, а они не лезут, хоть ты режь меня, хоть жги. И ни одна клизма тут не поможет.

- Бедняга Кумий! - воскликнул Постум с притворным сочувствием. - А не принять ли тебе немного касторки с бензином? Говорят, это мгновенно вызывает не только настоящий, но и словесный понос!

Кумий побледнел. Уставился на Постума мутноватыми водянистыми глазами и медленно повел перед носом императора пальцем из стороны в сторону:

- А вот этого не надо. Вот это было. И это не надо. И нехорошо.

Постум кашлянул, на мгновение смутился, глянул искоса на девиц, потом на молчаливого Крота, и наконец бросил небрежно:

- Ну что ж, придумаем для тебя другое меню.

И щелкнул пальцами. Тут же подлетел хозяин и поставил перед Кумием полный до краев бокал вина. Поэт сделал глоток и одобрительно причмокнул.

- Скажу честно, - пробормотал Кумий. - Я кучу ошибок совершил в своей долгой жизни. И за все я уже заплатил. Да, за все, кроме одной. Но, тсс, об этом ни слова. Ты понял? - Он подмигнул чучелу гения, висящему под потолком. - А не то старина Кумий повиснет рядом с этой несчастной тварью, и его брюхо вместо жареной колбасы, телятины и сыра набьют опилками.

- Хватит стонать, Кумий! - прервал его Постум. - Кажется, мы собирались сегодня вечером на ужин к сенатору Авреолу.

- Нас всех позвали? - удивился Кумий. - И меня?

- Нет. Мы явимся незваными. И в этом вся прелесть. Говорят, у него молоденькая смазливая женушка, можешь за ней приударить - я разрешаю.

- Обожаю смазливых молодых жен. Они такие забавницы! - хмыкнул Кумий.

Постум и его компания уже спешно допивали вино и поднимались из-за стола, когда дверь в таверну распахнулась вновь и вошли двое. Несколько секунд новые гости стояли на пороге, не решаясь войти, будто сомневались - не заблудились ли. Наконец один из них, тот, что пониже ростом и помоложе, кивнул. Оба гостя вошли и заняли свободный столик. Император нахмурился. Весь Рим знал, что каждовечерне в "Медведе" веселится Август со своей компанией. И заглядывать сюда решались либо красивые девки в надежде приглянуться императору или его дружкам, или отчаянные молодые парни, почему-то уверенные, что Август примет их в свой узкий кружок и сделает соучастниками мерзких попоек и осыплет к тому же золотом или назначит на высокие должности. И тех и других Крот вышвыривал через пару минут за дверь - Август терпеть не мог пришлых. Лишь гладиаторам да возничим разрешалось участие в здешних попойках. А гости по-прежнему появлялись с завидной регулярностью. Но эти двое не походили на юных искателей приключений. Младшему было уже за сорок, а старшему - и вовсе под пятьдесят. Оба они были прежде либо легионерами, либо гладиаторами - шрамы говорили сами за себя. Щеку младшего уродовал глубокий шрам, у старшего руки пестрели отметинами. Старший был совершенно сед, у младшего черные волосы, чуть тронутые сединой, вихрами торчали во все стороны. Лицо старшего, бледное от природы, едва тронутое желтоватым северным загаром, с резкими складками вокруг носа, казалось смутно знакомым. Он был в белой льняной тунике без рукавов, но шею замотал синим шелковым платком - видимо, по иноземной моде.

Компания Августа примолкла, глядя на странных гостей. Вид у этих двоих был какой-то не подходящий для веселья, кутежа и глумления, и никто не знал, как с ними поступить. Так что Августу пришлось нарушить молчание первым.

- Эй, ребята, вы, часом, не ошиблись дверью?

Значит, будет потеха! Гепом радостно потер руки, предвкушая. Но тут же вновь затих и сделался серьезен и даже грустен.

- Мы хотим поужинать, - сказал седовласый. У него был правильный выговор, но он как-то уж очень старательно произносил слова. Голос был металлический, как будто искусственный.

Когда-то Постум уже слышал такой голос. Когда-то...

- Поужинать, здесь? - хохотнул Гепом. - Сразу видно, что вы, гости дорогие, прибыли издалека.

- Издалека, - согласился седой. - Но разве это что-то меняет, если мы платим за ужин?

- Тут особая плата, - нахмурился юный император. - Там у входа прибита бронзовая доска, и на ней надпись. Ты прочел?

Седовласый отрицательно покачал головой.

- Коли не прочел - так прочти, - приказал Август, против обыкновения злясь.

И его гнев был отнюдь не напускной. Гепом с Удивлением глянул на повелителя - прежде Постум Развлекался без злости, заставляя людей подыгрывать себе. Сейчас же было видно, что он едва сдерживается. И гений помойки не мог понять причину его раздражения. Ну зашли два старикана на огонек. Старики вообще мало понимают в современной жизни. Надо выпроводить их, чтоб не мешали, и продолжать веселиться. А глумиться над стариками - последнее дело. Но, видимо, Август считал иначе.

Вместо седовласого к двери подошел его приятель и прочел надпись на доске.

Надпись гласила: "Тот, кто пожелает отобедать в "Медведе" и кому Август это позволит, станет добровольным рабом императора сроком на один месяц. Рабом в полном смысле этого слова. За неповиновение Август может высечь, может заковать в железо или подвергнуть каким-либо другим телесным наказаниям. Может заставить таскать носилки или бегать с факелом перед его колесницей. Может все. Как с рабом".

- Сказано, по-моему, ясно, - сказал Постум. - Так что, пока вы оба не передумали, проваливайте отсюда. - Он сделал паузу и добавил очень тихо: - Я прошу вас уйти.

Император просит! Занятно. Не ко многим он обращался с подобными словами. Но эти двое были на редкость упрямы.

- Мы не уйдем, - сказал седой. - Отужинаем здесь. И если тебе так нужны рабы, Август, мы станем твоими рабами.

Он говорил об этом без вызова, так, как будто речь шла о найме на работу. Его странный металлический голос придавал еще больше равнодушия словам.

- Да не нужны мне рабы! - закричал Постум, уже не пытаясь совладать со своим гневом. - К тому же такие старые. Что мне с вами делать? Вы даже и носилки мои не поднимете. Так что убирайтесь, и поскорее! Вы мне надоели!

Но седой не сдвинулся с места, а его напарник вернулся к столу и сел рядом со своим товарищем.

- Выкинуть их отсюда, Август? - предложил Крот.

- Выкинь, - кивнул Постум, - только не калечь.

Крот понимающе хмыкнул и шагнул к странной парочке. Он уже подался вперед, чтобы ухватить седовласого за ворот туники, но почему-то не успел - вместо этого Крот дрыгнул в воздухе ногами и грохнулся об пол. А черноволосый уселся на него сверху, выламывая руку. Крот хрипел, пытаясь вывернуться, но у него ничего не получалось.

Постум вскочил.

- Бабий! - крикнул он хозяину таверны. - Поставь этим двоим парням по бокалу вина, пусть пьют, и после этого они - мои рабы, раз уж так этого хотят. И отпусти моего человека, - обратился Август к незнакомцу.

Черноволосый выпустил свою жертву и отступил. При этом он весь собрался в комок, готовый вновь отразить нападение. А его старший товарищ даже не двинулся с места. Крот вскочил и хотел продолжить потасовку, но Постум прикрикнул на телохранителя, и тот отступил, недовольно ворча, как ворчит побитый пес.

Оба странных гостя выпили молча по чаше разбавленного вина.

- А теперь все отправляемся в гости к Авреолу! - крикнул Постум. - И вы двое - тоже. Девочки остаются.

- Так несправедливо! - завопили "кобылки". - Как же без нас!

- У сенатора собирается мужская компания. Встретимся в алеаториуме. - Постум первым вышел из таверны. Разношерстная свита последовала за Августом. Двое новичков шли последними.

- Глянь-ка, этот тип еще и хромает! - воскликнул Кумий, кивая на седого. - Носилыцик-то из него впрямь никудышный.

Постум сделал вид, что не слышал возгласа поэта.

- Как мне вас звать, ребята? - спросил император своих "рабов". - У вас есть имена? А впрочем, не надо отвечать. Я придумаю вам обоим клички, как и положено рабам. Ты будешь Меченый, - нарек Постум человека со шрамом. - А ты... - Он на мгновение задумался, глядя на седого. - Тебя можно было бы называть Хромой. Или Безногий. - При этих словах седовласый передернулся. - Но это слишком грубо. А я воспитан поэтом и терпеть не могу грубости. Пожалуй, я буду звать тебя Философом. Ты похож на философа - хочешь неведомо чего и наверняка большой зануда. Садись подле меня, - Постум хлопнул ладонью по обитому пурпуром сиденью авто. - Спорим, прежде тебе не доводилось сидеть на пурпуре. По дороге ты мне процитируешь что-нибудь душеспасительное, чтобы мы могли посмеяться и не было так скучно.

Философ уселся рядом с императором. Его спутник занял место на переднем сиденье "триремы". Открытое авто Августа медленно покатило по улице.

III

Авреол только-только приступил к жаркому, когда шумная компания ввалилась к нему в триклиний. Постум - впереди. За ним - его всегдашние товарищи по пьянкам и дебошам: Крот, Гепом и Кумий. А позади еще двое - почти что старики, один ровесник Авреола, другой постарше. Но Авреол рядом с ними выглядел упитанным и моложавым. Бывший гладиатор растолстел, и в этой приятной сдобной полноте сделался незаметным его главный недостаток - слишком длинная шея, за которую на арене ему дали прозвище "Цыпа". Розовый, как поросенок, в нарядной трикотажной тунике Авреол возлежал рядом с молодой блондинкой. Матрона - точь-в-точь спелый ароматный фруктик - так и хотелось куснуть за румяную щечку. Только глаза у нее были маленькие, светло-серые, как у откормленной свинки. Придать взгляду выразительность не смогли даже наклеенные ресницы.

Авреол при виде императора спешно вскочил и буквально столкнул на пол своего гостя-толстяка, возлежащего на консульском месте [Первое место за вторым столом считалось самым почетным.]. Расторопный слуга надел на голову Августу венок из свежих роз.