Чтение 2–й страницы книги ~Додж по имени Аризона~

Ну, я-то в любом случае по этой лощинке ломиться бы не стал. По открытым местам шляться - дураков нынче нет, а кто были - давно в земле лежат. Час убил, обошел это дело по кругу, последние двести метров на брюхе прополз так, что ни одна травинка не шелохнулась, в общем, вышел в тыл, вижу - сидит. И кто? - девка!

Пристроилась, значит, за валунами, лук поперек колен, колчан рядом стоит. Одежда на ней кожаная, в обтяжку, только не черная, а светло-коричневая. А поверх кожи сетка кольчужная дырявая. И главное, волосы рыжие, как огонь. Лица, жаль, не видно.

Ну, я к ней со спины подобрался поближе - и ка-ак прыгну! Покатились мы по земле, лук в одну сторону, стрелы в другую, я только ее на прием собрался взять, а она меня сама как хрястнет оземь - сразу все свои кости вспомнил, даже те, о которых и не знал до сих пор.

Вскочил, а она нож держит. Охотничий, раза в два побольше моей финки будет. Ну, размеры - это, положим, не так уж важно, но и держит она его ловко, видно, что не впервой хватается.

И... до чего на рысь похожа - лицо круглое, глаза зеленые, огромные и шипит.

Я для пробы пару выпадов сделал - ох, чувствую, серьезно повозиться придется. Девчонку явно кто-то понимающий натаскивал. С такой ухо надо востро держать, если не хочешь без уха остаться.

В принципе, я с пяти шагов в горло десять из десяти попадаю. Или в дыру можно, как раз у нее над правой грудью в кольчужке прореха. Ну, так "языка" убить тоже умельцев хватает, ты попробуй его живым и целым приволочь!

Так что я еще пару раз ей ножиком перед личиком помахал - а потом взял, да и выронил его. Она за ним глазами - зырк, а я ее за руку и второй раз не сплоховал. Вывернул, выкрутил, а левой за горло перехватил и придушил легонько, для надежности. Пускай, думаю, полежит, остынет малость.

Огляделся, ножики подобрал, поискал веревку какую, ничего, понятно, не нашел, пришлось собственный ремень пожертвовать. Стянул ей руки за спиной, поднял за шиворот и встряхнул.

Ох, огонь-девка. Так глазищами сверкнула - думал, сейчас глотку бросится зубами рвать.

- Звать-то тебя как? - спрашиваю.

Вместо ответа она меня попыталась сапогом достать. Я уклонился, подсечку провел - обратно шлепнулась.

- Тебе что, - говорю, - на земле поваляться охота? Так ведь, знаешь, и застудиться недолго.

Тут она как завизжит:

- Можешь делать со мной что хочешь, проклятый, не единого звука не издам.

- Тю, - говорю, - еще одна Зоя Космодемьянская выискалась. И с чего это ты, рыжая, взяла, что я тебе враг? И потом, если молчать собираешься, зачем на всю округу визжишь? Мне, между прочим, шум нужен еще меньше, чем тебе.

Молчит. Ну, точно, решила в героев-подпольщиков поиграть. В героинь.

Вдруг слышу - топот за спиной. Оборачиваюсь - конь. Словно из-под земли выскочил, секунду назад его здесь не было, и на тебе, стоит, морда гнедая, и подозрительно как-то на меня косится.

- Твоя лошадь? - спрашиваю. Молчит.

И тут меня словно ударило - я ж ее по-русски допрашиваю!

- Русский откуда знаешь? Молчит.

Ладно, думаю, подожди. Я с тобой еще побеседую, в более, как говорит старший лейтенант Светлов, приватной обстановке. А пока мне сильно охота куда-нибудь подальше убраться. Очень уж этот замок мне на нервы действует.

Подошел я к коняге, осторожно так, бочком, поймал повод - конь на меня фыркнул, но вырываться не стал.

Вообще-то я лошадей обычно стороной обхожу. Человек я по натуре городской, мне больше железного коня подавай - тут уж я любую развалюху так отлажу, быстрее "Опель-Адмирала" побежит. Было бы только время да инструменты. А с коняками у меня пакт о ненападении - я их не кусаю, а они меня. Ну да ничего, все ж четыре чужие лучше, чем две свои.

Взгромоздился я кое-как в седло и попытался трофей свой наверх за плечи затащить. Только вытянул - а она мне как врежет плечом. Я с коня кувырком и затылком об камень приложился - только искры в глазах засверкали.

Когда очнулся, первое время сориентироваться никак не мог. Кругом темно, голова раскалывается, спасу нет, не иначе прикладом врезали, желудок на тошноту тянет, а все вокруг покачивается плавно, и звуки непонятные - цок-цок. Тут в глазах маленько прояснилось, и увидел я, что свисаю с крупа той самой гнедой твари, с которой меня так хорошо запустили. Ноги с одной стороны ремнем стянуты, похоже, моим собственным, а руки с головой, понятно, с другой. Руки в запястьях бечевой какой-то замотаны. Ну, я дергаться зря не стал, как висел, так и вишу, а сам потихоньку узел на вкус пробую. Вроде поддается, но хреново - больно туго затянут.

Тут как раз копыта коня по деревянному мосту процокали, и въехали мы в какой-то двор. Только я попытался голову приподнять, и в этот момент меня вниз спихнули.

Черт! Приземлился я на связанные руки, перекатился через голову и угодил ногами в кучу гнилой соломы. И при этом еще успел засечь сарай какой-то - похоже, конюшню - с воротами нараспашку, а рядом с тем сараем - новенький "Додж" три четверти.

Ну, ничего. Я с этой рыжей стервой еще посчитаюсь.

Поднялся, ремень с ног стянул, огляделся - непонятно, что за место. Дворик небольшой, но и не сказать, чтобы сильно маленький. Грязный. По углам пяток человек копошится. Одежка на них - не совсем рванье, но тоже непонятная какая-то. Дерюга, не дерюга, черт ее знает. А стены вокруг высокие, каменные. Хорошие стены. "Сорокапяткой" не возьмешь.

- Олеф, Арчет!

Гляжу - два суслика работу бросили и ко мне приближаются. Один светловолосый, лет тридцати, ладный такой, ухватистый, а второй моложе, но вымахал - два на полтора, грудь надул, как протектор от "студера", но что-то у него на роже такое проскользнуло, что я сразу просек - слабак! На обоих безрукавки кольчужные и мечи у пояса, я уже даже и удивляться особо не стал.

Выстроилась эта парочка у меня по бокам почетным конвоем, за плечи уцепилась. Причем блондин спокойно так взял, но цепко, а здоровяк гимнастерку в жменю загреб и стоит, довольный. Олух натуральный - его на любой прием взять можно, а он и не скумекает ничего, пока собственной железякой башку не смахнут.

Рыжая с коня соскочила, прошлась передо мной, прямо как офицер перед строем, и вдруг ка-ак вмажет мне с размаху по зубам - только моргнуть успел.

Потрогал языком зубы - вроде не шатаются. А вот губу наверняка рассадила. Рукой попробовал - ну, точно, кровь.

Я усмехнулся, криво, правда, и говорю, как капитан:

- Связанных пленных бить - много храбрости не нужно.

Рыжую аж перекосило.

- Ах ты...

Тут уж за меня светловолосый вступился.

- В самом деле, Кара, - говорит, - чего это ты так на него?

Кара, значит. Ладно, запомню.

- А ты не лезь не в свое дело, Арчет. Я тут хозяйка.

И тут я гляжу - через двор мужик идет. Вроде бы местный - портки на нем серые, куртка кожаная, меч опять же. Дрова тащит. А на ногах - кирзачи стоптанные. Уж наши-то солдатские кирзачи я за километр различу.

Ну я и заорал:

- Стоять! Напра-во! Кругом!

Мужик дрова выронил, развернулся, форму мою увидал - и замер с раззявленной пастью.

- Е-мое, - говорит, - никак наш.

Кара тоже обернулась.

- Троф, ты его знаешь?

Троф? Трофим, что ли?

- Нет, но... форма на нем наша, советская. Да свой он, ребята, что я, наших не знаю?

Пока они уши развесили, я руки к лицу прижал, как будто кровь из губы остановить пытаюсь, а сам узел грызу. Он и поддался. Я Арчета за запястье ухватил, на каблуке крутанулся, и полетела эта парочка вверх тормашками. Рыжая только поворачиваться начала, а я уже у нее за спиной и ее собственный нож к горлу приставил.

- Давай к машине, быстро, - и мужику ору: - Бензин в баке есть?

А мужик от меня шарахнулся.

- Ты, это, парень, - говорит, - брось нож. И девушку отпусти. А то худо будет.

Да уж, думаю, куда хуже-то? Опять одни психи кругом.

- Значит, так, - говорю. - Ключ в машину, бензина чтоб полный бак и автомат. А не то... - и ножом рыжей подбородок приподнял. - Точно худо будет.

А Трофим куда-то за спину мне пялится.

- Не стреляйте, - руками машет, - не вздумайте стрелять!

Я рыжую развернул, а там уже народишко высыпал, и трое уже навострились луки натягивать.

- А ну положь наземь! - кричу. - Кому сказал!

Подчинились. Неохотно, но подчинились. Это приятно, прямо душу греет. Глядишь, может еще и поживем.

А Трофим этот сзади топчется, в затылок дышит.

- Ты что, не слышал, что я сказал? - спрашиваю. - Машину и автомат сюда, живо.

- Отпусти девушку, воин.

А вот это явно местный командир ко мне вышел. Высокий, стройный, кольчуга на нем как никелированная сверкает, не то что на остальных олухах, за спиной плащ синий ступеньки метет, но главное - держится он соответственно. Настоящего командира я по этой привычке сразу замечаю. В любой толпе пленных не глядя на петлицы - это обер-лейтенант, это фельдфебель, а это писарь какой-нибудь штабной, даром что морду отожрал и сукно офицерское. Бывают, конечно, исключения, но редко.

Рыжая, как его увидала, сразу напряглась вся, словно навстречу хотела кинуться, а потом обмякла и - "Отец!" - выдохнула.

Ага, думаю, ты у нас, значит, папаша будешь. Тем лучше, обойдемся без торговли.

- Значит, так, - говорю, - повторяю последний раз. Ключ от "Доджа" и автомат с полным диском. Тогда получишь свою дочурку живой и невредимой. И без шуток. Я нынче шуток не понимаю, не в настроении.

Высокий на Трофима оглянулся.

- Автоматов у нас нет, - говорит тот, - а ключ в машине. Только не заводится она.

Знаем мы эти штучки.

- Ничего, - говорю, - посмотрим. Может, это она только у вас не заводилась, а у меня с пол-оборота заведется. И про автоматы заливать не надо. "Додж" у них, видите ли, есть, а автоматов нет. А ну, живо тащите!

- Ну, нет у нас автоматов, - Трофим ноет, - пара винтовок да "наган".

Смотрю - убедительно ноет. Чуть ли слезы на бороду не капают.

- Ладно, тащи "наган". Но чтоб барабан полный был. А не то я на тебя, шкуру продажную, точно не пожалею.

Убежал. Я потихоньку начал к машине перемещаться. Папаша рыжей за мной, но дистанцию пока держит.

- Отпусти девушку, - снова пластинку завел, - не к лицу воину прятаться за женщину. А ей рано играть в наши игры.

- Ага, - говорю, - щас. Разбежался. Как связанного по зубам хлестать - это она может, взрослая. А как отвечать - еще маленькая. Знаем, навидались. Их бин арбайтер, камрады, не стреляйте. А у самого руки керосином воняют.

- Отпусти девушку.

Чувствую вдруг - ни с того ни с сего глаза слипаться начали. И рука с ножом дрогнула. Хорошо еще, девчонка тоже почувствовала что-то, напряглась, я и очухался.

- А ну кончай, - кричу, - а то у меня рука по-всякому дрогнуть может. Сказал же - без шуток.

Тут Трофим прибежал. Запыхался весь. Подсеменил поближе и "наган" за ствол протягивает. Я его левой взял, глянул, патроны вроде на месте. Крутанул барабан и пальнул в землю - только пыль брызнула. Значит, без обмана.

Ну, я курок взвел, нож убрал, взамен рыжей ствол к затылку приставил - и к машине. Подошли, гляжу - точно, ключ в замке болтается.

- А теперь медленно, спокойно обошла машину и села с той стороны. И учти: дернешься - первая пуля тебе, вторая папочке между глаз, благо стоит недалеко.

Проняло. Обошла, села, уставилась перед собой, словно статуя. Я в "Додж" забрался, ключ провернул - не заводится. Второй раз крутанул - не идет! Бензин есть, а зажигание не хватает. Ну что ты будешь делать? Не под капот же лезть? Коня, что ли, оседланного потребовать?

- Я снова прошу тебя, воин, - опять папаша завелся, - отпусти девушку. Я не виню тебя - ты многого не знаешь. Опусти оружие, и пойдем со мной - нам следует поговорить.

Посмотрел я в его синие глаза... и поверил. А может, просто достала меня эта чехарда. Провались оно все к чертям, думаю, будь что будет. Спустил курок и протянул ему "наган" рукояткой вперед.

Глава 2

Ну, думаю, если ошибся, он меня сейчас с этого "нагана" и положит. Был старший сержант Малахов - и сплыл в голубой туман. И ни одна зараза даже имени моего не узнает - документы-то старшина перед выходом собрал.

Командир высокий улыбнулся, взял "наган", Трофиму перекинул и руку мне протягивает.

- Ты правильно решил, воин, - говорит. - Пойдем. Я приглашаю тебя разделить с нами ужин.

Ладно, пойдем, думаю. Тем паче что я, считай, сутки без еды. Как вчера перед выходом поели, так с тех пор во рту даже крошка не ночевала. На островке тогда как раз собрался сухпаек погрызть - и началось. А на сытый желудок и помирать веселее.

Оглянулся на рыжую - сидит, как сидела, словно и не было ничего, положил нож на сиденье и вылез из машины.

- Ладно, - говорю, - пошли. Поглядим, какие у вас тут пироги раздают.

Отошли на десяток шагов - тут рыжая и проснулась.

- Отец! - а голос аж звенит от возмущения. Командир оглянулся, брови свел, сурово так на нее посмотрел. Ну, думаю, сейчас он по ней начнет из тяжелых гвоздить, не глядя, что дочь. А может, именно потому, что дочь.

- Карален! Ты воспользовалась Тайными Тропами, не имея на то дозволения. Ты дважды позволила застать себя врасплох. И если бы этот воин пожелал - ты дважды была бы мертва. Дважды, Карален! Подумай над этим.

Сказал, как высек. Развернулся и дальше зашагал. Тот еще отец.

Только я успел пару шагов сделать, как в спину, словно выстрел, окрик:

- Стойте!

Оглянулся - рыжая ко мне идет, походка танцующая, а в глазах слезинки блестят, и нож в руке за лезвие держит. Подошла ко мне и звонко, на весь двор заявляет:

- Я, Карален Лико, по долгу крови и чести признаю тебя, воин без имени, своим господином и клянусь служить тебе верой и правдой до тех пор, пока не верну долг. И пусть гнев богов падет на меня, если я нарушу эту клятву.

И нож мне протягивает.

Я на синеглазого покосился - молчит, зараза, в сторону смотрит и в бороду себе усмехается. Ну и влип же я!

- Слушай, - говорю, - брось ты эти дворянские заморочки. Верни мою финку, ту, что в сапоге была, и считай, что мы в расчете. А господином меня отродясь не обзывали.

Рыжая аж вздрогнула.

- Ты оскорбляешь меня, воин. Моя жизнь стоит дороже какого-то ножа.

- Так ведь, - говорю, - смотря какой нож. Этот мою жизнь спасал побольше, чем два раза.

Нож и в самом деле хороший. Рукоять наборная, из черного плексигласа, баланс - замечательный. Как мне его в 42-м подарили, так с ним и хожу.

Рыжая на меня косо так посмотрела, наклонилась и вытащила финку из сапога.

- Возьми. Но клятва моя остается в силе.

Вот ведь привязалась.

- Ну и что ты теперь делать за меня будешь? - спрашиваю. - А, слуга? Сапоги чистить или тарелку подносить?

А рыжая на меня странно как-то глянула и отчеканила:

- Все, что прикажешь!

Хм. Это как же понимать? Приказать-то я много чего могу, с меня станется.

- Я думаю, воин, - вмешался командир, - что нам стоит поторопиться, если ты не предпочитаешь есть суп остывшим. А тебе, Карален, если ты и в самом деле собралась прислуживать за столом или хотя бы находиться за ним, не мешало бы переодеться.

Рыжая подбородок вскинула, четко развернулась и зашагала прочь походочкой своей танцующей. Черт, до чего красивая все-таки девчонка - глаз не оторвать. Я бы так стоял и любовался, если бы мне папаша руку на плечо не опустил.

- Пойдем, воин. А то ужин и в самом деле остынет.

Ну, я и пошел. Ремень свой только по дороге прихватил.

Суп у них неплохой оказался. Густой, вроде как из горохового концентрата, но вкус другой. А хлеб дрянной, даром что белый. Я, правда, белый хлеб последний раз еще в госпитале ел, но вкус запомнил. А этот - пресный какой-то, явно не доложили чего-то.

Кроме меня, за столом еще четверо было. Сам командир - его, оказывается, Аулеем звали, жена его Матика - копия дочки, только, понятно, постарше. Хотя если бы не сказали, в жизни бы не поверил, что она ей мать. Ну, не выглядит она на свои сколько-ей-там. Сестра старшая - да, но не мать.

Сама Кара в синее платье переоделась. Сидит, губы надула, на стену уставилась, за весь ужин и двух слов не сказала. Выхлебала тарелку и умчалась - только волосы рыжие в дверях мелькнули.

А четвертый - священник местный, отец Иллирий. Тот еще поп, доложу я вам. Лет ему под сорок, бородка седая, ухоженная, и волосы все седые, словно мукой посыпанные. Одет как все, только вместо меча посох у него дубовый. И по тому, как этот посох полирован, сразу видно - батюшка им при случае так благословит, что никому мало не покажется.

А глаза у этого священника добрые-добрые, прямо как у нашего особиста, майора Кулешова. Мы с ним еще в апреле, помню, крепко поцапались. Командованию тогда "язык" позарез был нужен, вторую неделю никаких сведений о противнике. Ну, ребята пошли и при переходе на немецкое боевое охранение напоролись. И началось - комдив орет, начштаба тоже орет, а капитан, он ведь тоже не железный - трое убитых, четверо раненых, - не сдержался, всем выдал по полной и особисту с начразведотдела заодно. Вот начразведотдела, по совести говоря, как раз за дело досталось - переход он должен обеспечивать. Хотя и комбат, и артиллеристы с НП клялись и божились - не было до той ночи никакого охранения. Тоже может быть - на войне и не такое случается. В общем, дело замяли - чего уж там, все свои, а "языка" мы через три дня добыли. Спокойно пошли и добыли. Без всякой ругани. А Кулешов, кстати, он тоже мужик ничего, даром что на собачьей должности. Походил недели три волком - он нас в упор не замечает, мы его, - а потом все в норму вошло. А вообще, среди замполитов, по-моему, сволочей ничуть не меньше. Да и среди всей остальной тыловой шушеры тоже. На передовой просто им деваться некуда - мина, она ведь не разбирает, плохой ты, хороший, жена у тебя законная в Москве или ППЖ в санвзводе - всех подряд выкашивает.

Так я и говорю, глаза у этого священника точь-в-точь как у майора Кулешова - добрые, с хитринкой. Поверишь - пеняй на себя. Проглотит и даже звездочку с пилотки не выплюнет.

Дохлебал я суп, хлеб догрыз, сижу, дно тарелки изучаю. Тарелки у них, кстати, алюминиевые. Ложки деревянные, а тарелки алюминиевые. Но не такие, как у нас, а самодельные, из самолетного дюраля. Наши из него портсигары наловчились клепать, а здесь - тарелки.

Аулей свой суп тоже доел, ложку отложил, а тарелку с поклоном жене передал.

- Спасибо, - говорит, - хозяйка, тебе и богам нашим за пищу эту.

Ну, я тогда тоже встал, пробормотал чего-то типа "мир дому вашему" и сел. Странные у них тут все-таки обычаи. Хотя, со стороны смотреть, любой обычай странный.

Аулей только в усы усмехнулся.

- Вижу, воин, - говорит, - что не терпится тебе задать нам множество вопросов.

- Во-первых, звать меня Сергей Малахов или, в крайнем случае, товарищ старший сержант. Во-вторых, вопросов у меня много, но у вас их, по-моему, не меньше. Вот вы и начинайте. Я ж у вас гость, а не вы у меня.

- Хорошо, Сегей. Как ты думаешь, куда ты попал?

Хороший вопрос.

- Теряюсь в догадках, - отвечаю. - Европа, а точнее... ноль да семечки.

Эти трое за столом меж собой переглянулись, понимающе так, Матика на меня и вовсе жалостливо поглядела, и от этих взглядов мне сразу резко не по себе сделалось. Черт, думаю, если это не Европа, так куда ж меня занесло? В Папуа Новую Гвинею, на остров имени товарища Миклухо-Маклая?

- Боюсь, Сегей, - начал Аулей, - что тебе будет очень сложно поверить в то, что я поведаю тебе. Да и мне, признаться, сложно говорить о вещах, в которых я, простой рыцарь, что греха таить - почти несведущ.

- Ну, так уж и несведущ, - перебил его Иллирий. - Вы наговариваете на себя, мой добрый Аулей, а это тоже грех. Во-первых, вы не простой рыцарь, а во-вторых, вашему образованию могут позавидовать очень и очень многие.

Черт! Что эта парочка за комедию ломает?

- Самое главное, Сегей, - мягко сказал Аулей, - ты в другом мире.

Ну все, приехали! Хватай мешки - вокзал отходит!

- Это где ж, - спрашиваю, - на Марсе, что ли? А до ближайшего канала далеко?

- Марс - это что?

- Планета это такая, - говорю. - Ближайшая, насколько помню, к Земле. Есть еще и Венера поблизости, она, кстати, еще больше подходит. Тоже все время облаками закрыта.

- Эти планеты, - отвечает Аулей, - как и твоя родина, сейчас одинаково далеки от тебя.