Чтение 2–й страницы книги ~Кровь Ворона~

- И часто встречался? - поинтересовались из толпы.

- Приходилось, - кивнул Середин и, пользуясь случаем, перешел к рекламе: - Я ведь, большей частью, тем на жизнь и промышляю. Где рохлю из дома сведу, где волкодлака в лесу поймаю, где мавку или криксу изведу. Глядишь, селяне и на стол накроют, и в дорогу припасов соберут, а где и серебра отсыплют, коли тварь опасной окажется.

- То-то тебя самого марьянки оседлали, - презрительно хмыкнул кто-то из мужиков и стал пробираться к воротам. - А ведь туда же, ведуном прикидывается. И ведь имя какое выбрал - Олегом назвался! Видать, под Олега-ведуна прикидывается. Кистенем серебряным хвалится. Тьфу!

Еще несколько человек двинулись за ним.

- Знатно, знатно, - покачал головой Сбыслав. - И в лоб дать сподручно, и казна на черный день всегда под рукой. Ну, ты это, ломоту свою гони. А коли назад в Сураву сберешься, меня кликни. Кузница моя у Мокрого угла, всякий покажет.

- Ты прости, что за человека зараз не признали, - запахнув зипун, чуть поклонился Премысл. - Сам видишь, половодье кругом. Зело чудно, коли по воде путник на телегах является.

- Так в том и дело! - попытался оправдаться ведун. - Почти сутки ноги в холодной воде, вот и простыл...

Он опять закашлялся.

- Ты не боись, волхв у нас мудрый. И от нежити оборонит, и с ломотой любой справится. - Бородач тоже направился к воротам, увлекая за собой прочих деревенских.

Поняв, что для здешних обитателей он опозорен окончательно и бесповоротно, и никаких заказов и просьб к нему не будет, Олег пожал плечами:

- Вот и думай. То ли гордиться, что имя мое в каждой захудалой деревушке известно, то ли обижаться, что признавать ведуном не хотят... - Он отвернулся к телеге и туго затянул узел сумки. Если хозяева баню обещают, то там и отогреется, можно и без меховых штанов немного потерпеть.

- Ушли наконец... - На дворе опять показался хозяин в покрытой черными пятнами рубахе, опоясанной широким, в полторы ладони, ремнем, с разлохмаченными, как и борода, каштановыми кудрями. Он закрыл ворота, повернулся к гостю: - Тебя, сказывал, Олегом кличут?

- Есть такое дело, - кивнул Середин.

- Баба моя молвила, ты серебро новгородское за постой сулил?

- Чешую* [*Чешуя - мелкая серебряная новгородская монета размером с ноготь мизинца] обещал, - на всякий случай уточнил ведун.

- Мы так помыслили... - Хозяин пожевал губами. - По монете за день с тебя попросим.

- За три, - покачал головой Олег. - С едой, дровами, баней и постелью.

Монета в день - это было слишком много. На торгу осенью за три монеты возок огурцов купить можно. А по весне - по бочке квашеной капусты за деньгу.

- Кони еще у тебя. И ломоту изгонять волхв придет. А ну, в доме останется?

- Ладно, - смирился Середин. - По монете в два дня. Только как с простудой справлюсь, в дом меня примешь! Еще мне не хватает, чтобы банники ночью запарили. Волхв-волхвом, а поберечься стоит.

- Баня топится ужо, - ответил Севар. - Ну, коли сговорились, задаток клади. За пять ден, не менее. А то, может статься, и нет у тебя серебра вовсе.

Олег презрительно хмыкнул, перебросив с руки на руку тяжелый кистень, полез опять развязывать сумку:

- Три монеты дам. За шесть дней. Не перекусывать же одну пополам?

- Тюки свои под навес перебрось, - повеселел мужик, пряча серебро за пояс. - Бо дождь случиться может. Да и роса, что ни ночь, обильная выпадает. Кабы не отсырели. Пойду дров в печь подкину. К сумеркам проветрю, да можешь укладываться, коли Радша свечу принесет. Устал, небось, за день?

- Дорога - она не спрашивает, - мрачно ответил ведун, вешая сумку на плечо. - Устал ты, нет - ей без разницы. Гонит, и всё.

Тюки с запасной одеждой, дорожными припасами, посудой и кузнечным инструментом он сложил под навес, а вот оружие и чересседельную сумку с деньгами отнес в баню, кинул на пол и, закашлявшись, поскорее выскочил наружу. Банька топилась вовсю - из широкого продыха над дверью валил сизый дым.

Середин проверил коней - подбросил сена, наполнил бадейку доверху. Поговорил с гнедой, ткнувшейся мордой в плечо, отер ее и чалого шкуры пучком сухой травы, подобранной возле крыльца.

Потихоньку вечерело. Сразу стало заметно, что зима, в общем-то, отступила совсем недавно: холодок стал пробираться под налатник и рубаху, изо рта вырывались клубы пара. Олег - чего уже давно не случалось - застучал зубами, опять закашлялся, плюнул на всё и пошел в баню.

В очаге под медным котлом еще горела краснотой россыпь углей, но дыма от них почти не было, и ведун решительно закрыл доской продых над дверью, развернул медвежью шкуру, расстелил на нижней полке, сел было сверху - и тут же с руганью вскочил:

- Мокрая, зар-раза!

Он вздохнул, перекинул шкуру выше, чтобы сохла, разделся и разложил сверху остальную свою одежду - тоже ведь влажная. Несмотря па раскаленную печь, голому в бане ему показалось зябко. Олег достал и натянул на ноги меховые штаны, на плечи накинул налатник. Простер руки над очагом.

- Никак, мерзнешь?

От неожиданности ведун чуть не подпрыгнул, как потревоженная кошка, резко развернулся, облегченно перевел дух:

- Это ты, волхв?

- Не пугайся, коли так пронимает. - Старик поставил на печь небольшой оловянный котелок. - Места здешние таковы, всякая нежить во три-десять раз сильнее, духи в сорок раз вреднее.

- С чего это?.. - собрался было расспросить ведун, но его опять задушил кашель.

- Наверх тебе надобно, в самый жар, - покачал головой волхв. - Марьянки жара не любят, убегают. И пара горячего не любят. Потерпи, пугнем их маленько.

- Дым наверху, - поморщился Олег. - Першит.

- Тебя першит, их прочь гонит...

Радша достал из рукава толстую бурую свечу, поднес к углям, запалил, повернулся к двери, дунул. Свеча погасла, но длинный тонкий дымок потянулся в угол. Волхв зажег ее снова, потушил в сторону противоположной стены, опять зажег... Только в пятый раз запалив огонек, поставил свечу на пол:

- Гляди, не опрокинь. Пока огонек тлеет, нежити сюда входа нет. И не поднимай. Задохнется в пару свеча.

- Я сильно париться не собираюсь, - ответил Середин. - Мне бы выспаться с дороги.

- Успеешь еще бока отлежать. - Волхв кинул в котелок один из камушков, что были в очаге, плеснул из большого котла воды. Послышалось шипение, вверх поднялся столб пара. - Ты, мил человек, давай налатник свой на голову накинь, да над репой пареной жаром подыши. Духи лихоманок всяких страсть этого не любят. Может статься, и убегут. Ворожить ныне не с руки. Тяжко ночью супротив Чернобога колдовать, его время.

Вздохнув, Олег склонился над обжигающим лицо и легкие котелком. Тут же вспомнилась мама, что в детстве точно так же выгоняла из него простуду. Вот так, бегут века. То лихоманки, духи и марьянки человека донимают, то чахотка, то ОРЗ. А гонят их все одинаково: горячим паром, да накинув полотенце на голову.

- Как остынет, на камни воды плесни, да наверх забирайся, на шкуру свою, - прозвучал совсем рядом совет волхва. - А я поутру приду проведать.

Кашель ведуна действительно отпустил. Посидев под налатником минут пять, Олег выбрался, выплеснул воду из котелка на камни, достал сладкую распаренную репу, запустил в нее зубы и полез на верхний полок. Шкура, конечно, мокрая - но уже горячая, не хуже репы. Печь раскалена, что кузнечный горн. Так что замерзнуть ему до утра не грозит. Хоть и не княжеские палаты, а жить можно...

Заснул Середин чуть ли не мгновенно - сказался тяжелый долгий день. Но вместо отдыха он ухнулся в какую-то кроваво-красную кашу, в которой, как в бочке с вязким медом, бился до самого рассвета и пробуждение воспринял как радость. Но не надолго: при первом же движении голову пронзила резкая боль, глаза почти не открывались - похоже, опухли; грудь словно стянуло раскаленным обручем, а руки и ноги - залило неподъемным свинцом.

- Электрическая сила... - простонал ведун, пытаясь подняться, но после короткой борьбы с собственным телом решил взять передышку и немного полежать. Всё едино половодье, спешить некуда. Можно и отдохнуть.

Олег прикрыл глаза и снова заснул. А скорее - впал в беспамятство, потому как совершенно не замечал происходящего вокруг, пока не закашлялся от едкого дыма, заползающего в легкие. Он дернулся, пытаясь сесть, но бессильно свалился обратно на шкуру, захрипел.

- Ништо, ништо, - узнал он голос волхва. - Терпи, мил человек. Что тебе противно, то марьянке гибель. Молодец, Даромила, вовремя меня покликала. Мало совсем, и сожрала бы лихоманка гостя. Зело крепко прихватило. А ныне ступай, дай с нежитью болотной словом перемолвиться...

Олег услышал, как хлопнула входная дверь, после чего Радша приблизился, и голос его прозвучал совсем рядом с Серединым:

- Сказывали, похвалялся ты, мил человек, что с нежитью всякой управиться способен? Как же ж тоды мелкую пакость водяную в грудь свою пустил? Эх, колдуны бродячие. Много гонору у вас, да мало с вас пользы... От как исцелю, все твои штуки чародейские в уплату заберу, дабы разума боле никому не туманил.

Ведун ощутил холодное прикосновение к груди, которое почти сразу перешло в резкое жжение. В висках упруго запульсировали жилы, из легких вырвался тяжелый, словно предсмертный, хрип.

- Ли, добруха, кумоха, тетушка, гостьица, - услышал распевные слова волхва. - Пойдем со мной на чисто солнышко, за широкий стол. Молочка тебе налью, кашкой тебя покормлю. Будешь сытая, станешь веселая. Погуляти захочешь, в чистом поле цветов собрать, в речке широкой на себя посмотреть. А я тебя привечать стану, угощать стану, дом тебе большой поставлю, будешь в нем в холодке жить, воду-пиво пить, по мягким мхам кататься, над ряскою стлаться ...

Голос удалялся и удалялся, пока не прозвучал откуда-то из-за препятствия. Хлопнула дверь - и впервые вместо удушливого дыма и озноба Олег ощутил приятный дымок и пышущий от печи жар. Даже отек с глаз вроде бы спал, и он смог осмотреть помещение не через щелочку между веками, а просто раскрытыми глазами.

Разумеется, за ночь в бане не изменилось ничего: три полка на разной высоте, пара лавок вдоль стен, три шайки на полу, большой медный котел с водой над полыхающим очагом. Сизый дым, поднимаясь вверх, стлался под потолком и неторопливо выползал в продых над дверью.

Створка приоткрылась, пропуская внутрь ту самую остроносую девицу, что вчера выносила ему из дома ведро с водой. Она присела перед очагом, поворошила палочкой угли, подбросила с пола еще несколько поленьев.

- Это ты, что ли, Даромила? - с легкой хрипотцой поинтересовался ведун. - Ты волхва позвала?

- Радша лихоманку твою со двора к реке уманил, - ответила та. - Ныне тебе легче станет.

- Спасибо тебе, красавица, - прикрыл глаза Середин.

- Меня батюшка с кашей к тебе послал. Сказывал печь затопить, коли остыла, - выпрямилась девушка. - Я и увидела, как ты в беспамятстве мечешься.

- Спасибо, - повторил Олег. - А где каша, кстати?

- Остыла, небось, уже... - Даромила подошла ближе, наклонилась и подняла откуда-то глубокую деревянную миску, до краев полную коричневатых крупинок ячки. Там же лежали и три ровных кубика мяса с тонкими прожилками.

- Ничего, - приободрился ведун, пытаясь сесть. - Лучше холодная каша, чем горячий голод.

- Дай помогу... - наклонилась вперед девушка. Они едва не столкнулись лбами, но Даромила резко отвернулась, и Олег получил по щеке шлепок толстой тяжелой косой. И вдруг подумал, что для двадцати лет, на которые выглядела помощница, она уж слишком засиделась в девках. Старая дева уже, можно сказать. Обычно замуж на Руси лет этак в пятнадцать, шестнадцать, ну, в семнадцать выдают. Редко когда позднее.

- Благодарю, красавица. Что бы я без тебя делал? - От перемещения в вертикальное положение у Середина закружилась голова, и он понял, что встать пока не сможет. По крайней мере, в ближайшие пару часов, пока хорошенько не подкрепится и окончательно, не придет в себя.

- Слушай, милая. Сделай доброе дело, принеси ложку. Она на поясе. Вон, поверх сумок у печи лежит*. [* Испокон веков на Руси был о принято носить спою ложку с собой - простейшая гигиеническая предосторожность. Соответственно хозяева, привечая гостей, столовых приборов к угощению не прикладывали. Зачем, если у каждого есть свой?]

Даромила кивнула, сходила к печи, расстегнула чехольчик, достала главный инструмент всякого русского человека:

- Ух ты! С самоцветами! Дорогая, наверное?

- Уж какая есть. - Олег принял от нее ложку, тут же подцепил и перекинул в рот все три мясных кусочка, прожевал, потом принялся торопливо черпать чуть теплую кашу.

- А правду сказывали, что у тебя кистень серебряный?

- Какой есть, - лаконично повторил занятый трапезой Середин.

- Тоже, небось, немалых денег стоит... А может, ты и не путник вовсе? Может, боярин переодетый, что от княжьего гнева прячется?

Олег промолчал, а девица, увлеченная неожиданным "прозрением", заметалась по бане:

- Отчего же переодетый? Рубахи у тебя шелковые, штанов разных целый мешок, сапоги дорогие, оружие странное с рукоятью из самоцветов...

- Какой боярин?! - поспешил вмешаться в ее мыслительный процесс Олег, сообразив, что рискует стать героем вовсе невероятных слухов. - Какой боярин! Ты телеги мои у забора видела? Это добыча ратная. Думаю, до Рязани доберусь, за две-три гривны продам. Обычный воин я, саблей себе прибыток зарабатываю. Дома и семьи у меня нет, так что доход весь на себя трачу.

- Целых три гривны? - изумилась Даромила. - За един поход?

- Не за один поход, а за целый год доход у меня такой получился, - на всякий случай предупредил Олег. - К тому же из трех сотен, что со мной на половцев ходили, полста головы свои сложили, а еще два раза по столько ранеными возвернулись. Вот и считай: две гривны за свой живот - много это или мало?

- Три гривы? - словно не услышала его девушка. - За един раз?

- Ты чего, в ратники решила записаться? - усмехнулся Олег. - Так имей в виду: шанс с добычей вернуться один из четырех примерно получается.

- Отчего это? - не поняла девица.

- Победишь или разгромлен будешь это один к одному, - растопырив четыре пальца, тут же загнул два ведун. - И еще один к одному - что в случае победы ты жив останешься, а не живот свой в чужих краях потеряешь.

- Но ты же цел? - после некоторого раздумья сказала Даромила.

- Мне повезло, - вернул Олег вычищенную до донышка миску. - Спасибо тебе, красавица. И за угощение, и за то, что волхва вовремя позвала. Вот уж обидно так обидно: половецкий поход без единой царапины пережить, а в родных землях живота лишиться.

- Радша батюшке велел курицу для тебя сварить, а бульоном заместо сыта отпаивать, - глядя куда-то мимо гостя, сообщила девушка. - Я покуда ощиплю, а вечером отвар принесу. Ты отдыхай пока. Лихоманка много сил берет, зараз не оклемаешься.

Середин, ощутивший в желудке приятную тяжесть, спорить не стал, благо укладываться оказалось просто донельзя: набок отвалиться, и всё. В этот раз вместо вязкого месива он оказался в чистом небе. Над головой светило солнце, и именно к нему тянулся ведун всей душой - пока девичья рука не прикоснулась к плечу:

- Вот, испей, боярин.

Олег вздрогнул, просыпаясь, и уже без посторонней помощи сел на полке, принял у Даромилы миску, мелкими глотками выпил горячий бульон

- Кашу чуть опосля принесу, - пообещала девушка. - В печи томится.

Когда кормилица ушла, Середин спустился, прогулялся по жаркой бане, думая о том, куда бежать по нужде - к хозяевам, или так выкручиваться. После некоторых колебаний вспомнил, что в дом ему входить запрещено, и "выкрутился", благо баня изначально предназначена для удобного слива воды, да и самой воды запас имелся.

Даромила пришла, как и обещала, "чуть опосля", примерно через полчаса. Принесла вареную крупными кусками репу, жареную капусту, вареный куриный окорок, а когда гость взялся за еду, с гордостью сообщила об уловке:

- А на боярина ты откликаешься!

- Ой, милая, - покачал головой Олег, - как меня только ни называли. И купцом, и колдуном, и боярином, и бродягой. Я уже на всё согласен, лишь бы миску полную наливали.

- Как это на всё? - не поняла девушка. - Ужель не позорно, коли обидным словном кличут?

- Коли не со зла, то и не обидно, - спокойно ответил Середин. - А коли со злом, то сабелька завсегда при мне. Чик, и нет головушки у языкастого...

Одновременно с последним словом за Даромилой захлопнулась дверь.

Впрочем, новым утром она опять появилась, принеся блюдо с двумя крупными копчеными лещами. В первый миг ведун хозяйскую дочку даже не узнал: в жемчужной понизи, в кокошнике, в расшитом сине-красными лентами сарафане с пышными плечами она показалась чуть не на полголовы выше и в полтора раза шире в плечах.

- Ну, ты просто чаровница писаная! - развел руками Олег, спрыгивая с полка. - Неужели ради меня так убралась?

- Сватов ныне ждем. - Девушка поставила рядом с блюдом миску бульона. - Сестру просить обещались.

- Сейчас? - удивился ведун. - Я думал, свадьбы больше по осени играют.

- То играют, - отвернулась Даромила. - Токмо пока сговорятся, пока попряничаются, пока сберутся, аккурат до осени время и пройдет.

- Понятно... - Олегу показалось, что на глазах девушки блеснули слезы, и он прекратил расспросы, посвятив внимание завтраку.

Однако, покончив с едой, тоже достал из сумки свежую рубаху из темно-синего шелка, натянул шаровары, добротные сапоги, опоясался саблей и вышел из бани. Огляделся, подобрал у изгороди иссеченный чурбак, на котором, видно, не первый год кололи дрова, отнес к бане и уселся на него, привалившись к теплой бревенчатой стене, зажмурившись и подставив лицо солнцу.

- Ей, мил человек. А правду сказывают, что ты боярин тайный и от княжеского гнева прячешься?

Олег с удивлением поднял голову. Перед ним стояла уже знакомая голубоглазая туземка, что направила его позавчера на этот двор. Только на этот раз красотка выглядела куда более броско: по лбу поблескивал венец из серебряных монет, ограничивающийся большими височными кольцами, волосы укрывала бисерная сетка, на плечах лежал платок с красным набивным рисунком по краю. На расшитом катурлином сарафане красовался наборный поясок из чередующихся медных блях и крупных жемчужин неровной формы. Впрочем, такая она тут была отнюдь не одна. На дворе успело собраться не меньше полусотни деревенских - женщин, мужиков, подростков. Все одеты, как на праздник, и все делают вид, что забрели сюда случайно - глядят по сторонам, мнутся у сараев и изгороди. Некоторые, правда, беседуют между собой.

- Так ты и вправду боярин?

- Тебе-то чего? - Поняв, что слухи уже поползли, Олег спорить не стал. Всё равно бесполезно. - Я к тебе первой попросился. Коли погнала, чего теперь спрашивать?

- А ты тогда без сабли был, боярин... - оценила она богатый поясной набор ведуна.

- Смотрела плохо. Рядом она, на телеге лежала.

- А у тебя рукоять меча и впрямь из самоцветов собрана?

- Какая есть. - Разве объяснишь здешним обитателям, что такое прозрачная пластмасса и как легко ее можно красить пастой от обычной шариковой ручки?

- Дай глянуть...

- Ку-уда! - чуть не хлопнул ее по ладони Середин. - Мужской инструмент бабьих рук не терпит!

- Да надо мне оно... - обиделась девица и пошла к навесу.

И тут с улицы донеслось:

- Едут, едут!!!

Перед воротами пробежали несколько босоногих мальчишек, а следом показались пятеро богато одетых гостей: в зипунах и подбитых лисой шубах, в высоких шапках из горностая* [* По воспоминаниям различных путешественников, на Руси мех горностая ценился не очень высоко. Предметом роскоши не являлся.] и бобра. Первым шествовал осанистый рыжебородый мужик. На вид - лет сорока, не больше, однако с высоким резным посохом и в длинном, почти до пят, зипуне яркого небесного цвета, с кручеными желтыми шелковыми шнурами, пришитыми снаружи вдоль всех швов.

Мужик остановился перед воротами, но повернулся к ним спиной, ткнул посохом в направлении вала:

- Тудыть, что ли?

- Нет, нет, странник! - вернулись назад мальчишки. - С другой стороны.

- Туда? - повернулся на треть оборота мужик.

- Да нет, нет! Здесь, сюда!

- Тут? - наконец в повернулся в нужную сторону гость.

- Тута! - радостно заорала малышня.

- Ну так, слуги мои верные, наградите проводников наших богатыми дарами...

Дети кинулись к сватам, и те, что шли позади, начали раздавать им пряники и печенье. Мужик же шагнул в ворота, сделал несколько шагов, остановился посреди двора, стукнул посохом оземь, скинул шапку, поклонился на все четыре стороны и громогласно вопросил:

- Кто хозяин в доме сем богатом? И да будут долгими его дни, да даст ему Сварог-батюшка здоровья богатырского, детей без счета, прибытков многих и разных.

Собравшиеся промолчали, и мужик вдруг, нахлобучив шапку на голову, развернулся к воротам:

- Ай, да нет же тут никого.

- Есть! - не выдержал кто-то из собравшихся деревенских.

- А, так ты хозяин? - немедленно развернулся к нему гость и поклонился в пояс. - Тебя-то мне и надобно. Долг за тобой в пять алтын...

- Не я! - спохватившись, попятился деревенский. - Обознался.

- Обознался? - уточнил сват. И вдруг опять рванул к воротам: - Нет же никого!

- Здесь, здесь! - гурьбой остановили его спутники.

И тут на крыльцо дома наконец вышел Севар с неизменно лохматой бородой, но зато в опрятной косоворотке с шитым воротом, в кожаных штанах и высоких сапогах с шитым же голенищем:

- Что за гам такой у дома моего?! Ни заснуть, ни поработать доброму человеку не дадут!

- Уж прости, мил человек, скитальцев заблудших, - поклонился первый из гостей. - Ищем мы Севара Шорника, ладным товаром своим известного. Семь пар сапог истоптали, семь ладей хлеба сжевали, да не найти нам его никак, прям хоть домой с пустыми руками возвертайся.

- Коли так, то есть у меня для вас благая весть, - ответил хозяин. - Ни к чему вам боле сапоги топтать, ни к чему хлеб понапрасну изводить. Милостью Велеса великого, пришли вы к доброму порогу, нашли кого искали. Жена, поднеси гостю корец с медом хмельным, испить с дороги.

Хозяйка, тоже нарядно одетая, степенно выплыла из-за его спины, неся в руках ковш размером с хорошую братину - в такой полведра влезет, и еще место останется. Гость крякнул, повел плечами, словно перед рукопашной схваткой, отдал посох назад, принял ковш и поднес к губам. Послышались мерные глотки, по рыжей бороде потекли тонкие пенные струйки. На несколько минут над двором повисла мертвая тишина. Внезапно сват рывком оторвал от себя корец и перевернул. С острого носика скатились и упали на землю две сиротливые капельки.

Двор взорвался восхищенными криками - многие деревенские даже срывали и били оземь шапки.

- Так откель принес вас попутный ветер к моему порогу, гости дорогие? - поинтересовался шорник.

- Из дальней сторонушки. - Мужик отдал хозяйке корчагу, забрал посох и с силой стукнул им о землю. - Издалека мы сюда прибыли и, вестимо, не без дела.

- Просим милостиво, - опять поклонился хозяин. - Какова же ваша нужда?

- Прибыли мы сюда по делу по торговому, - пригладил голову гость.

- Да торговому человеку у нас завсегда рады, - развел руками шорник. - Есть у нас седла добротные деревянные и кожей шитые, с подпругой одной, двумя и тремя, как кому по душе более. Есть мясо парное да копченое, есть хомуты прочные да потники, цветами полевыми вышитые. В место вы хорошее прибыли, гости дорогие, место прибыльное. Дай вам Велес еще девяносто лет здоровия, вспоминать наш товар станете с радостью. И цену невысокую возьмем, и товар погрузить поможем. Что желаете, люди торговые? Седел али уздечек красных, али снеди в путь-дорогу?

- Слыхать, есть у вас другой продажный товарец, - улыбнулся мужик, - а у нас купец. Ваш товар, как мы слышали, дорогой, хороший и нележалый. А наш купец - богатый, хороший и неженатый.

- Купец богатый, хороший и неженатый - это разговор совсем другой получается, - понимающе развел руками Севар. - Неженатые молодые совсем другого завсегда хотят, это мы понимаем. Есть у нас товар, что и молодому неженатому по нраву придется... - Шорник сделал долгую паузу. - Ковер персидский есть. Мягкий, что трава лесная.

Среди деревенских кто-то прыснул в кулак.

- Ай, хорошая вещь - ковер персидский, - не моргнул глазом рыжий. - Пусть здрав будет тот, кто хранит редкостную вещь такую в доме своем, да будут здоровы дети его и внуки. Но купец у нас, опять же, редкостный. Купец тот - Версавий, сын Премысла Сосновского, соседа моего. И ковры обычные покупать ему как-то невместно.

Когда прозвучало имя Версавия, по рядам сельчан пронесся короткий вздох. Теперь исчезла даже малейшая неопределенность, и всем стало ясно: кого сватают и за кого взять хотят.