read_book
Более 7000 книг и свыше 500 авторов. Русская и зарубежная фантастика, фэнтези, детективы, триллеры, драма, историческая и  приключенческая литература, философия и психология, сказки, любовные романы!!!
главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

Литература
РАЗДЕЛЫ БИБЛИОТЕКИ
Детектив
Детская литература
Драма
Женский роман
Зарубежная фантастика
История
Классика
Приключения
Проза
Русская фантастика
Триллеры
Философия

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ

ПАРТНЕРЫ



ПОИСК
Поиск по фамилии автора:


Ðåéòèíã@Mail.ru liveinternet.ru: ïîêàçàíî ÷èñëî ïðîñìîòðîâ è ïîñåòèòåëåé çà 24 ÷àñà ßíäåêñ öèòèðîâàíèÿ
По всем вопросам писать на allbooks2004(собака)gmail.com



– Вот мы и собрались, господа. Признателен вам, губернатор, что не заставили ждать. Пунктуальность - черта, не свойственная особам вашего круга, но вы - приятное исключение, - к искреннему удивлению Штелера, дурно воспитанный мужлан в офицерском мундире проявил некое подобие галантности и даже сподобился отвесить вельможе поклон. - Прежде чем вы, Ваше Сиятельство, изволите начать беседу, о конфиденциальном характере которой все присутствующие наверняка уже догадались, - Шриттвиннер многозначительно покосился на коменданта, - мне хотелось бы ознакомить вас с содержанием еще одного послания, собственноручно написанного лично знакомой вам особой.
Майор достал из-за пазухи аккуратно запечатанный конверт и положил его на стол перед губернатором. Витиеватый слог изложения был совершенно излишним, одного лишь беглого взгляда на печать было достаточно, чтобы полковник понял, о какой такой важной персоне шла речь. Он сам дважды в жизни получал послания с точно таким же оттиском на сургуче «величественный барс с короной на голове»: двадцать лет назад герканский король пожаловал ему орден голубой ленты, а пятнадцать - ему присвоили баронский титул. Письмо, без сомнений, было от самого короля, а значит, дело предстояло серьезное и секретное, если о нем не знали ни в министерствах, ни даже при штабе главнокомандующего.
Потратив на изучение бумаги всего несколько секунд, граф Корпштайн небрежно протянул ее полковнику. Король был резок и немногословен, как и подобало истинному герканскому монарху. Письмо, скорее записка, содержало лишь важную информацию, не давало объяснений и не допускало даже легкого намека на ослушание.

«Генерал-Губернатору Новых Земель,
Графу Корпштайну.
Сиим письмом предоставляю майору Шриттвиннеру неограниченные полномочия на вверенных Вам территориях. Вы, а также все подчиненные Вам армейские офицеры и чиновники штатских служб должны беспрекословно выполнять приказы майора, какими бы странными они ни показались. Неподчинение карается смертью. Вы, граф, несете личную ответственность за успех всех предприятий и за жизнь майора Шриттвиннера.
Король ГерканскийАрвий Седьмой»
Генерал с полковником сидели молча и напоминали каменные изваяния. Виданное ли дело - быть на побегушках у какого-то майора, фактически уступить ему свои посты да еще головой отвечать за то, чтобы офицеришка случайно не напоролся на нож в кабацкой драке или, к примеру, пьяным не свалился с коня.
«За что?! Ну за что мне все это?! Чем я королю не угодил?! За что он меня унижает? А если весть до двора докатится?! Я же стану посмешищем, так опозорить весь род…» - вертелось в голове генерал-губернатора. «Уж лучше б ревизия, от проверяющего откупиться можно, если, конечно, приказ об аресте не подписан задолго до начала проверки», - горевал комендант, с вожделением глядя на бутылку вина, дотянуться до которой у него не хватало сил.
Видя, какой эффект произвело на собеседников послание, майор великодушно решил поухаживать за оцепеневшими господами. Он налил им вина и буквально всунул бокалы в покрывшиеся потом ладони.
– Господа, поверьте, ничего страшного не стряслось. Король к вам по-прежнему благосклонен и в случае успеха осыплет почестями, - принялся успокаивать высокие чины майор, не забывая подливать им лекарство от вспотевших рук и пересохших гортаней. - Формально предприятием будете руководить вы, на славу не претендую. Я лишь буду присутствовать и давать советы, обязательные к исполнению.
– Что…что за предприятие предстоит? - слетело с побелевших губ графа, щеки которого, однако, уже снова приобрели здоровый, розовый оттенок.
– Да так, Ваше Сиятельство, ничего особенного… - небрежно отмахнулся великан, потянувшись за новой бутылкой, - небольшая война с филанийской колонией, недели за две-три управимся…
***
К удивлению часовых, дежуривших возле ворот, до трех часов ночи в окне третьего этажа главного здания, где как раз находился кабинет коменданта гердосского гарнизона, горел свет. Там шло совещание столь важное, что даже старшие офицеры, занимавшие комнаты на одном этаже с апартаментами полковника Штелера, вынуждены были временно потеснить младший командный состав. Те же, кто не хотел ночевать в походных условиях, то есть в маленьких комнатках на составленных креслах да еще вблизи от храпевшего соседа, отправились на поиски приключений в город, благо что все три кабака Гердоса не закрывались на ночь, а четыре дня назад офицеры как раз получили жалованье.
Меньше, чем офицерам, повезло лишь кавалеристам из Дельборга, сопровождавшим карету генерал-губернатора. Проскакав по размытым дорогам более пятнадцати миль, они остались ночевать на холодном плацу. Хоть лошадей и распрягли, командир отряда не отпустил солдат в казармы. В любой момент возле кареты мог появиться недовольный губернатор (вельможи не пребывают в хорошем расположении духа, если их вынуждают сначала куда-то ехать, а затем не спать по ночам) и потребовать немедленного отправления. К тому же их хозяин - человек, гибель которого могла стоить всем им жизни, сейчас находился в очень странном, неподобающем его статусу окружении, а третий этаж охраняли пятеро чужаков весьма сомнительной внешности. Одним словом, если бы не строжайший приказ Его Сиятельства, командир эскорта ни за что бы не согласился остаться на плацу.
Пока офицеры ворчали, отлеживая спины на самодельных постелях или пьянствуя по кабакам, а лейтенант первого дельборгского полка метался по плацу, рисуя в богатом воображении картины различной степени ужасности, троица в кабинете коменданта вершила историю, точнее, вершил один, а двое других находились рядом, почесывали вспотевшие лбы и внимали его «советам».
Состав участников военного совета с ужина остался неизменным, а вот их диспозиция изменилась к половине первого часа судьбоносной ночи. Посуда и яства исчезли из комнаты, на столе появились карты Гердоса, Дельборга и всей колонии. Листы фиктивного отчета из красивых кожаных папочек были безжалостно использованы на черновики, а из недр письменного стола коменданта были извлечены ворох гусиных перьев и запыленные чертежные инструменты.
Две трети пространства за столом занимала могучая фигура майора. Он навис над разложенной картой и морщил лоб, лишь изредка издавая нечленораздельные звуки - нечто среднее между крепкими армейскими ругательствами и рыком голодного зверя. Сидевшие по обе стороны от мыслителя прекрасно понимали трудности, с которыми столкнулся приезжий, и даже прониклись сочувствием к его наверняка разболевшейся голове. Большую часть карты составляло огромное зеленое пятно, поверх которого чернилами были нанесены две надписи: «далеры» и «маковы», а узенькая полоска, идущая по берегу Удмиры, представляла собой сложную мозаику из значков, линий и надписей. Первые лица колонии хоть и прожили здесь долее пяти лет, но сами с трудом понимали многие неразборчивые надписи и понятия не имели, что обозначают некоторые символы да значки. Настоящих картографов в Гердосе, да и во всей колонии, не было, изменения, которые далеко не всегда были важны, с точки зрения военного дела, наносились офицерами от случая к случаю, по мере необходимости.
– Мд-а-а-а, - качая головой, протянул майор, что означало завершение его нелегких трудов и начало новой, основной фазы беседы, - карта, как и укрепления, - полнейшее убожество! Составителя вместе с инженерами надо бы расстрелять!
– Господин майор, если бы вы соизволили заблаговременно оповестить меня о цели беседы, то сейчас перед вами лежала бы подробная карта колонии, составленная королевским картографом, а не это… недоразумение. Завтра, когда мы с вами переедем ко мне во дворец, она будет в полном вашем распоряжении, - изрек губернатор и мельком одарил полковника гневным взглядом.
– Должен вас расстроить, Ваше Сиятельство, но штаб предстоящей кампании будет находиться здесь, в Гердосе, отсюда до филанийской границы всего пять миль, - произнес майор, что-то рассчитывая на скомканном клочке бумаги. - Впрочем, вам пока лучше отправиться в Дельборг.
– Но… - пытался возразить губернатор, вдруг заподозривший майора в попытке обделить его частью славы.
– Во-первых, долгое отсутствие Вашего Сиятельства может породить ненужные сплетни, - не отвлекаясь на придворные реверансы, стал деловито излагать майор. - Во-вторых, многие подготовительные шаги носят слишком масштабный характер и ими очень неудобно руководить из глуши. И, в-третьих, вам пока здесь просто нечего делать. Возвращайтесь в столицу, господин генерал-губернатор, а карту пришлите…
– Господин Шриттви…вигер, не кажется ли вам, что вы переходите рамки приличий! - выкрикнул полковник и даже осмелился стукнуть кулаком по столу - так ему не терпелось доказать графу свою преданность.
– Нет, не кажется, - невозмутимо покачал головою пехотный майор. - Просто на войне у каждого свои задачи: мы с вами, любезный, будем заниматься всякими тактическими мелочами, а на плечи господина губернатора ляжет основной груз подготовки грядущей кампании. И именно от того, как будет организовано снабжение войск, и зависит исход предприятия.
Генерал-губернатор был полностью удовлетворен такой постановкой вопроса, он подал ретивому коменданту знак сесть в кресло и больше не вскакивать по пустякам.
– К тому же, господин комендант, нам с вами придется тесно общаться в ближайшие дни, так что давайте сразу уточним некоторые нюансы нашей совместной службы. - Как истинный полководец заезжий стратег стал развивать успех: - Старший - я. Надеюсь, сомнения по этому поводу у вас не возникают? Позвольте вам посоветовать выучить наизусть письмо короля, тогда они точно не возникнут и впредь… Кроме того, вам очень трудно дается выговаривать мое имя, поэтому можете ко мне обращаться просто: или «господин майор», или «Анри».
– Анри? Но это, кажется, филанийское имя, - не удосужившись скрыть подозрение в голосе, заявил губернатор.
– Не филанийское, а имперское, - усмехнулся майор, уже давно привыкший к подобным вопросам и недвусмысленным намекам на его сомнительное происхождение. - Знаете ли, мой папочка был большим оригиналом, питал слабость ко всему имперскому… Впрочем, этот вопрос уже обсуждался в определенных кругах… и поскольку я здесь, с вами, а не гнию за решеткой, не стоит придавать ему особого значения.
Недвусмысленный намек на положительный опыт общения с герканской разведкой остудил пыл все еще чувствующих себя оскорбленными офицеров. Дальше беседа протекала однообразно, зачастую в форме довольно скучного монолога то коменданта, то губернатора. Майор крутил ус, задавал вопросы, кивал коротко остриженной головой и что-то записывал. К концу второго часа встречи офицер с непривычным именем Анри неожиданно заявил:
– К сожалению, на настоящий момент мы не располагаем достаточной информацией для составления подробного плана предстоящей кампании. Пока с полной уверенностью сказать могу лишь одно: мы атакуем здесь! - Палец майора ткнул в грязно-голубое пятно на нижнем краю карты, где должен был находиться юг и где проходила узкая полоска пограничной линии. - Кстати, не подскажете, господа, как это озеро называется?
– Это безумие, на противоположной стороне находится филанийский форт, там орудия! - брызнув слюной, выкрикнул полковник, но осекся под взглядом генерал-губернатора. - У него нет названия… но, надеюсь, оно скоро будет именоваться в честь нашей победы.
– Господин полковник, будьте любезны говорить с нами, как с офицерами, а не изнеженными барышнями на балу. Если вы произнесли слово «орудия», то извольте уточнить их количество, калибр, запас зарядов всех типов из расчета на ствол, ориентировочную дальность стрельбы, численность обслуги, характер фортификационных сооружений и погодные условия в этой местности… - Не услышав ответа от покрасневшего толстяка, майор продолжил: - Я верю, что наш с вами враг занял хорошую позицию по ту сторону водной преграды, но взгляните на карту - это единственно возможный путь, - сальный палец стратега заметался по карте, оставляя на ней следы. - На юго-западном и юго-восточном участках границы огромные лесные массивы. Допустим, пехота успешно пройдет их и не попадет в засаду; допустим, мы даже сможем быстро перебросить на филанийскую территорию большую часть кавалерии, а как быть с артиллерией, с обозами?! По лесам они не пройдут, значит, мы не сможем взять штурмом Марсолу и быстро выиграть эту войну. Сложный ландшафт местности не оставляет нам выбора, мы должны непременно использовать водные пути для снабжения войск, а это возможно или по реке, - палец майора заскользил по берегу Удмиры, - или через это чертово безымянное озеро. В первом случае нужен флот, которого у нас, увы, нет. Хоть в гавани филанийцев не более десятка кораблей, среди которых нет ни одного корвета или фрегата, но береговая охрана организована на славу. Здесь же, - перепачканный жиром и чернилами перст снова ткнул в озеро, - батарея у них явно послабее, да и маневрировать на суше легче. Мы можем заранее отправить на вражескую территорию несколько диверсионных групп, которые нападут на форт с флангов и с тыла.
– Однако это довольно сложно осуществить, - со знанием дела заявил губернатор. - В связи с обострением политической обстановки филанийцы не пускают в свои воды герканские корабли, как, впрочем, и мы заворачиваем их суденышки.
– Это детали, которые мы обсудим потом, - отмахнулся Анри, - а именно - через неделю, когда еще раз соберемся в гостях у уважаемого полковника и составим окончательный план кампании.
– М-да? - скорчил гримасу недовольства губернатор. - А чем же нам, позвольте спросить, заниматься целую неделю? Как-то не хочется баклуши бить накануне столь важных событий.
– Не беспокойтесь, Ваше Сиятельство, в ближайшее время бездельничать придется лишь нам с полковником. Мы займемся подготовкой войск, находящихся в Гердосе, подготовкой плавсредств, способных перевести орудия, а также развлечемся рекогносцировкой местности. Что же касается вас, то даю слово дворянина: скучать вам не придется, - слегка улыбнулся Анри и отвесил почтительный поклон, к которому невозможно было придраться. - Ваше Сиятельство, соблаговолите выслушать несколько моих «советов», а вы, господин комендант, извольте взять перо с бумагой и составить для генерал-губернатора краткий список моих «пожеланий».
Полковнику Штелеру почему-то показалось, что записывать ему придется долго, и он обреченно вздохнул. Надо сказать, интуиция не обманула розовощекого толстяка. Список «советов» был огромен, и каждая позиция содержала подробные разъяснения с несколькими вариантами возможных шагов, позволяющих действовать не только наиболее эффективно, но и максимально скрытно. Когда первый военный совет был окончен, генерал-губернатор пребывал в весьма расстроенных чувствах; ему и его подчиненным предстояли очень жаркие семь дней.
Глава 3
Здравствуй, колония! Здравствуй, Марсола!
Из облаков рассеявшегося тумана показался правый берег Удмиры, берег знакомый, но в то же время и совершенно чужой. Он преобразился так же разительно, как меняется домохозяйка, наконец-то понявшая, что путь к сердцу мужчины лежит не только через желудок. Изможденная стряпней и стиркой дурнушка надевает бальное платье, наводит макияж и, мгновенно превратившись в красавицу, становится королевой бала. Такое же чудесное превращение произошло и с когда-то диким, поросшим лесами побережьем, разве что оно изменилось не само по себе, не по мановению волшебной палочки, а по воле и благодаря трудам населивших его людей.
Прошло более тридцати лет, почти треть века с тех пор, как нога преподобного отца Патриуна не ступала на земли диких, своенравных урвасов. Теперь эта местность принадлежала уже не им, на побережье совсем не осталось деревьев, зато возвышались красивые дома, виднелись деревянные строения порта, ремонтные верфи, а на синих волнах мерно раскачивались небольшие, но изящные и величественные корабли. Немного уродовали прекрасный пейзаж серые навесы складов и грязь - вечный спутник торговых, перевалочных пунктов, но, как известно, ни одно живописное полотно не обходится без изъянов.
Холодный речной ветер обжигал стариковские щеки и пронизывал медленно увядавшее тело до костей, однако отец Патриун не отошел от борта шхуны и решил до конца, до самого причала наслаждаться красочным видом панорамы города с реки. Тонкая рука священника быстро нырнула под плащ, но с непривычки запуталась в складках неудобного, тесноватого камзола. Промучившись чуть долее минуты и трижды упомянув за это время имя Индория всуе, Патриун все же извлек наружу небольшую походную флягу, по размеру и вместимости более напоминавшую флакон. Всего один глоток живительного напитка из винограда вернул к жизни продрогшего старика. Застывшая кровь вновь побежала по жилам, щеки старца вмиг порозовели, настроение поднялось, а враг всех престарелых людей - озноб - с позором ретировался.
В который раз за двадцать шестой день пути дракон пожалел, что оделся в старое тряпье и теперь кутался в поношенный плащ, нисколько не греющий и мгновенно промокающий насквозь под дождем. К постоянно уносимой ветром шляпе и стоптанным башмакам, ходить в которых было труднее, чем в тюремных колодках, у бывшего миссионера имелись особые претензии, но, к несчастью, именно эта одежда оптимально подходила для его долгого путешествия. Конечно, монашеская роба или дорожная сутана были не только намного привычней, но и гораздо теплее, однако интуиция подсказывала, что путешествие в одежде священнослужителя чревато нежелательными последствиями, которые или замедлят его продвижение к цели, или втянут в истории, без которых лучше было бы обойтись. Это только со стороны кажется, что народ уважает божьих людей, на самом деле многие стараются воспользоваться чужой добродетелью как товаром или услугой. На памяти старика были случаи, когда его монахов обдирали до нитки и вынуждали голышом добираться до монастыря лишь потому, что у главаря разбойников были какие-то давние счеты с Церковью. Слуги странствующего вельможи без зазрения совести ловят на дороге первого подвернувшегося под руку монаха, отвозят его в гостиницу, запирают в комнате вместе с умирающим хозяином и заставляют денно и нощно читать за его душу молитвы до тех пор, пока больной не преставится или не встанет с кровати.
Дорожных случаев было много, порой смешных, а порой и грустных. Но поскольку отец Патриун получил приказ СРОЧНО прибыть в Марсолу, он предусмотрительно постарался избежать ненужных приключений. Путь, который он выбрал, был продуман до мелочей: проходил по землям, где было меньше всего разбойников и опальных дворян, способных поднять мятеж; шел по дорогам, где было меньше карет и торговых повозок, а следовательно, обрушившихся мостов, сломавшихся паромов и обычных заторов. Его расчеты, в общем и целом, оправдались, вот только с судном не повезло. Сильный шторм возле Виркары, филанийской гавани, куда он прибыл, потрепал немало кораблей. В порту скопились тонны товаров и множество желавших побыстрей их отправить купцов. Рейсы же в колонию были далеко не самыми прибыльными и безопасными, поэтому святому отцу пришлось долее недели провести в логове пьянства и разврата, то есть по нескольку раз обойти все портовые кабаки, прежде чем нашелся капитан, чье судно заходило на Удмиру и доплывало до филанийской колонии. Конечно, священник мог добраться и до находившегося всего в дне плавания пути от колонии альтрусского речного порта Арика. Там он без труда пересел бы на любое, идущее вверх по реке судно, но те места навевали слишком грустные воспоминания: форт Авиота, замок графа Лотара, а по другую сторону Удмиры - леса, по которым он бродил долгие пятнадцать лет.
Хоть старец и скучал по привычной сутане, без которой не получал в дороге ни должного тепла, ни заслуженного уважения, но все же в ношении мирской одежды были и свои преимущества. Например, когда шхуна уже спустила паруса и медленно приближалась к причалу, мимо Патриуна прошел толстощекий, довольно крупный мужчина. Переселенца изрядно штормило, видимо, постоянное присутствие большого количества алкоголя в крови помогало ему справиться со страхом перед морскими разбойниками и новой жизнью на правом берегу, а также подавить спазмы желудка, вызванные морскими и речными волнами. Мужика изрядно качнуло, и он, завалившись на бок всем телом, чуть ли не выбросил тщедушного старичка за борт. Зловонные остатки дешевого пива из кружки окончательно и бесповоротно испортили шляпу и последний чистый воротник, который Патриун всю дорогу берег специально до дня прибытия. Произошедшее, бесспорно, было глупой случайностью, однако реакция пьянчужки оскорбила старика: вместо того, чтобы извиниться, деревенщина громко расхохотался и смачно плюнул за борт. Проказник-ветер снес плевок на стариковский башмак.
Будь на Патриуне сутана или роба, он должен был бы стать образцом смирения и добродетели для мирян, прочесть проповедь об уважении к ближнему и помолиться за отпущение мелких грешков заблудшей душонки. Но поскольку бывший миссионер и бывший настоятель монастыря Деншон путешествовал инкогнито, то поступил он по-другому. Клюка - младшая сестрица дорожного посоха - просвистела в воздухе и обрушилась на правую руку негодяя. Кисть тут же повисла плетью, а пустая кружка отправилась за борт. Осыпая застигнутого врасплох и еще не успевшего почувствовать боль мужика изысканными проклятиями, старик колотил и колотил по его могучим плечам увесистым набалдашником палки. К началу второго десятка ударов пьяный верзила обмяк, как тюк, и под дружный хохот матросов и пассажиров шхуны отправился на поиски своей кружки. Вот именно в этот момент слегка размявшийся священник и прочел длиннющую проповедь о морали и добродетели, призывая собравшуюся на палубе паству уважительно относиться к старикам и не обливать их пивом.
Дракон понимал, что поступил глупо да и жестоко, но он позволил себе избавиться от злости, которую безропотно носил в себе вот уже тридцать лет и лишь смирял ее молитвами, хотя нанесенные подлецами обиды и осознание несправедливости этого мира требовали совершенно другого. Окажись на его месте любой иной священник, тот наверняка рано или поздно поступил бы точно так же, воспользовался бы удобным случаем, дал бы выход негативным эмоциям и испытал бы во время экзекуции истинное наслаждение.
Корабль причалил, когда не проповедовавший двадцать шесть дней священник только взобрался на пик своего красноречия. На памяти капитана еще никогда пассажиры в такой спешке не покидали судна, а команда не забивалась в трюм вместо того, чтобы спешить в кабак. Все-таки сумев поймать зазевавшегося и не успевшего вовремя скрыться юнгу, преподобный отец Патриун задал ему неожиданно простой, по-детски глупый вопрос:
– Скажи-ка, малец, это и есть Марсола? - спросил отец Патриун, стараясь придать изрядно раскрасневшемуся лицу добродушное выражение.
– Не-а, - замотал головой юнга, с опаской поглядывая на клюку старика. - Это Дерг, дедушка, порт и небольшое поселение, Марсола там, дальше по суше, миль пять от берега будет, там дорога одна, не заплутаешь…
– Спасибо, юноша, уж кто-кто, а я точно не заплутаю, - произнес старик как-то странно и, как показалось испуганному юнцу, зловеще. - А ты, сынок, рябого рулевого опасайся, у него не только язык длиннющий, но и голова дурная, дружбу не с теми сухопутными водит…
Юноша открыл от удивления рот, да так и стоял, пока старик не сошел с корабля и не смешался с шумной толпой. Юнга понял намек, да только не мог предположить, как тщедушный старик узнал, что новый член их команды информирует береговую охрану обо всех недекларируемых грузах на корабле. Контрабандисты-то сами узнали об этом лишь два часа назад, узнали, но еще не успели принять меры.
***
Проповедь - не просто упражнение в ораторском искусстве на религиозные темы, это очень тонкий инструмент по изменению людей. Ошибки проповедника не только сводят на «нет» все его труды, они приводят к обратному эффекту, вызывают отвращение. Прежде чем обращаться к прихожанам, пастырь должен хорошо изучить свою паству, понять, чем она дышит, какой жизненный опыт имеет и что для нее главное. Неформально относящийся к своему делу священник сначала наблюдает, делает выводы, а уж затем открывает рот.
Именно по этой причине отец Патриун решил немного задержаться в Дерге и присмотреться к людям. Только здесь, возле единственных ворот в колонию, можно было за краткое время получить максимум информации. Жизнь здесь особая, она как выжимка, чистый концентрат напитка под названием «общество», в то время как в других местах колониальных просторов общественные противоречия с язвами не столь обострены, да и слишком много инородных примесей, мешающих понять суть.
Сгорбленный старичок при помощи верной помощницы-клюки ловко взобрался на пирамиду из бочек с вином и, скинув натершие ноги башмаки, приступил к изучению шумной портовой жизни. Сначала его взгляд пробежался по погрузочным причалам и рейду, где стояли ждущие своей очереди торговые суда, затем скользнул под навесами складов, к которым то и дело подъезжали телеги, немного задержался на рядах торговцев портовой площади и, наконец, перешел к изучению многоголового, крикливого чудо-зверя под названием людская толпа. Всего четверти часа оказалось достаточным, чтобы понять, чем живет и дышит колониальный люд, насколько он готов брести за духовным поводырем и стоит ли вообще всерьез браться за нелегкий труд священника.
Результаты первого наблюдения неимоверно расстроили святого отца. Он понятия не имел, чем несколько лет подряд занимался в Марсоле аббат Курвэ вместе с другими священнослужителями, но точно знал, почему того отозвали обратно в Филанию. Колониальная паства была не просто запущена, а испорчена бездействием духовенства. Казалось, в радиусе целой мили не было видно ни одного одухотворенного лица, ни одного человека, способного хоть что-то воспринять на веру. Золотая монета - вот единственный бог переселенцев, ее звон в кармане для них приятней колокольного перезвона, а идеалы, мораль, вера - или пустые слова с размытым значением, или инструменты, при помощи которых всякого рода мошенники легко дурманят головы доверчивых простачков, в основном только что прибывших и еще не успевших освоиться.
Аккуратно спустившись с груды бочонков, отец Патриун отправился с причала на площадь. Грубые окрики грузчиков с мешками на плечах и торопящихся на рынок торговцев ничуть не смущали медленно бредущего по набережной старичка, бредущего и размышлявшего на ходу о причинах, приведших к столь плачевному положению дел.
Прежде всего виной бездуховности колониальной общности стала политика филанийского двора. Обычный человек, будь он хоть горожанином, хоть крестьянином, хоть представителем более уважаемого сословия, никогда по собственной воле не покинет родной дом и не отправится покорять новые земли. На правобережье Удмиры люди бежали или от тюрьмы, или от сумы, большинство жителей были изгоями, нежелательными личностями в самом королевстве. Вполне естественно, что еще в пути в их душах царило смятение и зрела ненависть ко всему, что осталось на левом берегу: к королю, к обычаям, к порядкам и к Индорианской Церкви, в принципе, мало чем отличающейся от любого из министерств королевского двора. Филания отторгла их, они извергли ее из своих душ.
Второй бедой колонии священник посчитал ее юный, почти детский возраст. Переселение произошло совсем недавно, и колонисты были еще вынуждены ввозить многие предметы, к которым привыкли и которые еще не могли производить самостоятельно. Отец Патриун недаром наблюдал за погрузкой судов, его интересовал не столько портовый люд за работой, сколько то, что вывозили с правого берега и что привозили с левого. Корабли везли в Филанию пушнину, руду, некоторые породы редкой древесины, одним словом ресурсы, а привозили в колонию оружие, разного рода припасы, провизию, например зерно, и всякую мелкую утварь.
Третья причина - полнейшая безнаказанность спекулянтов и местных властей, вызванная изолированностью и удаленностью новых земель от остального королевства. Неизвестно, какой повод нашел губернатор колонии, но он издал указ, строжайше запрещающий купцам-перевозчикам торговать с переселенцами напрямую. Все сделки заключались через перекупщиков с портовой площади, в их карманах и оседала основная прибыль, в результате одни много работали, другие быстро богатели, а торговые суда посещали новые земли не столь часто, чтобы обеспечить переселенцев всем необходимым.
Все эти факторы, вместе взятые, формировали среду, в которой все духовное засыхало, как растение без воды или почвы. «Положение катастрофическое! Тот, кто меня послал возглавить церковь в Марсоле, или наивно полагает, что я умею творить чудеса, или, что более вероятно, уже отчаялся восстановить утраченные позиции. Когда битва за души проиграна, проще свалить вину на беззубого, дряхлого старца, одной ногой стоящего в могиле, - пришел к неутешительному выводу отец Патриун, бредя между лотков с товарами и расталкивая снующую толпу клюкой. - Однако я так и не понял, кто же меня из тихой обители заслал в опасную глушь? Почему приказ подписан самим королем, а не одним из епископов - донвенгером?»
Тайна, окутавшая его назначение, весьма настораживала старика, за двадцать шесть дней пути он прикинул множество возможных вариантов, но в конце концов лишь понял, что слишком отстал от жизни, сидя в монастыре, и даже не знает всех фигурантов на внутренней политической арене Филании. Отсутствие свежей, достоверной информации - хороший предлог, чтобы не забивать голову мыслями. Патриун пытался не размышлять попусту, но не мог ничего с собой поделать - время от времени предположения всплывали в его сознании и требовали детального разбора.
Юнга с корабля был не прав, когда он назвал Дерг поселением. Нельзя назвать населенным пунктом место, где не было ни единого жилого дома. Зданий было много, притом красивых, двух- и трехэтажных, но среди них никто не смог бы найти ни одного обжитого угла. Магазины разбогатевших торговцев, весовые и мерные конторы торговых гильдий, таможенный пост, трактиры, казарма береговой охраны, пара переселенческих банков, ломбарды, ростовщики, скупки шкурок пушного зверья и снова многочисленные трактиры. Старцу хотелось передохнуть, но посидеть было негде: в матросских кабаках слишком шумно, слабых настоек не подают, да и клюка в обессиленной руке старца - слишком ненадежное оружие, если дело дойдет до пьяной драки. Единственный постоялый дом на всем берегу из обители тишины и покоя был превращен в рассадник разврата. Владельцу было выгодней сдавать комнаты истосковавшимся в пути по ласкам мужчинам, нежели семьям и старикам, желающим вздремнуть часок-другой перед дальнейшей дорогой в глубь колонии. Из распахнутых настежь окон портовой преисподней громко раздавался хор характерных женских стонов, лишь изредка прерываемый пьяными завываниями про какой-то сундук мертвеца… то ли висельника, то ли утопленника.
Одним словом, состояние дел в филанийской колонии, в шутку называемой при дворе «Дикарией», казалось ясным, однако бывшему миссионеру были непонятны некоторые моменты. Складывалось ощущение, что забывчивый художник не дорисовал на картине несколько второстепенных штрихов или специально подпортил свой шедевр крохотными, приходящимися не к месту мазками.
Нищих здесь совсем не было, а ведь без их пахучих лохмотьев, выставляемых напоказ культей и слезливых историй, распеваемых, как хорал, не обходится ни одно людное место, тем более если рядом склады, торговые лотки да купцы с туго набитыми кошельками.
Старик огляделся, а затем обошел площадь кругом, особо уделяя внимание наиболее посещаемым лоткам. Попрошаек действительно не было, впрочем, как и других представителей «низов» - карманных воров. Единственным мошенником оказался престарелый урвас, пытавшийся выдать окрашенную в синий цвет шапку из пса за головной убор из меха трехлетнего борончура. Доверчивые переселенцы попадались на его удочку, побывавших же в колонии купцов и матросов было не обмануть, они уже испытали на себе, как трудно отмыть с физиономии потекшую под первым же дождем краску. Тем не менее урвасский мошенник торговал открыто и не боялся разоблачения. «Посинеть от борончура» было своеобразным ритуалом крещения для новичков; ставшие когда-то жертвой, великодушно давали испытать незабываемое ощущение и другим…
Торговля меховыми подделками, видимо, считалась в колонии столь же незначительным преступлением, как в жаркий день попить из городского фонтана. Разгуливающие поблизости стражи порядка не обращали внимания на низкого отщепенца из славного рода воителей лесов. Мошенник попытался продать «борончура» и Патриуну, он чуть было силой не нахлобучил на голову старичка мертвый рассадник блох, однако стоило лишь священнику произнести имя «Анвала», как загорелое лицо торговца мгновенно посерело, и он, позабыв на лотке большую часть товара, скрылся в неизвестном направлении. По поверьям урвасов, могущественное божество, чьим именем бывший миссионер пригрозил, сурово карало обманщиков и воров: одних гноило заживо, а волосы других заставляло прорастать внутрь кожи. Обычно божество спало, но, когда слышало свое имя, открывало всевидящее око.
По-детски обрадовавшись победе знания над беспринципностью и нахальством, отец Патриун отправился дальше, а именно вверх по улочке, ведущей, как ему сказал юнга, к воротам на Марсолу. Вдруг священника посетила догадка - он понял, что еще упустил, какой «неправильный штрих» не заметил. Стражники! Они выглядели слишком опрятно, красиво, как на картинке: до блеска начищенные кирасы и шлемы; небесно-голубые мундиры, чистоте которых оставалось лишь позавидовать. К ним как будто не приставала ни складская, ни дорожная пыль, а отглаженные одежды не мялись в толкучке. Такого просто не могло быть, рядом с местными блюстителями порядка стражники филанийской столицы казались бы грязнулями и замарашками.
«Вот и начались чудеса. Интересно, как коменданту удалось?..» - Внезапно священник почувствовал на себе чей-то взор; очень недобрый и холодный, как сталь кинжала, вонзающаяся в спину. Отец Патриун резко оглянулся, но никого не увидел. Люди, шедшие рядом, либо разговаривали между собой, либо были поглощены своими мыслями. Взгляд старика заскользил по окнам домов - тоже никого, а тем временем неприятное ощущение не становилось слабее, наоборот, усиливалось. Хоть натертые ступни и ныли, а натруженные икры разрывала боль, старик совершил невозможное: ускорил шаг, побежал, пробежал почти тридцать метров, затем быстро оглянулся.
Их было двое, - двое бегущих за ним, но потом резко остановившихся и уставившихся в витрину магазина мужчин. Сквозь хрип сбившегося дыхания старик тихо рассмеялся. Лавка, чьими товарами якобы заинтересовались преследователи, торговала корсетами, пудрой и прочими, предназначенными для дам модными товарами.
«А они неплохо бы смотрелись в женском белье, особенно вон тот, что пониже… Его бы побрить, отмыть, волосики расчесать да ножки кривенькие чуть-чуть подправить», - веселился священник, хотя на самом деле ему было не до смеха. Он вспомнил этих двоих, они плыли вместе с ним на корабле и все время удалялись в трюм, как только он выходил на палубу. Тогда он не придал значения этому обстоятельству, мало ли кто где бродит во время долгого путешествия; сейчас же их поведение уже не казалось старику совпадением. Они сохраняли дистанцию, избегали преждевременного контакта. Гораздо проще убить неугодного человека на дороге через лес, чем на судне, когда кругом вода, да и бежать преступникам некуда. «И чем только я этой парочке не угодил? - задал себе вопрос отец Патриун и тут же отказался от поиска ответа. - Чего голову без толку ломать? Я пешка в непонятной игре. Послав меня в колонию, один игрок сделал ход; противник ответил ему, отправив по моему следу убийц. Ну что ж, ребятки знают свое дело, осталось лишь проверить, не разучился ли я устраивать маленькие пакости любителям чулок и женских панталон…»
Сделав вид, что не заметил странного пристрастия довольно мужественных господ к дамским товарам, старик размеренным шагом побрел по улице и больше не оборачивался до самых ворот. На выезде из Дерга находился крупный пост стражи. Солдаты проверяли багаж и проездные документы вновь прибывших в колонию, поэтому, как при каждой проверке, образовалась небольшая очередь. Отец Патриун быстро нашел в толпе стражника с лычками сержанта и довольно шустро засеменил в его сторону.
– Ваш благородь, ваш благородь! - специально путая и обращаясь к сержанту, как к офицеру, зашептал старичок и мертвой хваткой вцепился костлявой ручонкой в голубой мундир.
– Ну что тебе, дед? - недовольно поморщился стражник, отрываясь от осмотра тюков многодетного, шумливого семейства.
– Азмена, милок, азмена, государственной важности, - таинственный шепот и многозначительность взора хорошо получились у давно не практиковавшегося играть простолюдинов притворщика. - Вон те двое, вот те самые, что морды в сторону воротят, азменники. Они говорили, что наш король полный, что ни на есть дурень и недотепа…
– Ох, дедуля, дедуля, шел бы ты от греха… - проворчал сержант и осторожно, чтобы вцепившиеся в него старческие пальчики не сорвали лычки с рукава, высвободил руки. - Эка невидаль, эк удивил! Это ж каждому мальцу известно!
Неожиданная реакция стража порядка повергла старика в шок, на несколько секунд он даже впал в замешательство. Оказалось, что называть филанийского короля дураком в колонии не считалось крамолой. Этот проступок даже не карался штрафом, в то время как в самом королевстве острых на язык вешали лишь за намек на подобное. Парочка приближалась, нужно было что-то срочно предпринять, и Патриуну пришлось пойти на крайние меры. Старик подошел к рослому мужику с кулаками чуть меньше кузнечного молота, как раз и являвшемуся отцом многодетного семейства, привлек внимание великана хлопком по плечу и, встав на цыпочки, что-то прошептал ему на ухо. Новичок-переселенец вдруг раскраснелся, как бык, завидевший красную тряпку, затем сжал кулаки, грубо оттолкнул копавшегося в его тюках сержанта и прямиком ринулся на парочку господ, указанную тщедушным старичком.
Святой отец не стал оборачиваться, он и так по крикам и возне услышал, что завязалась драка. Цель была достигнута, оскорбленный силач наминал его преследователям бока, а затем в потасовку вмешалась стража. «Если повезет, то этих мерзких типов недели две не увижу. Вряд ли в Дерге найдется хороший лекарь, который после побоев, нанесенных такими кулачищами, сможет выходить пострадавших быстрее. Не повезет, и стража слишком рано утихомирит драчуна, значит, в запасе не больше двух дней, что вся троица просидит под стражей. Тоже неплохо, хотя мужика, конечно, жаль, пострадает, дуралей, за свою доверчивость…» - размышлял любитель подлых сюрпризов, покидая Дерг через главные ворота и не спеша направляясь по дороге в Марсолу.
***
Извилистая лента дороги скрывалась в лесу в ста шагах от ворот. Колея была широкой, наезженной, но еще не выложенной ни кирпичами, ни даже булыжниками. Из услышанных на площади разговоров отец Патриун узнал, что на территории колонии находились две каменоломни и работа в них шла полным ходом. Однако хоть сотни привезенных на новые земли каторжников и гнули спины с восхода до заката, но производство не поспевало за растущей потребностью, все уходило на строительство домов и прочих, первостепенно важных сооружений.
Бредя по дороге, священник испытал незабываемое ощущение. Он бывал в этих местах прежде, когда еще не было ни дороги, ни Дерга, и стоило лишь старику закрыть глаза, как в голове всплывали расплывчатые образы прошлого, картинки, постепенно восстанавливаемые в памяти. Он когда-то охотился в этих краях, отстреливал дичь в угодьях, принадлежащих урвасам, а форт, тот самый форт, чьей обороной закончилась та война, находился милях в восьми на северо-запад от этого места.
«Как давно это было, как будто в другой жизни… Мы покоряли правобережье пятнадцать лет и проиграли, хотя нет, выиграли, поскольку были всего лишь передовым отрядом цивилизации, первопроходцами, измотавшими силы врага. Все же жаль, что события стали развиваться именно так, что нам не дали миром войти в жизнь и изменить ее. Интересно, как бы выглядели эти места, если бы у нас получилось, что за народ сейчас бы здесь жил?»
Праздные думы священника были прерваны пронзительным женским криком. Медленно едущая впереди телега резко остановилась, и на голову старика полетел бельевой тюк. Патриун увернулся, проявив для своих лет чудеса ловкости. На лесной дороге тут же возникло столпотворение, точнее, маленький заторчик из десяти-двенадцати переселенцев и двух везущих их барахло телег. Наемные возницы дуэтом стали кричать, понося «глупую бабу», поднявшую визг из-за пустяка. Священник полностью разделял мнение мужиков, причины для беспокойства действительно не было, но для вновь прибывших вид висельников на дороге был непривычен, он пугал, поднимая из глубин души самые потаенные страхи.
На толстой ветке сосны, растущей слева от дороги, мерно раскачивались три скелета в выцветших обносках. На груди каждого висела аккуратная табличка с надписью: «За разбой!»
Филанийская стража уже лет сто не практиковала украшение большаков трупами преступников, поэтому нынешнее поколение отвыкло от подобных зрелищ, но на новых землях жизнь протекала по другим законам, Патриун понимал, что подвигло местные власти на подобный шаг. Не только для беглых каторжников и скрывавшихся на правом берегу преступников разбой на лесной дороге был самым быстрым способом обогащения. Проигравшиеся в карты, пропившие свои пожитки и просто разорившиеся бедолаги часто брались за топоры и шли на большак. Остановить их могли лишь очень жесткие меры. От закопанных трупов проку мало, а вот если они раскачиваются на ветру, то это служит предостережением для тех, кто всерьез задумывается над возможностью пойти на преступление.
– Заткнись, дура, хватит визжать! - успокаивал жену дородный крестьянин, тщетно пытавшийся закрыть ладонью ей рот. - Давай, влазь на телегу, поехали!
– Нельзя, так нельзя, их надо похоронить! - не унималась сердобольная крестьянка, ловко увертываясь от ладони мужа. - Пусть они грешники, но их души должны упокоиться…
– Встретила бы их живьем, другое б визжала! Они б тя сперва того… а потом бы упокоили… - буркнул с телеги косматый возница, качая лохматой головой.
«Интересно как получается. Я священник, но меня не заботят души этих мерзавцев, а жалеет их та, кто сама в любой миг может стать жертвой таких же висельников. Парадокс, точнее, обычная людская глупость. Все мы добренькие и милосердные, пока дело не коснется нас самих. На первой же проповеди нужно разъяснить таким вот дурехам, что такое реальная жизнь и под каким соусом следует ее откушивать», - решил святой отец, даже не подумавший вмешиваться в процесс усмирения чересчур ретивой поборницы добрых дел, тем более что на помощь мужу пришла добрая половина застрявших в дороге путников.
Обогнув по опушке толпу и телеги, старик хотел отправиться дальше, но ненадолго задержался вблизи от висевших трупов. В глаза отцу Патриуну бросилась еще одна странность, еще одна особенность местных, пока непонятных нравов. Во рту крайнего слева покойника блестели три золотых зуба. Стражники не опустились до мародерства, а ведь золото - это не кусок древесины, оно стоило дорого, тем более здесь, где не было прииска. Непонятного становилось все больше. Любознательному священнику не терпелось побыстрее добраться до места и побеседовать со своим предшественником, если, конечно, аббат Курвэ уже не отплыл в Филанию.
Три минуты неспешной ходьбы, и толпа утихомиривших бьющуюся в истерике крестьянку скрылась из виду. Впереди оставались две трети пути до ворот Марсолы. Патриун рассчитывал преодолеть три с половиной мили за два с половиной часа и, наверное, уложился бы в расчетное время, если бы возница одной из догнавших его телег не сжалился над еле переставляющим ноги стариком и не усадил бы его рядом с собой на козлы. Мир не без добрых людей. Благодаря зарабатывающему на кусок хлеба извозом мужику, уставший священник смог ненадолго заснуть. Проснулся он уже в Марсоле, когда скрипучая телега остановилась, а новые жители колонии засуетились, разгружая свои пожитки.
***
Представьте себе лицо покупателя, которому вместо спелой дыни продали протухший баклажан; или недовольную физиономию воителя, вынужденного сражаться деревянной палкой вместо меча. Примерно такое выражение и застыло на лице преподобного отца Патриуна, когда телега остановилась на гостевой площади за городскими воротами и священник открыл заспанные глаза. Марсола была столицей колонии, самым крупным городом из шести филанийских поселений на правом берегу Удмиры. Здесь находился центр общественной жизни новых земель; здесь располагалась резиденция губернатора, жили самые именитые и богатые люди, стоял самый большой гарнизон. Учитывая, что Дерг удивлял своей красотой приезжих и выглядел ничуть не хуже любого филанийского города, отец Патриун ожидал увидеть в Марсоле нечто особое, поражающее взор уж если не изящностью строений, то хотя бы величием и элементарной опрятностью. Вместо этого повсюду была грязь, перекошенные заборы, деревянные домишки, самое большее в два этажа, немощеные улицы, по которым не спеша прогуливались люди, лошади, козы, собаки и свиньи.
«Наверное, это только окраина, старая часть города, а передо мной дома первых переселенцев. Город растет, строится, и вскоре городской управитель отдаст приказ снести эти уродливые халупы, а на их месте возвести новые, каменные дома, точно такие же, как я видел в Дерге, такие же красивые, как те, что наверняка уже радуют взор в центре столицы. Небритый возница завез меня в город не с тех ворот. Оно и понятно, деревенщинам никогда не разрешается заезжать с парадного входа», - предположил священник, но, стоило ему лишь взглянуть на крепостную стену и ворота, он понял, что это не так.
На землях, где еще не перевелись дикари, а по лесам бродят шайки разбойников, люди в первую очередь ценят безопасность, а затем уж комфорт. И если они построили стены, ворота и башни городской цитадели из дерева, то во всем городе точно не отыскать ни одного каменного строения. Вторым, но не менее важным, что бросилось в глаза распрощавшемуся с добрым возницей священнику, были сами жители Марсолы. За четверть часа скитания по грязным, извилистым улочкам в поисках церкви отцу Патриуну попадались на глаза люди разного достатка и представители разных сословий. Конечно, нельзя было сказать, что они выглядели одинаково, но все же между их платьями было много общего, а именно в костюме почти каждого встретившегося старику жителя Марсолы присутствовал мех: меховые воротники и нарукавники на богатых, хоть и вышедших из моды платьях дворян; и надетые на голое тело охотников куртки и жилеты из дубленой кожи. Торговля с Филанией была явно еще не налажена в полной мере, поэтому переселенцы были вынуждены использовать местный, дешевый и доступный, материал, а именно - меха. Видимо, дело с поставками сукна и красителей для холщовых тканей обстояло настолько плохо, что даже в форме солдат столичного гарнизона присутствовало много элементов из кожи и шкур: высокие меховые шапки вместо стальных шлемов; короткие сапоги из шкур медведя, едва доходившие до колен; кожаные перчатки, отороченные по краям мехом; и куртки из толстой, дубленой кожи, поверх которых надевались кирасы.
Поскольку в прошлом он был миссионером, а значит, наполовину солдатом, отец Патриун быстро оценил все плюсы и минусы нелепого с виду обмундирования. Как ни странно, но плюсов оказалось значительно больше. Вот уж, воистину нет худа без добра - бродить по лесам удобнее и теплее в мехах и коже, нежели в современном солдатском мундире, который не греет, быстро промокает, медленно сохнет и ужасно сковывает движения.
Королевский двор не просто хотел покорить правобережье и полностью уничтожить дикарей, вельможи желали превратить новые земли в малую Филанию, сделать из них точную копию своего королевства и искоренить все инородное, все чуждое. Отец Патриун к своему удовольствию констатировал, что замысел властей не удался. Еще тогда, во времена миссионерства, боевой священник множество раз отмечал в отчетах, что когда два народа находятся вместе, то слияние в той или иной форме чуждых культур неизбежно. Этого не надо бояться, это нужно использовать во благо себе и своему народу. Ему не поверили, высокие чины из Альмиры, как всегда, сделали все по-своему, и к чему это привело? Сотни смертей с обеих сторон. Племена дикарей были вытеснены в глубь лесов, но спустя много лет по улочкам Марсолы все равно бродили урвасы. По крайней мере, за недолгую прогулку от ворот до церкви отец Патриун уже видел троих, притом одетых частично в одежду переселенцев: с флягами на поясе, с солдатскими вещевыми мешками и с мушкетами на плечах. В резных барельефах деревянных домов ясно прослеживались некоторые урвасские мотивы, а по внешнему виду солдат нельзя было точно сказать, кто это: облачившиеся в доспехи урвасы или переодетые в меха филанийцы? Природа взяла свое, законы развития человеческой общины нельзя отменить, и Марсола, какой ее увидел бывший миссионер, была лишь наглядным подтверждением этого неоспоримого факта.
Хоть улочки были запутанными (в городе не было архитектора, и дома строились сначала где попало, затем где хватало места), а жители колониальной столицы не отличались разговорчивостью и проходили мимо, даже не повернув головы в сторону тщедушного старичка, просящего показать дорогу к церкви, но все же отец Патриун за тридцать лет не утратил навыков ориентирования. Проблуждав лишнюю пару-другую часов, священник все же нашел конечную точку своего долгого маршрута. Церковь удивила его не только небольшими размерами, плачевным состоянием местами прогнивших от сырости, перекосившихся стен, но и тем, что ее двери были закрыты.
В уложении Индорианской Церкви о проведении служб и прочих священных таинств было четко прописано: «… Любой молельный дом, церковь или храм открываются с первыми лучами солнца и закрываются лишь по наступлению ночи…» Священники Марсолы нарушили один из основных принципов святого таинства: преградили прихожанам дорогу в храм, хотя до вечерни оставалась еще пара часов. Такое отношение к делу разозлило отца Патриуна, и он пообещал своей совести устроить хороший нагоняй обленившимся в глуши священникам и мелким чинам. Однако прежде стоило выслушать аббата Курвэ, являвшегося здесь старшим священником. Возможно, для такого вопиющего проступка имелись весьма веские основания.
Клюка старца трижды опустилась на дверь, прежде чем с другой стороны послышались тихие шаги.
– Кто? - прозвучал наиглупейший вопрос, учитывая обстоятельства, место и время.
– Душа грешная да заблудшая, истомившаяся в дороге, износившая тело и жаждущая покаяния! - не произнес, а прошипел, как змея, выведенный из себя священник.
Нерадивые служители Церкви заслуживали полноценной порки, отец Патриун точно решил познакомить каждого из них со своей клюкой и начать прямо с того тупоголового ленивца, что откроет дверь. Видимо, служитель нутром почувствовал угрозу, исходившую снаружи, и не отказал разозленному старику в посещении храма.
Дверь скрипнула и тут же открылась. На пороге стоял монах, настолько молодой и с таким невинным взором удивленных и одновременно напуганно прищуренных глаз, что отец Патриун великодушно решил повременить с наказанием. Веснушчатому монаху было лет восемнадцать, если не меньше, виноват был не он, а тот дуралей, кто не обучил его надлежащему поведению с прихожанами.
– Позови аббата Курвэ, у меня к нему срочное дело, - в приказном тоне заявил старик, отодвинув тощего паренька с порога и проходя внутрь тесного, плохо освещенного и невозможно душного святилища.
– Сожалею, сы… - язык юнца не повернулся выговорить «сын мой», -… мил-человек, но аббат Курвэ отошел в мир иной.
– Вот как, - известие поразило старика, но он не подал виду. - Тогда позови любого другого священника. Ну, что стоишь?!
– Больше никаких священников нет. Я остался один, и мой сан столь незначителен, что я не могу принять таинство вашей души. Приходите попозже, со дня на день ожидается приезд преподобного отца Патриуна. Он…
Посетитель прервал уже бессмысленную речь юного монаха. Отец Патриун задрал правый рукав потрепанного камзола и продемонстрировал застывшему с открытым ртом юнцу золотой браслет священника.
Глава 4
Канун великих дел
Кто-то любит физическую нагрузку, а кому-то она в тягость, как непосильный каторжный труд. С назначением комендантом жизнь полковника Штелера разительно изменилась, он перестал проводить сутки напролет в седле и не упражнялся с мечом, поскольку ни в том, ни в другом уже не было необходимости. Высшие офицеры сами редко участвуют в сражениях, их задачи в другом: планировать и руководить, поддерживать дисциплину в войсках и заниматься снабжением, обеспечивать тылы и писать толстые учебники по стратегии. От повседневных забот на ответственном посту коменданта у полковника резко пошатнулось здоровье: стали выпадать волосы и вырос живот, едва умещающийся в прошлогодний мундир.
Сначала полковник стоически сопротивлялся тяжелому недугу, именуемому «оседлый образ жизни». Он ограничивал себя в еде и выпивке, меньше спал, каждый день совершал пешие прогулки и два часа в день фехтовал, правда, работал не с тяжелым мечом, а с его более легкой и верткой парадной разновидностью - шпагой. Так было примерно с полгода, но затем чревоугодие взяло верх над разумом, а леность победила трудолюбие. Беда крылась в том, что у полковника не было стимула поддерживать себя в хорошей физической форме. Как большинство офицеров, он был холост и прагматичен. Ему не нужно было защищать поруганную честь жены, а внимание игривой красавицы никогда не считалось в среде доблестных герканских офицеров уважительным поводом, чтобы скрестить мечи. «Ветреницы недостойны крови!» - был второй тост на офицерских сборищах, естественно, следовавший после дружного клича: «За прекрасных дам!» К тому же гердосские красавицы не обходили вниманием господина коменданта, и им было не так уж и важно, насколько стройна фигура старшего в городе офицера. Одни дамы тешили свое самолюбие, другие пытались извлечь выгоду из близкого знакомства с полковником, отцы третьих прочили его в женихи, но не учитывали того обстоятельства, что сам комендант не спешил связать себя священными узами брака.
И вот после нескольких лет размеренного, не отягощенного нагрузками образа жизни у располневшего полковника Штелера появился личный тренер, и звали жестокосердного мучителя майором Анри Шриттвиннером. Медленная, ужасно тяжкая экзекуция началась сразу после совещания той проклятой ночью и продолжалась вот уже четвертый день. Полковник составлял бумаги, отдавал приказания, бегал по казарме как угорелый, ругался с подчиненными и армейскими поставщиками, проводил по шесть-семь часов в день в седле, лично контролируя подготовку к предстоящей кампании. Он умаялся, устал, заработал россыпь прыщей на месте, соприкасавшемся с кожей седла, лишился аппетита и сна, но, что самое худшее, совершенно измотал себе нервы. За три дня беспросветной беготни еще недавно плотно обтягивающий его округлый живот мундир провис и мотался спереди мокрой от пота тряпкой.
На четвертый день произошло ужасное. С безымянного озера на южной границе с Филанией прискакал вестовой и передал коменданту, что господин пехотный майор настоятельно просит его прибыть к себе до полудня, то есть в течение ближайшего получаса. К тому времени полковник уже понял - «просьбы» майора стоит выполнять так же незамедлительно, как и его «советы», поэтому он тут же вскочил на коня и, взяв с собой лишь пятерых солдат сопровождения, поскакал на доклад к неусыпному мучителю. По приезде его ждало новое испытание - залезть на высокое дерево, в раскидистой и густой кроне которого майор Шриттвиннер оборудовал наблюдательный пункт. К счастью, падающему от усталости, замученному одышкой и учащенным сердцебиением коменданту пришлось взбираться на сосну по веревочной лестнице, а не по совершенно гладкому стволу.
«Совсем из ума мужлан выжил, - стонала душа карабкающегося наверх полковника. - Это он специально, специально, чтобы меня помучить, на дерево влез. Вон же, всего в двадцати шагах смотровая вышка и лестница там удобная…» Конечно, Штелер осознавал полнейшую абсурдность своего предположения, понимал, что майор выбрал дерево, а не вышку по иной, очень веской причине. Наблюдение за границей, естественно, велось с обеих сторон. Филанийский дозорный, следивший за их берегом через окуляр, возможно, очень хорошей подзорной трубы, мог заметить присутствие на герканской вышке высоких офицерских чинов. Этого оказалось бы вполне достаточным, чтобы привести в полную боевую готовность гарнизон пограничного форта и вдвое, а то и втрое, увеличить его число.
Последние веревочные ступеньки давались с особым трудом. Проклятую лестницу мотало из стороны в сторону, и несчастный полковник в бело-желтом мундире ощущал себя листочком по осени, вот подует посильней ветер, его оторвет от дерева и понесет вниз. Боязнь свалиться настолько крепко засела в голове офицера, что он даже стал прикидывать, как извернуться в случае падения, чтобы полететь в воду, а не удариться о земную твердь. К счастью, мысли коменданта не обрели материальную форму, он успешно преодолел последние метры подъема и, испустив из глубин настрадавшегося тела вздох облегчения, лег животом на сколоченную крест-накрест из досок конструкцию.
– Эй, там, потише, не тряси! - не отрываясь от окуляра подзорной трубы, проворчал вместо приветствия сидевший на досках майор. - Ишь, раскормился, господин полковник, прям, как боров. Тя в батальон бы ко мне, уж я б тя погонял, толстяка, по оврагам да кочкам!
Майор пребывал в хорошем расположении духа, поэтому сегодня его хамство обретало довольно мягкие словесные формы, можно даже сказать - деликатные. Утром первого же дня начала подготовки кампании, то есть почти сразу после отъезда генерал-губернатора из казарм, грубый мужик, облеченный безграничной властью, на глазах у изумленных солдат резко отчитал, а затем посадил на гауптвахту почти всех офицеров и щедро раздал зуботычины половине сержантов. Только особые полномочия да богатырское телосложение уберегли седоволосого усача от десятка вызовов на поединок. Арестанты благородных кровей возненавидели его, но солдаты зауважали, поскольку впервые увидели командира, карающего за нарушение устава, пьянство, ненадлежащее исполнение обязанностей и воровство не только солдат. Комендант, конечно же, освободил весь офицерский состав, как только ворчливый майор отправился на озеро. Полковник осуждал его методы, но тем не менее не мог не признать, что в каждом отдельно взятом случае наказание было заслуженным, хоть и суровым.
– Ты только, только глянь… на славу, мерзавцы, устроились! А еще говорят - в войне «филы» ничего не смыслят! Головы бы оторвать таким знатокам! - продолжая наблюдение за вражеским берегом, сетовал обнаженный по пояс майор и громко чавкал, звучно пережевывая огурец. - Чего застыл, полковник? Давай, сюда смелей подползай да сам на энту красотищу глянь. Доски хоть шатаются, но не обломятся, не боись…
Полковник действительно побаивался двигаться по скрипучим, раскачивающимся доскам, но причина заминки крылась совсем в ином - ему нужно было немного перевести дух. Пока раскрасневшийся, как рак, комендант отлеживался после подъема и вытирал пот со лба, его взгляд упал на обнаженную спину майора. Таких внушительных бугров мускулов и такого изобилия рубленых шрамов Штелер еще никогда не видывал. «Одно из двух: или этот солдафон принимал участие во всех известных войнах за последние тридцать лет, или он пьяным заснул на скотобойне, а не более трезвые мясники перепутали его со свиной тушей и перестали молотить топорами да резать ножами, лишь когда мужлан проснулся и заорал», - размышлял полковник, пыхтя, встав на карачки и осторожно ползя по прогибающимся доскам к наблюдателю.
Не удостоив севшего рядом полковника даже похвалы за его героические старания, майор всунул в руки Штелера подзорную трубу, а сам яростно впился зубами в появившуюся из корзинки с провизией куриную ножку. Глазам коменданта предстало филанийское пограничное укрепление, более походившее на настоящую цитадель, только построенную не из камня, а из дерева. Высокая стена с бойницами, из которых грозно смотрели жерла орудий; смотровые башни, на площадках которых виднелись пирамиды с десятками длинноствольных мушкетов; расхаживающие по периметру часовые в уже знакомых полковнику мундирах артиллеристов да несколько рядов вбитых в землю вдоль берега кольев. Ничего особенного, укрепление, как укрепление, по крайней мере, Штелер не понимал, чем вызвано расстройство военного «советника».
– Ну как, понравилось? - поинтересовался майор, выкинув вниз обглоданную до кости ножку.
– Обычная пограничная линия, - пожал плечами полковник, - довольно слабенькая, насколько могу судить, но я сразу предупреждал: форсировать озеро - очень плохая идея. Несмотря на фактор неожиданности и на то, что наши батареи разметают бревенчатые стены рубежа за несколько минут и выведут из строя половину филанийских орудий, больших потерь не избежать - роты две, а то и три положим…
Анри Шриттвиннер как-то странно смотрел на строившего прогнозы будущего сражения стратега, так смотрит ученый на новый вид таракана - с удивлением и одновременно с восторгом.
– Скажите, полковник, - неожиданно перешел на «вы» майор, - а вы давно воевали?
– Недавно, - не моргнув глазом, соврал комендант.
– Нет, я не имею в виду охоту на диверсантов или разгром нескольких шаек лесных бродяг, а настоящую, полноценную войну… Понимаете, НА-СТО-Я-ЩУЮ! - произнес майор по слогам.
– Когда я был капитаном…
– Можете не продолжать, - покачал головой Анри и снова прильнул к окуляру подзорной трубы. - Хоть орудий всего десять, но это или шестнадцатидюймовые кулеврины, или пушки, точнее сказать не могу, поскольку не видно лафетов. Их ядра долетят до нашего берега, так что вы свои батареи двадцатичетырехдюймовок и близко к воде подкатить не сможете. Картечь филанийцев накроет большую часть озера, поэтому переправа под обстрелом равносильна самоубийству. Не важно также, каменные у врага стены или деревянные, преимущества это все равно не дает. Вы обратили внимание на башни? Там хорошо оборудованные позиции стрелков. Мушкеты не обычные, а длинноствольные; зоркий стрелок сможет вести прицельный огонь даже по нашему берегу. Позвольте задать еще один вопрос, а сколько солдат вы насчитали на том берегу?
– Троих.
– Тогда извольте, полковник, взглянуть в-о-о-он туда!
В руках коменданта вновь оказалась подзорная труба, и, благодаря тому, что ее на этот раз направляла рука майора, Штелер увидел то, что при беглом осмотре упустил из виду. Там, где филанийский форт граничил с лесом, находился небольшой овражек, из которого поднимался одинокий дымок походного костра. Вроде бы ничего необычного, да только земля на краю углубления вдруг зашевелилась и поднялась, приняв очертания одетого в коричневый мех и темно-зеленое сукно человека. За спиной воина виднелся лук и колчан, сбоку свисал короткий меч, а за тряпичный широкий пояс были заткнуты два массивных пистолета. Сначала полковник подумал, что это разбойник-маков, подавшийся на службу к филанийцам, но когда человек снял меховую шапку, то по русому цвету волос комендант понял, что ошибался.
– Это егерь, солдат лесов, - прокомментировал увиденное «советник». - Лук в руках умелого стрелка очень опасное оружие, а в лесу просто незаменимое: бесшумное, скорострельное, да и откуда стреляют, сразу не засечь. Десяток-другой таких вот охотников за четверть часа способен уничтожить довольно сносно обученную роту солдат. Сколько их здесь точно, не знаю, пока насчитал три с половиной десятка.
– И вы все равно хотите атаковать форт, - недоумевал полковник.
– Скажу даже больше: мы станем его атаковать, но только не в лоб, а обходным маневром. Когда захватим, то укрепимся и будем удерживать то, что останется, любой ценой. Как я уже говорил, озеро - ключ к нашей победе. Да ладно, не переживай, не такие крепости брали! - Майор панибратски хлопнул полковника по плечу, от чего шаткая конструкция из досок на верхушке дерева сильно зашаталась. - Сейчас поедем в Гердос, и вы мне расскажете о ходе подготовки. Кстати, новости от генерал-губернатора есть?
– Есть, - машинально кивнул комендант, а затем удивленно посмотрел в лицо майору. - Позвольте, так зачем же вы меня вызывали да еще на дерево карабкаться заставляли?! Ведь все это вы мне и в кабинете рассказать могли!
– Рассказать - одно, увидеть собственными глазами - другое, - ухмыльнулся майор и тихонечко подтолкнул полковника к ветке с веревочной лестницей. - Давайте, давайте, господин комендант, шевелитесь! До начала войны каких-то дней шесть осталось, нечего время на пререкания тратить!
***
Лейтенант филанийской стражи портового поселения Дерг вот уже две минуты сидел неподвижно и рассматривал своих гостей, еще не закованных в кандалы, но крепко привязанных веревками к стульям. Один был невысоким неопрятным толстяком с лицом, покрытым черной трехдневной щетиной. Другой арестант внешне походил на палача, могильщика или наемного убийцу, по крайней мере, офицер именно так представлял себе людей этих профессий: высокий, крепкий в плечах, абсолютно без растительности на голове и с выдающейся вперед квадратной нижней челюстью.
Двое, казалось бы, совершенно разных людей проделали долгий путь вместе. Согласно бумагам из порта, они оба приплыли в колонию на одном корабле. Команда судна подтвердила, что странная парочка держалась особняком во время всего пути и что мужчины даже сели на судно в одном и том же порту. И надо же было такому случиться, что в первый же день прибытия в Дерг они оба стали участниками одной и той же драки да еще выбрали в противники не какого-нибудь щуплого замухрышку, о которого легко со скуки почесать кулаки, а здоровенного переселенца-кузнеца, всего за полминуты превратившего их и без того некрасивые физиономии в уродливые образины с кровоподтеками, синяками, потрескавшимися и опухшими губами. Такие совпадения случаются нечасто, да и стража обычно и не задается вопросами, кто прибыл, когда, куда, с кем и зачем, а просто наказывает виновников потасовок. Однако стычка возле городских ворот была особым случаем и потребовала более детального рассмотрения, нежели заурядная драка. У лейтенанта были причины лично допросить пострадавших, в то время как зачинщика-кузнеца стражники уже давно показательно выпороли и отпустили.
– Итак, господа, еще раз повторю свой простейший вопрос: с какой целью вы прибыли в колонию? - произнес лейтенант, встав из-за письменного стола и сложив на груди руки.
– Ремесленники мы, я - бондарь, ну, а он - картинки всякие малюет… на вывески да по заказу господ, - пробасил лысый мужчина, глядя офицеру прямо в глаза.
– Допустим, ну а в драку чего полезли? - В голосе лейтенанта слышалась насмешка, он давал понять, что не верит ни одному сказанному слову.
– Ваше благородие, повторяю: не мы полезли, а этот выродок-верзила на нас ни с того ни с сего напал. Видите, как он нас покалечил? - прокартавил низкорослый толстяк, более умело, чем его дружок, разыгрывающий обиженную добродетель. - Надеюсь, его ждет суровая кара?!
– Уже не ждет, - усмехнулся лейтенант, специально вставший, чтобы смотреть на собеседников сверху вниз. - Ему дали двадцать пять розог и отпустили, на более суровое наказание его проступок не тянет.



Страницы: 1 [ 2 ] 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
ВХОД
Логин:
Пароль:
регистрация
забыли пароль?

 

ВЫБОР ЧИТАТЕЛЯ

главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

СЛУЧАЙНАЯ КНИГА
Copyright © 2004 - 2024г.
Библиотека "ВсеКниги". При использовании материалов - ссылка обязательна.