Чтение 2–й страницы книги ~Прозрачные витражи~

- Да, - с легким удивлением отвечает Томилин. - Сержант!

Один из надзирателей, молчаливо следующих за нами, гремит ключами и отпирает камеру. Вхожу вслед за Томилиным.

- Не надо, - отмахивается подполковник от бросившегося к портьере сержанта. - Итак, Карина Петровна, весь наш контингент вправе отбывать свое наказание обычным образом, хотя и в виртуальности. Находиться в камере, работать в мастерской, посещать библиотеку и церковь... мы предоставляем услуги представителям пяти наиболее популярных конфессий. Однако, есть и решающее отличие нашей тюрьмы от обычной. Каждый заключенный имеет собственное автономное пространство, как его неофициально называют - "внутреннюю Монголию". В каждом конкретном случае это пространство создается индивидуально, квалифицированными специалистами. Посещение вну... автономного пространства или же "зоны катарсиса" - это уже официальный термин, служит перевоспитанию преступника. Могу заметить, что случаи отказа от этой терапии крайне редки. Позвольте...

- Это не слишком бесцеремонно? - спрашиваю я.

И Томилин ощутимо меняется в лице:

- За находящимися в зоне катарсиса ведется непрерывное наблюдение. Они знают, что в любой момент надзиратель может прервать сеанс. Пройдемте.

Может быть он начинал с патрульно-постовой службы?

Вслед за Томилиным я отдергиваю занавеску и вхожу в зону чужого катарсиса. В чью-то внутреннюю Монголию.

А это и впрямь похоже на монгольскую степь!

Нет, я там не бывала. Даже через глубину. Но в моем представлении она так и выглядит: бескрайняя равнина до самого горизонта, каменистая земля с сухими стебельками высушенной злым солнцем травы, пыльный ветер, безоблачное небо. Очень жарко.

- Т-с! - упреждает мой вопрос Томилин. - Вон там.

И впрямь, метрах в ста от входа - полощущегося прямо в воздухе серого полотнища, сидит на корточках человек. Мы приближаемся и человек оказывается тщедушным, с жиденькими волосами и нездоровой бледной кожей типом.

Перед ним сидит на земле крошечная рыжая лисичка - фенек.

Можно подумать, что они медитируют, глядя друг на друга. Но в отличии от человека лисичка нас видит. И когда мы подходим совсем близко - разворачивается и обращается в бегство.

Человек горестно вскрикивает, и лишь потом оборачивается.

Лицо у него тоже самое обычное. С таким лицом трудно назначать девушкам свидания - не узнают, не выделят из толпы.

- Заключенный Геннадий Казаков, осужден районным судом города... - вскакивая и закладывая руки за голову начинает он вытверженную назубок формулу.

А статья у него плохая. Умышленное убийство при отягчающих обстоятельствах.

- Я особый инспектор Управления по Надзору за исправительными заведениями, - говорю я. - Есть ли у вас жалобы на условия содержания?

- Жалоб нет, - быстро отвечает осужденный.

Во взгляде его не страх, и даже не злость к тюремщикам. Раздражение! Самое настоящее раздражение человека, оторванного от очень важного дела ради какой-то ерунды. Больше ничего во взгляде нет.

- Пойдемте, - говорю я Томилину.

И мы оставляем Казакова в его внутренней Монголии. Подполковник начинает говорить, едва мы выходим в обычную камеру.

- Это один из простейших, но на мой взгляд - изящный вариант зоны катарсиса. У заключенного есть выход в пустыню. Пустыня безгранична, но замкнута - попытавшись уйти он вернется к прежнему месту. В пустыне обитает одна-единственная лисичка. Терпением и мягкостью заключенный может ее приручить. За последний год наш подопечный добился определенных успехов.

- Очень трогательно, - морщусь я. Постукиваю туфли каблуком о каблук

- на пол сыпется мелкий сухой песок. - Хотя заключенный Казаков не очень-то похож на Маленького Принца. А что будет дальше?

- Когда он приручит лисичку, то сможет принести ее в камеру. Она станет совсем ручной, будет спать у него в ногах, бегать между камерами с записками... даже немножко понимать его речь, - Томилин чем-то недоволен, но рассказывает все-таки с увлечением.

- А потом?

- Вы догадливы, Карина. Потом фенек умрет. Он найдет ее в пустыне, дня через три после того, как лисичка перестанет приходить в камеру. И будет непонятно, то ли она умерла своей смертью, то ли кем-то убита.

Останавливаюсь. То ли от уверенного голоса начальника тюрьмы, то ли под впечатлением только что увиденного, но я представляю все слишком четко. Человек, стоящий на коленях перед неподвижным тельцем зверька. Крик, отчаянный и безнадежный. Пальцы, скребущие сухой такыр. И пустые глаза - в которых больше ничего нет.

Видимо, лицо меня выдает.

- Это нарисованная лисичка, - говорит подполковник. - Обычная программа "домашний любимец" с замедленным инстинктом приручения. Ее не надо жалеть, - он секунду медлит, потом добавляет: - а человека, зверски убившего свою жену - тем более. Пережитый шок заставит его осознать, что такое боль утраты.

У меня на языке крутятся очень скептические вопросы. Но разве мое дело их задавать? Поэтому киваю, кручу вокруг сканером, уделяя особое внимание зарешеченному окну. Томилину смешно, но он старается не улыбаться.

Спасибо ему большое.

Мы проходим еще три камеры. В одной заключенный спит, и я прошу подполковника его не будить. Обитатели двух других странствуют по своим зонам катарсиса. Первая зона - город где нет никого, вообще никого, но все время находятся следы недавнего присутствия людей. Я сразу угадываю, что город предназначен для еще одного убийцы. Вторая зона - что-то подозрительно смахивающее на симулятор автогонок. Здесь раскаивается в своем преступлении шофер, покалечивший в пьяном состоянии несколько человек. Не знаю, не знаю... мне кажется, что веселый усатый мужик просто старается сохранить профессиональную форму. Впрочем, ему осталось сидеть всего полгода. Вряд ли он решится бежать, даже если его большегрузный "КАМАЗ" проломит нарисованный забор и выкатит на улицы Диптауна.

Но сканером я работаю старательно.

- Дальше - заключенные под стражу за экономические преступления, - говорит подполковник. - Будете знакомиться?

Можно подумать, что убийцы и насильники для меня более интересны.

- Конечно.

- Взлом серверов, кража информации, составляющей коммерческую тайну. В общем - хакер, - представляет подполковник отсутствующего обитателя камеры. - В зону катарсиса пойдем?

- Давайте заглянем, - говорю я, стараясь не выдать волнения.

На экране детектора по-прежнему горит зеленый огонек - все чисто. Но этот огонек не играет никакой роли. Он для тех, кто глянет на экран через мое плечо.

Ничего не значащая буковка F в углу экрана гораздо информативнее. Где-то рядом пробит канал на улицы Диптауна.

Ах, какая замечательная идея - наказать хакера заключением в виртуальной тюрьме!

0011

Зона катарсиса хакера - подъезд многоэтажки. Грязноватый, с унылыми резиновыми ковриками у дверей. Почему у ковриков всегда такая тоскливая раскраска? Чтобы не сперли?

- Труднее всего перевоспитывать человека, совершившего экономические преступления, - сообщает вдруг подполковник. - Понимаете, Карина?

- Нет, не совсем.

- Ну посудите сами, - он оживляется. - Вот простейший пример. Медицина лечит страшные болезни: оспу, чуму. А с банальным насморком справиться не может. Так и с преступлениями в экономической сфере: воровством данных, незаконным пользованием программами. Поймать правонарушителя, наказать его - мы в силах. Но убедить его, что поступать так нельзя... Во-первых, сроки заключения небольшие. Совершенно нет времени на работу с человеком...

Мне почудилось, или в голосе Томилина сквозит огорчение?

- Во-вторых, очень трудно убедить человека, что его действия аморальны. Даже христианских заповедей не хватает. Сказано "не укради", но разве человек крал? Он всего лишь скопировал информацию. Пострадал ли конкретный человек? По сути - да. Но объясни провинциальному программисту, что Билл Гейтс страдает от незаконного пользования "Виндоус-Хоум", что певице Энии нужны отчисления от продажи дисков!

Я смотрю на Томилина с удивлением. Вот уж не ожидала, что он слушает Энию! Такие как он должны слушать музыку раз в год. На концерте в честь дня милиции.

- Но мы, все-таки, не сдаемся, - со скромной гордостью говорит Томилин.

Мы идем по лестнице, Томилин легонько толкает каждую дверь. Наконец одна поддается.

Входим.

Квартира. Как принято говорить - чистенько. Даже слишком уж аккуратно, учитывая доносящиеся детские голоса.

- Это квартира обычного российского программиста, - торжественно говорит Томилин, понижая голос. - Зовут его Алексей, жена - Катерина, дочь - Диана, сын - Артем. Имена, возраст, характер - все составлено на основе большой репрезентативной выборки. Это абсолютно стандартный программист.

У меня в груди шевелится смешок. Но я молчу, киваю.

- Алексей работает в фирме "Седьмой проект", занимающейся выпуском и локализацией игровых программ, - продолжает подполковник. - Но хакеры взломали сервер, и украли новейшую игру, над которой программисты работали пять лет. Игра вышла на пиратских дисках, фирма на грани банкротства.

Вслед за Томилиным иду в гостиную. Мысли по поводу игры, которую делают пять лет, держу при себе.

А вот и наш программист. Он тощ, очкаст и небрит. Сидит на табуретке перед компьютером, на мониторе - строчки машинного кода. Судя по поведению Томилина, нас Алексей не видит. Впрочем, он и без того занят - положив руку на плечо конопатого мальчика что-то втолковывает ему:

- Я понимаю, сынок. Мы обещали тебе велосипед, но нам с мамой сейчас очень трудно. У нас украли игру, которую мы так долго делали, и зарплату не платят.

- Но у всех ребят есть велосипеды... - горько отвечает ребенок.

- Ты ведь уже большой, и сам должен понимать, - серьезно отвечает стандартный российский программист. - Давай договорился, что к Новому Году мы подарим тебе коньки?

Главное - не смеяться. Выйду из образа. Да и нехорошо - как-никак у ребенка горе!

- Хорошо, папа, - соглашается стандартный ребенок российского программиста. - Давай я помогу тебе отлаживать программу? И ты быстрее сделаешь новую игру.

- Давай, сынок. Если ее не украдут, то мы подарим тебе велосипед!

- Примерно такая вот психодрама, - шепчет мне на ухо Томилин. - Шоковая терапия.

Невесть отчего, но я вдруг вспоминаю старый-престарый фильм, еще коммунистических времен. Там действие происходило в пионерлагере, на сцене дети пели песню "На пыльных тропинках далеких планет..." А директор пионерлагеря, склонившись к важному гостю, шепнул...

- Эту песню Гагарин пел в космосе! - произношу я вслух. Непроизвольно. Само с языка слетело, честное слово!

И вдруг лицо Томилина едва заметно меняется. Вспыхивает и гаснет улыбка.

Вовсе ты не так прост, товарищ подполковник!

Но обдумывать это некогда. Я заговорила слишком громко - и из повернутого к нам спинкой кресла раздается досадливое кряхтение. Кресло жалобно скрипит (и почему несчастный стандартный программист мучается на табуретке, когда есть другая мебель?). Над спинкой появляется сверкающая лысина. Потом - широкие плечи.

- О-хо-хо... - вздыхает обладатель лысины, разворачиваясь.

Ну и шкаф!

Хакер вовсе не так толст и приземист, как мне показалось. Он просто широк. Тюремная роба на нем едва сходится, видна волосатая грудь.

- Заключенный Антон Стеков, - с вальяжной небрежностью, хотя и без заминки, закладывая руки за голову, говорит хакер. - Осужден...

- Осуждён, - внезапно поправляет его Томилин.

- Осуждён, осуждён, - соглашается хакер. - По статье двести семьдесят два, часть первая УК России...

На носу хакера - очки в тоненькой, интеллигентской оправе. То ли линзы очень сильные, то ли он от природы пучеглаз.

Пока хакер отчитывается, пытаюсь понять, чем же он занимался. Неужели слушал сетования стандартного программиста стандартному ребенку?

Наконец до меня доходит. В углу едва слышно бормочет телевизор - старенький "Самсунг". Хакер всего-то смотрел новости!

- Я инспектор по надзору, - говорю я. - Заключенный Стеков, у вас есть жалобы?

- Есть, - косясь на начальника говорит хакер.

- Я ваш слушаю.

- Ленивчик не работает, - вздыхает Стеков, и в доказательство демонстрирует пульт дистанционного управления от телевизора. - Нет, я понимаю, если это наказание такое - пускай будет. Но если просто недосмотр?

- Что либо еще? - спрашиваю я, опомнившись. Слегка пристукиваю каблуком по полу - и крошечный термит устремляется к заключенному.

- Больше ничего, - с достоинством отвечает хакер. - Отношение самое благожелательное, харчи вкусные, постельное белье меняют регулярно, раз в неделю - баня.

- Я выясню, что можно сделать... с ленивчиком...

Томилин, с каменным выражением лица, ждет.

- Разрешите вернуться к отбытию наказания? - спрашивает Стеков. Ожидаю со стороны подполковника какой-либо реакции, но ее нет. Мы

покидаем хакера, выходим в подъезд, затем - в камеру.

- Храбрится, - неожиданно замечает Томилин. - Заключение в виртуальности для хакеров - самое неприятное наказание. Находятся в глубине, и при этом - никакой возможности взломать программы.

Киваю... и вдруг понимаю, что меня насторожило. Статья двести семьдесят два, часть первая. Исправительные работы на срок от шести месяцев до года, лишение свободы на срок до двух лет.

- Какой у него срок?

- Шесть месяцев.

- И... сколько осталось?

- Чуть меньше двух.

Не понимаю. Даже если хакер сумел выбраться из виртуальной тюрьмы - к чему такой риск? Отбывать наказание ему осталось всего ничего!

- Продолжим обход? - спрашивает Томилин.

По хорошему стоит посетить еще пару камер. Исключительно с целью запутать Томилина. Смотрю на часы.

- У меня есть еще двадцать минут. Давайте. Сосредоточимся на компьютерных преступлениях, хорошо?

deep

Кружится перед глазами цветная мозаика. Не то пытаясь сложиться в картинку, не то рассыпаясь. Рыцарский меч, доспехи, протянутая рука, самоцветный гребень, ящерка на стене...

Но я знаю - в этом паззле не достает одного, самого важного, фрагмента.

Выход.

Я стянула шлем, расстегнула воротник комбинезона. В комнате было темно - так и не раздернула с утра шторы...

Встав и сладко потянувшись я крикнула:

- Мама! Папа! Я дома!

Сквозь дверь донеслось что-то неразборчивое, заглушенное музыкой. С этими родителями беда! Как врубят свою "Машину времени" или других старичков - не дозовешься!

- Не слышу! - крикнула я снова.

Макаревич, сокрушающийся о невозможности изменить мир, притих.

- Дочка, ужинать будешь? Тебе накладывать? - подойдя к двери спросила мама.

- Иду, - выскальзывая из комбинезона сказала я. - Сейчас.

Ежась под холодным душем - ничего нет лучше, чтобы опомниться от глубины, я прокрутила в памяти тюрьму, Томилина, хакера Антона.

Нет, не сходится что-то.

Я выскочила из душа, промокнула с тела воду, швырнула полотенце прямо в бак стиралки. Влезла в старые, дырявые на коленках джинсы, надела старую рубашку - когда-то ее таскала мама, но она мне жутко нравилась.

- Карина!

- Иду, - отпирая дверь пробормотала я. - Ну сказала же, сейчас...

Папа уже был дома. Сидел за столом, косясь одним глазом в телевизор. И не преминул спросить:

- Любимый город?

- Может спать спокойно, - я плюхнулась на свою законную табуретку. - Папа, вот представь, что ты сидишь в тюрьме...

- Не хочу, - немедленно ответил папа.

- А ты попробуй. Тебя посадили на полгода, ну, за взлом сервака и кражу файла...

- Карина! - папа многозначительно постучал вилкой по тарелке.

- За неправомерный доступ к охраняемой законом компьютерной информации, каковое деяние повлекло за собой копирование информации... - досадливо сказала я.

- Представил, - ответил папа. - Теперь представил. Дальше? Разумеется, я не должна обсуждать с родными таких вещей. Ну... мало

ли чего я не должна делать? Сажать жучков на Томилина я тоже не имела права.

- Тебе дали полгода в виртуальной тюрьме...

- Спасибо, что не вышку, - вставил папа. Поймал укоризненный мамин взгляд и улыбнулся.

- Полгода, - гнула я свою линию. - Четыре месяца ты отсидел. И вдруг нашел способ выбираться наружу, в Диптаун. Но если это раскроется, то статья будет как за обычный побег! Станешь ты прогуливаться по Диптауну?

- Это все твоя американская практика? - невинно спросил папа.

- Да не практика, я же неделю, как вернулась... - начала я, но вовремя сообразила, что отец шутит. Стажировку в США я проходила в виртуальности, хотя очень надеялась на настоящую поездку. Вот и выслушивала каждый вечер про чудеса техники: "А дочка уже вернулась из Штатов? Надо же, какие быстрые нынче самолеты!" - Папа, я серьезно!

- Я не юрист, - скромно сказал папа. - И даже не зэк.

- Папа...

Отец задумался.

- Мог бы и убегать, - сказал он, наконец. - Если есть какая-то важная причина. Это наш хакер?

- Я абстрактно спрашиваю, - терзая вилкой котлету спросила я.

- Так и я тоже. Это абстрактный русский хакер?

- Угу.

- Тогда он может быть влюблен, может распивать с друзьями пиво, или убегать всего-то ради куража.

- А если хакер американский?

- Тогда он грабит банки, пользуясь имеющимся алиби, - уверенно сказал папа. - Чем не повод? Сесть в тюрьму на маленький срок, и честно отбывая наказание заняться серьезным бизнесом.

- Карина, пять минут прошли, - напомнила мама.

У меня хорошие родители. Но правило, что о работе за столом не говорят, а если уж говорят, то не больше пяти минут, они соблюдают строго. Лучше и не спорить.

- Злые вы, уйду я от вас, - заявила я, и протянула Клеопатре, маминой ручной крысе, сидящей у нее на плече, кусочек котлеты. Клео котлету понюхала, но не взяла.

- Не закармливай бедное животное, - строго сказала мама.

- Когда ты приведешь домой молодого человека и скажешь: "Я с ним уйду", мы будем счастливы, - добавил отец.

- Я припомню, - злорадно пообещала я.

- Виртуальные молодые люди не считаются, - уточнила мама.