- Давно сыночку прививку от бешенства делали?
Я вытолкала Кирюшку на улицу и возмутилась:
- Как тебе не стыдно!
- Ну и что, - парировал он, - самый настоящий козел и есть, пусть другой
раз смотрит, куда ноги ставит.
- Ужасно, - бормотала я, - просто позор, ну как можно... что он о нас
подумает!
Кирка посмотрел на меня свысока и хмыкнул:
- Прекрати, Лампа, мы никогда его больше не увидим! Не наплевать ли нам на
его мнение?
Я не нашлась, что возразить. Вечером в мою комнату ворвалась Лизавета. С
треском распахнула шкаф, вьпрясла оттуда брюки, попыталась их натянуть на
свою весьма объемистую попку и зарыдала в голос:
- Прикинь, Лампа, я стала толще тебя! Катастрофа!
Я вспомнила, как, придя из школы, Лизавета, взяв с собой коробочку
шоколадных конфет, устроилась у телика и, недолго мучаясь, слопала все.
Лиза продолжала плакать:
- Отвратительно! Я самая толстая, уродливая во всем классе! Вон Машка
Гаврюшкина тощая-претощая...
- Может, тебе нужно есть поменьше сладкого, - робко сказала я, - мучного и
жирного?.. Хочешь, куплю абонемент в спортклуб: шейпинг, аэробика,
плавание. Живо десять кило потеряешь!
Лизавета вспыхнула огнем, потом швырнула мою одежду прямо на пол и
прошипела:
- Спасибо, ты всегда знаешь, как утешить: да уж, если и ждать от кого
сочувствия, так только не от тебя...
- Но что я плохого сказала? Диета и занятия физкультурой творят чудеса!
- Ничего, - злобилась Лиза, - ничего! Честно говоря, я ждала, ты скажешь
что-нибудь типа: дорогая Лизонька, у тебя изумительная фигура! Вот спасибо
так спасибо! Десять кило потеряешь! Значит, они у меня лишние?! Кстати, ты
сама лопаешь конфеты, а других осуждаешь...
- Но я вешу сорок восемь килограммов и...
- Ничего слышать не хочу, - взвизгнула Лиза и выскочила в коридор, от души
треснув дверью о косяк.
В скобяной лавке, слава богу, нашлись нужные дюбели и шурупы. Сунув в
карман пакетик, я вышла на улицу, поежилась от пронизывающего ветра и
услышала:
- Фрося!
Я машинально повернулась на зов, ноги притормозили. Так, значит, это
знакомый из той прошлой жизни...
Моя биография четко делится на две части: до встречи с Катей Романовой и
после. "До" была тихая жизнь под крылышком у мамы, оперной певицы, и папы,
доктора наук, учеба в консерватории по классу арфы, неудачная артистическая
карьера, замужество, завершившееся моим побегом из дома и в конце концов
разводом... И звали меня в той жизни Ефросинья
[1]. Но потом судьба меня столкнула с Катюшкой и ее семьей. Дальнейшая
жизнь потекла по-другому. Теперь я считаю своей родней Катю, двух ее
сыновей, Сережу и Кирюшку, жену Сережки Юлечку и кучу домашних животных.
Катюша хирург, Сережка работает в рекламном агентстве, а Юля журналист.
Лизавета появилась у нас в результате моей попытки очередной раз заработать
деньги. Сами понимаете, профессия арфистки не самая нужная в нынешние
времена, правда, Катюша отлично зарабатывает, она виртуозно оперирует
щитовидную железу, и больные выстраиваются к ней в очередь. Оклад у
подруги, несмотря на ученую степень, крошечный, но многие из больных
вручают ей конвертики. К слову сказать, Катя никогда не делает различия
между платными и "нищими" пациентами и готова сидеть со всеми ровно
столько, сколько надо. Она вообще у нас ненормальная: уходит из дома в
восемь утра, приходит в девять вечера.
Так вот Катя все время говорит:
- Хватит комплексовать! Веди домашнее хозяйство, я заработаю!
Но мне весьма некомфортно жить нахлебницей, поэтому я постоянно пытаюсь
устроиться на работу. Одной из таких попыток было попробовать себя на ниве
домашнего хозяйства. Я нанялась экономкой в семью модного писателя Кондрата
Разумова. Но, очевидно, господь предназначил меня для других занятий. В
домработницах я прослужила ровно две недели, а потом Кондрата убили. Его
дочь Лиза осталась на белом свете одна-одинешенька, и мы с Катериной
забрали ее к себе
[2].
Да, еще одно. Поселившись у Кати, я приобрела семью. Кстати, мы по
случайности оказались однофамилицами, и те, кто не знает истории наших
взаимоотношений, искренне считают нас сестрами. Уж очень я не любила имя
Ефросинья, оно напоминало о бесцельно прожитых годах, так что теперь в моем
паспорте написано - Евлампия Романова. Но все знакомые и близкие зовут меня
коротко: Лампа.
- Фрося, ты, что ли? - повторил бархатистый баритон.
Я глянула на говорившего и поперхнулась. Прямо на меня, выглядывая из окна
роскошной машины, смотрел Эдуард Малевич, как всегда, безукоризненно одетый
и причесанный. Окинув взглядом его роскошное пальто из мягкой фланели и
великолепный костюм, видневшийся между расстегнутыми полами, я подавила
тяжелый вздох. Ну почему эта встреча произошла именно сейчас, когда я,
всклокоченная, ненакрашенная, с облупившимся после вычерпывания "океана"
лаком на ногтях, побежала на улицу в затрапезной китайской куртке? Между
прочим, в шкафу висит хорошенькая шубка из белки, подарок Сережки на мой
день рождения... И уж совсем обидно, что налетела в таком виде не на
кого-нибудь, а на Эдика.
Мы учились вместе в консерватории, только Малевич осваивал скрипку. Ему
пророчили блестящее будущее. Уже на третьем курсе Эдик отхватил премию на
каком-то конкурсе, по-моему, в Варне, и педагоги в один голос пели:
"Малевич - наша надежда". Эдичка всегда был хорош собой. Для меня
оставалось тайной, каким образом он ухитряется великолепно одеваться,
посещать модную парикмахерскую и курить самые дорогие по тем временам
сигареты "БТ". Малевич был не москвич, жил, как все иногородние студенты,
на стипендию...
На четвертом курсе у нас разгорелся роман. Я слыла очень инфантильной
девочкой, воспитанной на редкость авторитарной мамой, да и времена были
иные, чем сейчас. Поэтому мы несколько недель, сбегая с занятий, просто
бродили по весенним улицам, взявшись за руки. Вечером встречаться не могли.
Моя мамуся мигом бы потребовала привести кавалера в дом, а чем
заканчивались подобные посещения, я очень хорошо знала.
Впрочем, завершилось это все равно плохо. Мама проведала о том, что дочурка
прогуливает учебу, и призвала меня к ответу. Услыхав про роман с мальчиком
без московской прописки, мамочка, очевидно, пришла в ужас, потому что сразу
отправила меня на все лето к дальней родственнице, живущей в Сочи.
Необходимость поездки объяснялась просто. В нашей квартире начинался
ремонт, а мне, с моей аллергией, лучше провести это время на берегу моря.
Уезжала я с тяжелым сердцем, а когда первого сентября вернулась на учебу,
Эдик уже женился, да не на ком-нибудь, а на дочке профессора Арбени,
хохотушке Ниночке, кстати, тоже очень талантливой скрипачке. Честно говоря,
было не слишком приятно сталкиваться с ним в коридорах и буфете, но я
делала вид, что ничего не произошло. После окончания консерватории я
никогда не встречала Эдика, одно время видела его фамилию на афишах, потом
она исчезла, и я решила, что Малевич, как многие талантливые музыканты,
концертирует теперь на Западе. И вот надо же! Налетела на Эдика.
- Фроська, - радовался мужик. - Залезай в машину. Как живешь?
Я села в тачку. Сказать правду? С прежней работы в частном лицее пришлось
уйти, уж очень противные попадались родители. А чтобы не чувствовать себя