Чтение 2–й страницы книги ~Фиговый листочек от кутюр~

Невестки разинули рты. Лена ошарашенно спросила:

– Папа, ты с крыльца не падал?

– Молчать! – грохотал генерал. – Во вверенном мне поселке факт терроризма налицо!

Аня тяжело вздохнула:

– Марик, надень дождевик, сапоги и сходи лично посмотри, что случилось. Юра, Сеня, проводите отца. А я пока всех переодену и накормлю.

Генерал, который неизменно оказывался под каблуком у каждой жены, тут же притих и вполне мирно сказал:

– Твоя правда, кисонька, нужно провести разведку на местности.

Стоит ли говорить, что следующие три дня в поселке только и судачили о нашей даче. Макар Сергеевич развил бурную деятельность. По участку, где еще недавно высился дом, носились какие-то люди, размахивающие бумагами, а генерал, словно Наполеон, управлял процессом. В среду Макар Сергеевич заявил:

– Иди сюда!

Я вылезла из гамака и в сопровождении мопсов явилась в генеральскую светелку на первом этаже.

– Садись и слушай, – велел старик. – Вот заключение комиссии.

Чем дольше он читал, тем больше у меня отвисала челюсть.

Алябьево, где разместились наши дачные владения, застраивалось в 60-е годы. Никита Хрущев, тогдашний главный человек Страны Советов, любил военных, а мой отец, хоть и был доктором наук, профессором и академиком, имел на плечах генеральские погоны, работал на военно-промышленный комплекс. Никита Сергеевич был человек широкий, совершенно не жадный, поэтому, когда военные попросили себе кусок земли под дачи, генсек велел нарезать им ее столько, сколько они хотят. В результате участки тут у нас такие, что мы даже не знаем, что находится в лесу за домом. Да еще наш надел оказался последним на линии, за ним опушка, а далее – просто чаща, в которой, как уверяет Кирюшка, водятся волки.

Долгие годы в поселке жили только свои, продать или купить дачу в Алябьеве было невозможно, но затем времена переменились. Сейчас тут появилось много новых красивых особняков. Честно говоря, старые дома смотрятся возле них убого. Один из таких дворцов возник и около нашей дачки, на опушке возле леса. Дом стоит очень близко от нас, впритык к забору, мы еще недоумевали, отчего хозяева не поставили его чуть подальше. С новыми соседями мы познакомиться не успели. Прошлой осенью, когда мы уезжали в город, на опушке росла высокая, в пояс, трава, а когда в этом году в конце мая прибыли, чтобы открыть новый дачный сезон, обнаружили высоченный бетонный забор и выглядывающую из-за него крышу, покрытую красивой красной черепицей. Из-за забора, больше похожего на заграждение от бронетехники, не доносится никаких звуков, только видеокамеры иногда поворачиваются с легким шуршанием, когда кто-нибудь подбегает к бетонным блокам совсем близко, а по ночам ярко вспыхивает свет прожекторов. Местное «сарафанное» радио утверждает, что там живет карлик, без семьи, разъезжающий по дому в инвалидном кресле. Услышав в первый раз эту версию, я оторопела и удивилась:

– Почему карлик?

– Такой уродился, – развела руками главная сплетница, вдова генерала Лялина, Марья Гавриловна.

– Отчего в инвалидной коляске? – не успокаивалась я.

– Так он мафиози, – охотно принялась растолковывать Марья Гавриловна. – Что-то они там не поделили, и ему прострелили ноги.

На мой взгляд, она несла дикую чушь, но Лизе с Кирюшкой эта версия пришлась по вкусу.

И вот теперь выясняется, что именно из-за пристанища безногого карлика мы лишились нашей любимой дачки.

– Вот, – тыкал мне в нос кипой бумаг Макар Сергеевич, – тут всё, смотри, почва в поселке…

Минут через двадцать до меня дошла суть дела. Не стану мучить вас подробностями, объясню вкратце. Оказывается, милая опушка с густой травой возле леса превращалась в болото. Новые хозяева осушили его, но дом поставили на «твердом» месте, поэтому здание оказалось почти вплотную придвинуто к нам. Огромное, трехэтажное, с бассейном, оно потребовало тяжелого фундамента, да еще бетонный забор, гараж на четыре машины, домик садовника… К несчастью, именно на границе наших участков обнаружился дефект почвы. Место оказалось не таким «твердым», как считали новые жильцы, и в один далеко не прекрасный момент получился перекос земли. Может быть, все бы и ограничилось легким наклоном нашей дачи, но длительные дожди сделали свое черное дело, и бревенчатое сооружение рухнуло.

– Это они виноваты, Ларионовы, их предупреждали, что дом надо ставить поодаль, нет, не послушались! И что вышло, мать их с музыкой, – злился Макар Сергеевич. – Вот сейчас он сюда явится…

– Кто? – я продолжала ничего не понимать.

– Да ты чем слушаешь, ухом или брюхом? – взвился генерал. – Хозяин идет, Ларионов Глеб Лукич. Ты ему должна судом пригрозить, поняла, дурында?!

В этот момент раздалось шуршание, я машинально выглянула в окно и увидела, как из большой лаково-черной иномарки легко вылезает стройный парень в джинсах и элегантной светлой рубашке. Тяжелый вздох вырвался из моей груди. Юноша явно из породы нуворишей. Дачу Редькина и дворец господина Ларионова разделяют метров триста, не больше, но парнишка предпочел проехать это расстояние в авто. Боюсь, будет трудно с ним договориться.

– Эй, – ткнул меня в бок Макар Сергеевич, – не вешай нос, храброго пуля боится, смелого штык не берет, язви их мать…

Дверь калитки распахнулась, в светлицу генерала влетел аромат дорогого одеколона, хороших сигарет и качественного коньяка.

– Добрый день, Макар Сергеевич.

– И вам того же, Глеб Лукич, присаживайтесь.

Юноша подошел к столу, я глянула в его лицо и оторопела. Стройное спортивное тело венчала голова человека, много пожившего и повидавшего. Глебу Лукичу было лет шестьдесят, не меньше.

ГЛАВА 2

Следующие полчаса Макар Сергеевич, старательно пытаясь не употреблять крепкие выражения, растолковывал господину Ларионову, что случилось. Глеб Лукич слушал молча, изредка вздергивая брови. Потом, оглядев меня с головы до ног, вежливо осведомился: – Вы разрешите? – Взял папку с бумагами и принялся их изучать.

Мы с генералом терпеливо ждали.

– Что ж, – сказал наконец Глеб Лукич, – дело совершенно ясное, более того…

– Имейте в виду, – налился свекольной краснотой генерал, – я не дам в обиду эту девочку, мы с ее отцом… Э, да что там… Она подаст в суд на вас, так и знайте! Наш поселок особенный, тут…

Ларионов улыбнулся и повернулся ко мне:

– А что, обязательно судиться?

Улыбка волшебным образом преобразила лицо мужика, стало понятно, что он обаятелен и, скорей всего, как и Редькин, опытный ловелас.

– Нет, – пробормотала я, – можно решить дело миром, только как?

– Да просто, – спокойно пожал плечами Ларионов. – Я построю вам новую дачу, раз старая рухнула по моей вине. Такую же, как была… Сколько у вас комнат?

– Пять: три внизу, две наверху и веранда.

– Без проблем, – сообщил Глеб Лукич и, вытащив из кармана крохотный мобильник, сказал: – Олег, немедленно бери Константина и дуйте в Алябьево.

Потом, положив аппарат на стол, Ларионов продолжил, взглянув на часы:

– К полудню прибудет архитектор, и начнем.

Ошарашенная подобной оперативностью, я молчала, но Макар Сергеевич, приготовившийся к длительному скандалу, был крайне недоволен и решил хоть немного посвариться:

– Оно хорошо, конечно, что вы так реагируете, только где Лампа станет жить? Между прочим, у нее дети!

Глеб Лукич спокойно поинтересовался:

– Что, и впрямь негде?

Я растерянно кивнула. Дело в том, что в нашей квартире в Москве начался ремонт. Мы специально ждали лета, чтобы начать обустройство. Вообще, в нашей семье много народа. Во-первых, моя лучшая подруга Катя, ее сыновья Кирюша и Сережа, жена последнего Юля, Лизавета и я, Евлампия Романова. Каким образом мы все оказались вместе, рассказывать тут не стану, но поверьте, дружба соединила нас крепче, чем иных людей родство[2]. Квартира наша, объединенная из двух, тихо ветшала, но мы старательно не замечали пятен на обоях и постоянно отлетающего кафеля. Но когда Кирюше на кровать рухнул увесистый кусок штукатурки, а на следующий день сломалась оконная рама в кухне, стало понятно, что откладывать ремонт более нельзя.

Мы с Катюшей рассчитали все замечательно. Сережка и Юля в июне уедут к приятелям в Крым, в июле им предстоят командировки, скорей всего, что и август пройдет в разъездах. Катюша, она у нас кандидат медицинских наук, хирург, отправилась на три летних месяца в клинику города Юм, штат Пенсильвания, это в Америке. Катерину часто зовут «на гастроли», а она не отказывается, желая побольше заработать. Я с Кирюшей, Лизаветой и животными выехала на дачу. На семейном совете мы решили, как «белые люди», нанять прораба, который стал руководить процессом ремонта, избавив хозяев от мучительных переговоров с рабочими. Все шло точно по плану… И вот теперь нам с животными просто некуда деваться, в квартире крушат стены и выламывают дверные проемы, а дача лежит в руинах.

– Совсем негде? – настаивал Глеб Лукич.

Я рассказала ему о ремонте. Пару секунд Ларионов молча смотрел на меня, потом решительно хлопнул ладонью по столешнице.

– Собирайся.

– Куда?

– Поедешь ко мне в дом.

– Нет, это невозможно, – затрясла я головой.

– Почему?

– Мы совсем незнакомы…

– Ерунда.

– Но животные…

– Плевать, у самих собака…

– Нас очень много!

– В доме больше двадцати комнат, добрая половина которых пустует.

– Но…

– Послушай, – тихо сказал Глеб Лукич, – как тебя зовут?

– Лампа.

– Имей в виду, когда я говорю, остальные слушают и соглашаются, ясно? Быстро собирай детей, собак, кошек, кто там у тебя еще, рыбки?

– Нет, жаба Гертруда, – растерянно уточнила я.

– Жабу тоже не бросим, – рассмеялся Ларионов. – Двигайся, машина ждет.

– Спасибо, мы дойдем.

Глеб Лукич вздохнул:

– Давай шевелись, пакуй шмотки – и в «мерс».

– Наши вещи пропали, собирать нечего.