Чтение 2–й страницы книги ~Дорога скорби~

Чарльз читал. Когда я вошел, он положил книгу обложкой вверх на коле-
ни и окинул меня ненавязчиво-изучающим взглядом. По глазам его, как всегда,
ничего нельзя было прочитать -- я часто довольно четко улавливал мысли дру-
гих людей, но с ним это не проходило.

-- Привет, -- сказал я.

Я услышал, как он вздохнул и выдохнул через нос. Секунд пять он раз-
глядывал меня, затем указал на строй бутылок и бокалов на столике под моей
фотографией.

-- Выпей. -- Прозвучало это не как предложение, а как приказ.

-- Еще только четыре часа.

-- Неважно. Что ты сегодня ел?

Я ничего не сказал, и это само по себе было для него ответом.

-- Я так и думал, -- кивнул он. -- Ты выглядишь исхудавшим. А все это
чертово дело. Я полагаю, что ты собирался сегодня быть в суде.

-- Слушание отложено до завтра.

-- Выпей.

Я покорно подошел к столу и оценивающе глянул на бутылки. Следуя сво-
ему старомодному стилю, Чарльз держал бренди и шерри в графинах. Виски --
"Фэймос Гроус", его любимое, -- было в бутылке. Хорошо бы выпить виски, по-
думал я и тут же усомнился, что смогу хотя бы налить себе.

Я посмотрел на фотографию. В те дни, шесть лет назад, у меня были це-
лы обе руки. Тогда я был жокеем, чемпионом Великобритании, лучшим в
стипль-чезе. Кошмарное падение окончилось под острыми копытами, которые
чуть не оторвали мне левую руку, что означало конец одной карьеры и начало
другой. Мало-помалу я стал детективом -- но еще два года оплакивал то, что
утратил, и дрейфовал по жизни, как обломок потерпевшего крушение корабля.
Мне стыдно за те два года. В конце их безжалостный негодяй окончательно ис-
калечил мою руку и сподвиг меня на то, чтобы сделать протез, который рабо-
тает от батареек в культей выглядит так натурально, что люди зачастую не
обращают на него внимания.

Сейчас проблема заключалась в том, что я не мог отвести на ней боль-
шой палец достаточно далеко от других, чтобы взять графин с бренди, а пра-
вая рука тоже не слишком меня слушалась. Я оставил эту затею, чтобы не за-
лить бренди персидский ковер Чарльза, и сел в золоченое мягкое кресло.

-- Что случилось? -- отрывисто спросил Чарльз. -- Зачем ты пришел?
Почему не пьешь?

Помолчав, я мрачно сказал, зная, что это причинит ему боль:

-- Джинни Квинт покончила с собой.

-- Что?

-- Сегодня утром. Она выбросилась с шестнадцатого этажа.

Его костлявое лицо застыло, он как бы мгновенно постарел лет на де-
сять. Глаза потемнели, словно запали в глазницах. Чарльз знал Джинни Квинт
чуть ли не больше тридцати лет, любил ее и часто гостил в ее доме.

В моей памяти тоже ожили воспоминания. Воспоминания о приветливой
приятной женщине, счастливой в своей роли хозяйки большого дома, безобидно
богатой, искренне и великодушно занимавшейся благотворительностью, нежив-
шейся в лучах славы своего знаменитого, красивого, добившегося успеха един-
ственного ребенка, всеобщего любимца.

Ее сына Эллиса я, Сид Холли, его друг, усадил на скамью подсудимых.

В последний раз, когда я видел Джинни, она смотрела на меня с неверо-
ятным презрением, желая знать, как это я оказался способен низвергнуть ве-
ликолепного Эллиса, который любил меня, который доверил бы мне свою жизнь.
Я встретил поток ее гнева, не защищаясь. Я в точности знал, что она чув-
ствует. Сомнение, негодование, обиду... Мысль о том, в чем я подозреваю Эл-
лиса, причиняла ей такую боль, что Джинни отвергала саму возможность его
вины, как почти все остальные, хотя для нее это было мучительнее.

Большинство людей верили, что я совершенно не прав и что я уничтожил
себя самого, а не Эллиса. Даже Чарльз в первый момент с сомнением спросил:

-- Сид, ты уверен?

Я сказал, что да, уверен. Я отчаянно надеялся, что это не так... на-
деялся на любой другой исход... потому что знал, что я взвалю на себя, если
пойду дальше. И в конце концов все вышло именно так, как я боялся, и даже
хуже. После того как разорвалась первая бомба -- в виде предположения, --
обвинение в преступлении, которое заставило половину страны жаждать крови
(но только не крови Эллиса, о нет, нет, это немыслимо), и состоялось первое
слушание в суде, заключение под стражу (скандал, его должны были, конечно
же, немедленно выпустить под залог), в прессе наступило мертвое молчание до
тех пор, пока не завершится процесс.

По британским законам ни одно свидетельское показание не может обсуж-
даться публично до суда. За сценой может идти дознание и подготовка к суду,
но ни потенциальным присяжным, ни Джону Доу [Джон Доу -- воображаемый истец
в судебном процессе, юридическое лицо имярек, простой гражданин.] на улицах
не позволено знать детали. Неинформированное общественное мнение в резуль-
тате застыло на стадии "Эллис невиновен", и уже третий месяц не смолкало
злословие в мой адрес.

Эллис, видите ли, был сущий Лохинвар Молодой [Лохинвар Молодой -- ге-
рой поэмы В. Скотта "Дева озера"] пиковой масти. Эллис Квинт, в прошлом
чемпион среди жокеев-любителей, кометой ворвался на телевизионные экраны.
Блистательный, смеющийся, талантливый, приманка для миллионов в спортивных
новостях, хозяин ток-шоу, образец подражания для детей, звезда, которая ре-
гулярно осчастливливает нацию. Ему было к лицу все: от тиары до поношенной
бейсболки.

Промышленники лезли из кожи вон, чтобы уговорить его упомянуть их
продукцию, а половина английских подростков гордо щеголяла в разрекламиро-
ванных им жокейских ботинках, заправляя в них джинсы. И вот этого человека,
этого кумира я пытался низвергнуть.

Никто, кажется, не упрекал бульварного журналиста, который написал:
"Некогда уважаемый Сид Холли, позеленев от зависти, надеется уничтожить та-
лант, с которым он не может сравниться даже в мечтах..." Там было еще много
чего насчет "злорадного человечка, который пытается компенсировать соб-
ственные недостатки". Ничего этого я не показывал Чарльзу, но другие пока-
зали.

Внезапно висящий на поясе телефон зажужжал, и я ответил на вызов:

-- Сид... Сид...

Женщина на другом конце плакала. Я уже не раз слышал, как она плачет.

-- Вы дома? -- спросил я. -- Нет... В больнице...

-- Скажите мне номер, и я тут же вам перезвоню.

Я услышал невнятное бормотание, затем другой голос, уверенный и твер-
дый, продиктовал и медленно повторил номер телефона. Я набрал цифры на сво-
ем сотовом телефоне, так что они высветились на маленьком экране "записной
книжки" и нажал кнопку "запомнить".

-- Хорошо, -- сказал я, повторив номер. -- Положите трубку.

Потом спросил Чарльза:

-- Могу я воспользоваться вашим телефоном?

Он махнул рукой в сторону письменного стола. Мне ответил тот самый
уверенный голос.

-- Миссис Фернс еще у вас? -- спросил я. -- Это Сид Холли.

-- Передаю трубку.

Линда Фернс пыталась сдержать слезы.

-- Сид... Рэчел стало хуже. Она спрашивает о вас. Вы можете приехать?
Пожалуйста.

-- Насколько ей плохо?

-- Температура все поднимается. -- Она всхлипнула. -- Поговорите с
сестрой Грант.

Я услышал уверенный голос сестры Грант.

-- Что с Рэчел? -- спросил я.

-- Она все время спрашивает о вас, -- ответила она. -- Когда вы смо-
жете приехать?

-- Завтра.

-- Вы можете приехать сегодня вечером?

-- Что, так плохо?

На том конце воцарилось молчание -- она не могла сказать то что дума-
ет, потому что рядом стояла Линда.

-- Приезжайте сегодня вечером, -- повторила она. Сегодня вечером? Бо-
же милосердный. Девятилетняя Рэчел Фернс лежала в больнице в Кенте, на рас-
стоянии полутора сотен миль отсюда. Похоже, что в этот раз она при смерти.

-- Пообещайте ей, что я приеду завтра, -- сказал я и объяснил, где я
нахожусь. -- Завтра утром я должен быть в Ридинге, в суде, но я приеду по-
видать Рэчел, как только освобожусь. Обещайте ей. Скажите, что я привезу
шесть разноцветных париков и золотую рыбку.

-- Я передам, -- пообещал уверенный голос и добавил: -- Это правда,
что мать Эллиса Квинта покончила с собой? Миссис Фернс говорит, кто-то ус-
лышал по радио в новостях и передал ей. Она хочет знать, правда ли это.

-- Это правда.

-- Приезжайте поскорее, -- сказала сиделка и положила трубку. Я тоже
положил трубку.

-- Что с ребенком? -- спросил Чарльз.

-- Похоже, она умирает.

-- Ты знал, что это неизбежно.

-- Родителям от этого не легче. -- Я медленно опустился в золоченое
кресло. -- Я поехал бы сегодня вечером, если бы это могло спасти ей жизнь,
но я...

Я умолк, не зная, что сказать.

-- Ты только что приехал, -- коротко сказал Чарльз.

-- Да.

-- И о чем еще ты мне не поведал?

Я посмотрел на него.

-- Я слишком хорошо знаю тебя, Сид, -- сказал Чарльз. -- Ты здесь не
только из-за Джинни. О ней ты мог бы сказать мне по телефону. -- Он помол-
чал. -- Судя по виду, ты приехал по одной очень старой причине. -- Он снова