Чтение 2–й страницы книги ~Выход на бис~

лежащему в отключке запечатали рот пластырем и пристегнули к столбу.

Один из камуфляжников выдернул штурмовой нож и распорол на Киборге штаны,
двое других подтащили к нему резиновый шланг со стальным наконечником...

- Запускай! - прозвучала команда. Заработал компрессор, которым приводят
в действие отбойные молотки, струя воздуха под сильным давлением ворвалась
во внутренности Киборга, разрывая их в клочья...

- Все скажу! - завизжал белый как мел Сема. - Можете убивать, только не
так... Соловьев заказывал, Антон Борисович. Сына за сына.

- Вот и молодец. Хорошо, что сказал. А с чего это вдруг Равалпинди должок
вспомнил?

- За кордон намыливается, по-моему... В Азию куда-то, к родне.

- Интересно. А я и не знал...

Часть I. ВЫХОД НА БИС

Кто я?

Внешний мир - пока я не уверился в этом окончательно - был не слишком
просторной комнатой. Точнее, палатой. Слева было окно, из которою лился
свет, справа - стена голубого цвета, прямо - узкая стена с дверью. Еще был
стеклянный шкаф со склянками и инструментами. Пахло чем-то медицинским.
Сзади меня что-то тихо гудело, жужжало и изредка попискивало. Но увидеть,
что там находится, я не мог. Потому что не мог ни приподняться, ни голову
поднять, ни даже просто повернуть ее чуть в сторону.

Впереди просматривалось что-то вытянутое и белое. Это было то, что
прилагалось к моей голове. То есть туловище, ноги и руки. У меня должно было
быть одно туловище и по две штуки ног и рук. Это я помнил. Но сколько было
сейчас, не знал. Потому что не ощущал пока ничего. И даже в том, что у меня
есть голова, немного сомневался. Голова - это я тоже помнил! - имеет
свойство болеть, чесаться, ощущать подушку или что-нибудь еще, что под нее
подложено. А то, откуда я глядел и слышал, ничего не чувствовало. Правда,
думало, кажется.

Еще должна была быть шея. Если она есть, то, значит, я существую как
целое. Но рук я не чувствую. Помню только, что они были. А есть ли они
сейчас? Может, их и нет вовсе?

Может, меня нет, а все это происходит в загробном мире? Правда, для того,
чтоб попасть в загробный мир, надо было сперва помереть от чего-то. А отчего
я мог помереть?

Застрелить могли. Зарезать могли. Утопить могли, да сам по себе мог
утонуть. Акулы могли сожрать. Мог разбиться, когда куда-то падал или прыгал
с парашютом. Так и не припомню, чтоб он раскрылся. И тем более - был он у
меня, этот парашют, или нет.

В поле зрения появилось нечто движущееся и белое. Человек. У него-то были
руки, ноги и туловище. Даже голова со всеми причиндалами. Что это человек, а
не ангел, я догадался сразу: ангелам выдают униформу без пуговиц, у них не
предусмотрены головные уборы в виде белых шапочек, и самое главное - ангелам
положено иметь за спиной крылья. А этот смахивал на врача.

Когда медик приблизился, я обнаружил, что в палате находится еще кто-то.
Женщина, медсестра. Она появилась откуда-то сзади и подошла к врачу, и я
услышал...

- Он открыл глаза, - доложила сестра. Она говорила по-испански.

- Очень хорошо, - кивнул врач, посмотрел куда-то за мою спину. Туда, где
гудело, жужжало и попискивало.

- Пульс участился, - прокомментировала сестра, - теперь почти 55 в
минуту. Еще три часа назад было не более двадцати.

- Я вижу, - произнес врач. - Произносил что-нибудь?

- Нет, только открыл глаза и поморгал.

- Он слышит нас? Вы проверяли реакцию? - поинтересовался врач.

- Нет, доктор.

- Интересно, понимает ли он по-испански?

- Вы слышите нас, сеньор? - спросила медсестра. - Если слышите, то
закройте глаза.

Я подчинился и опустил веки.

- Еще раз, пожалуйста! - потребовал доктор. Должно быть, он думал, будто
это случайное совпадение. Пришлось еще раз моргнуть.

- Вы меня понимаете? Если "да", то закройте только правый глаз, если
"нет" - то левый.

Я закрыл правый глаз и, похоже, окончательно, убедил лекаря в том, что
все слышу и понимаю.

- Можете что-нибудь сказать? - спросил доктор. Конечно, можно было бы
сказать, если б язык ворочался, но я ограничился тем, что зажмурил левый
глаз.

- Прекрасно, - произнес врач, как будто был очень доволен тем, что я не
умею говорить. - Теперь я вам кое-что расскажу, а вы будете в нужных местах
отвечать глазами "да" или "нет". Вы правильно меня поняли?

Я подмигнул правым глазом. Доктор начал:

- Сейчас вы находитесь в клинике "Сан-Николас", на острове Гран-Кальмаро.
Сегодня 12 сентября 1996 года. В клинику вы поступили 24 августа 1994 года в
коматозном состоянии. Вы меня понимаете?

Конечно, я понял не все. Не потому, что слова попались незнакомые. Мне
даже было откуда-то известно, какое состояние называют коматозным. Где-то
сохранилось воспоминание, что я в нем уже бывал. То есть мозги не работали,
а сердце тюкало. Не понял я двух вещей. Первое: почему "большой кальмар"
считается островом. Второе: что было до 12 сентября 1996 года или 24 августа
1994-го? Немножко сомневался и в том, правильно ли понимаю слово "год". Хотя
точно знал, что между 1996-м и 1994-м - разница в два года.

Тем не менее, правый глаз у меня закрылся. Как сказать, что я понял, но
не все, доктор не объяснял.

- Я, - для убедительности лекарь ткнул себя пальцем в грудь, - ваш
лечащий врач, доктор Херардо Энрикес, а это сестра Пилар Эчеверрия. Все
поняли, сеньор?

Тут все было ясно, и правый глаз уверенно закрылся.

- Отлично! - доктор Херардо похвалил меня за понятливость. - Надо думать,
что с этого дня ваше состояние начнет улучшаться. Самое главное, чтобы
восстановилась ваша речь, тогда нам будет легче судить о вашем состоянии. Вы
меня понимаете? Врачу надо знать, что болит у пациента.

Это я понимал. Хотя у меня ничего не болело. Совершенно. Потому что,
кроме носа, глаз и ушей, я вообще ничего не чувствовал. Даже не очень был
уверен, что у меня все в комплекте. Шею и ту не ощущал.

Но я поверил доктору Херардо насчет того, что главное - восстановить
речь. Потому что мне очень хотелось задать самый простой вопрос: "Доктор, вы
знаете, кто я?"

Память вернула мне дикую чушь, если бы ее превратить в видеообразы,
клипмейкеры всех времен и народов удавились бы от зависти.

Доктор с медсестрой отошли подальше от моего ложа, должно быть, чтобы
поговорить на тему, что со мной делать. В принципе как они меня будут лечить
и от чего, меня особенно не волновало. Если б язык ворочался, тогда можно
было полюбопытствовать, сколько мне еще тут лежать, и так далее. Хотя они
наверняка точного ответа не дали бы, но зато мог бы прикинуть, насколько все
хреново.

Я задремал, врач ушел, а сестра принесла чашку с бульоном. Именно с этого
бульона началось "возрождение моей личности".

Сестра стала осторожно, по чайной ложечке, вливать этот бульон мне в рот.
При этом, чтоб я ненароком не захлебнулся, она приподняла мою голову, и я
сразу ощутил, что у меня есть шея, а также затылок, потому что прикосновение
пальцев сеньориты Пилар пришлись именно на эти части тела. А поскольку шея
крепилась одним концом к затылку, а другим концом к позвоночнику - да
простят мне специалисты издевательство над анатомией! - то я очень быстро
начал чувствовать спину, лопатки, плечи и прочие элементы конструкции.

Пока я глотал бульон, мне удалось обнаружить, что язык у меня никуда не
делся и даже, может быть, начнет ворочаться. Для начала этот самый язык
почуял вкус бульона. Потом, отогревшись и отмокнув, действительно
пошевелился. Но сказать ничего не смог, потому что забыл, как это делается.

Когда вечером появился доктор Энрикес, я, не отдавая себе отчета,
спросил:

- Кто я?

Первый диалог

Сеньор доктор к этому вопросу был явно не готов.

- Он говорил до этого? - Энрикес обратил свой взор на сестру Сусану,
которая перепугалась так, будто только тем и занималась, что обучала меня
говорить по-испански.

- Нет, сеньор доктор. Он только шевелился, - пролепетала бедняжка.

- Невероятно! - вырвалось у доктора. - После двух лет пребывания в коме
восстановление речи в течение первых суток! Надо бы посмотреть, описывались
ли такие случаи в литературе...

- Кто я, доктор? - Мне было наплевать, описывались такие случаи раньше
или нет. А вот знать, кто я такой, представляло для меня проблему насущную.
Поэтому напомнить о себе повторно я счел нелишним.

- Кто вы? - переспросил Энрикес с легкой задумчивостью. Именно после этой
задумчивой паузы мне стало ясно, что с тем же успехом я мог поинтересоваться
о себе у подушки или кровати. - А вы сами о себе ничего не помните, сеньор?

- Ничего, - выдавилось из меня.

- Совсем ничего? - удивился Энрикес.

- Да, - ответил я.

- Хорошо, - сказал доктор Херардо, - вы помните что-нибудь из того, что я
вам рассказал днем?

- Помню, - ответил я. - Вы говорили, что я поступил сюда 24 августа 1994
года. А сегодня 12 сентября 1996 года. Как я к вам попал? - Язык мой очень
быстро обретал былую спортивную форму, и даже мозги ему не очень мешали.

Лекарь опять задумался. Мне показалось, что он либо не знает, что
соврать, либо размышляет над тем, что мне можно говорить, а что нельзя.

- К сожалению, - произнес доктор, - мы сами знаем о вас немного. 23
августа 1994 года вы были обнаружены на отмели у северо-восточной