лаврах Куинджи, к примеру. Или Айвазовского. Незаменимо ри-
совал школьную стенгазету. Что еще? Ну учился вроде ничего
себе: без троек. А еще? А еще гонял на дворовом пустыре мяч,
пугал улюлюканьем влюбленных - вечерами, на обрывистом скло-
не к Москве-реке, поросшем лебедой и вонючим пиретрумом,
дрался "до первой кровянки", или, как тогда называлось,
"стыкался". Нет, не сахар был, не конфетка "Счастливое детс-
тво" - давняя, забытая, сладкая-пресладкая, с белой тянучей
начинкой...
на тротуар, прятались в арке ворот: кто купится?.. Или при-
били калоши математика к паркетному полу в раздевалке...
через плечо. Вспоминал разнеженно...
лей - тоже, а имелись сатиновые шаровары, схваченные резин-
кой у щиколотки, а позже - предел мечтаний! - узкие штаны на
штрипках из бумажного непрочного трикотажа, желательно чер-
ные. И кеды. И что с того? Джинсы, что ли, портят человека?
Чушь! Джинсы ни при чем. Вещь удобная, красивая, крепкая.
Родители у этих близнят, вероятно, в загранку ездят, одевают
чадушек по мере возможностей. Другое время - другие возмож-
ности: диалектика...
к террасе.
вовсе не принципиальным, как некоторые любят себя величать,
но случайным. Буквально: случай не приспел. Вадим умел рабо-
тать и работал истово, сутками иной раз не выбираясь из сво-
ей мастерской около Маяковки, в тишайшем переулочке, в косо-
боком, но крепком двухэтажном купеческом строеньице, где еще
хранился стойкий аромат московской старины, но не затхлый и
гниловатый, кошками подпорченный, а терпкий, густой, едва ли
не веком выдержанный, любезный Вадиму и сладкий для него. В
немалые, но и не великие свои годы Вадим имел кое-какую из-
вестность - ну, к слову, потому, что писал он на нынешний
день - как это ни странно звучит! - оригинально: не искал
модного самовыражения, не поражал публику лишь себе присущим
- и никому боле! - видением мира, а работал по старинке. И
лес на его холстах был только лесом, а поле, к примеру, все-
го лишь полем, но чувствовались в них и мощь, и беззащит-
ность, и грусть пополам с радостью, то есть всем знакомое
"очей очарованье", что извека живо в русской природе, что
так зыбко и непознаваемо подчас и что уловить и тем более
удержать под силу только очень зоркому глазу и точной руке.
Короче, Вадим писал пейзажи в основном, хотя и портретами
иной раз не пренебрегал, но редко-редко, не верил он в себя,
портретиста. И, возвращаясь к холостому положению Вадима,
заметим, что создание пейзажей требовало долгих отлучек из
милой его сердцу Москвы, утомительных хождений с этюдником
по весям, и где уж тут остепениться - времени не сыщешь, не
наберешь.
ся! - но заболел каким-то импортным гриппом, долго валялся в
постели, врачи осложнениями напугали, а тут друг и предложи
поехать к нему на дачу, совсем близко от Москвы, от поликли-
ники - по Ярославской дороге, на полпути к знаменитой Лавре.
То есть даже не к нему, приятелю, на дачу, к его деду, вер-
нее - вообще ни к кому: дед умер год назад, дача пустая сто-
ит, без хозяина, и глаз за ней лишним не станет. В дачном
поселке, выросшем здесь еще в тридцатые годы, прилепившемся
одним боком к железнодорожной насыпи, а другим - куда и вы-
ходила дачка покойного деда - к довольно болотистому, с вы-
сокой колкой травой и дивными лиловыми цветами полю, к реч-
ке, бегущей через поле, укрытой с глаз долой ивняком, ореш-
ником, к негустому и светлому лесу, где не то что заблудить-
ся - аукаться глупо: весь просвеченный он, солнцем прошитый,
соловьями и малиновками просвистанный... - так вот в подмос-
ковном этом поселке коротали лето только старики пенсионеры
с малолетними внуками и внучками. Вот и обещал друг тишину -
чуть ли не мертвую, знал, чем купить Вадима: в постоянных
своих дальних путешествиях он привык быть один на один с
этюдником, не терпел в работе постороннего глазу, сторонился
людей. Ну и купился на дружеские посулы, собрал чемодан, ви-
давший виды этюдник через плечо повесил, сел в утреннюю
электричку, отмахал тридцать шесть километров в предвкушении
тишины и работы. Или иначе: работы в тишине. И вот на тебе:
с первого дня - ни того, ни другого...
вермишель, пора запить все это бутылочкой холодного пива. В
еде Вадим был неприхотлив, смотрел на нее как на скучный, но
обязательный процесс: лишь бы скорее отделаться. И совсем
забыл об угрозе, даже не забыл - внимания не обратил. Как
впоследствии выяснилось - зря: война была объявлена.
кирпич. Кирпич как кирпич, ничего особенного. Одно странно:
вчера его не заметил. Поднял, швырнул в кусты и тут же (ис-
тория литературы диктует правило: в подобных случаях ставить
отточие)... на ничего не подозревающего, еще до конца не
проснувшегося Вадима обрушился поток ледяной воды, потом
загремело, просвистело вниз с плоской крыши крыльца звонкое
цинковое ведро, и только многими тренировками отработанная
реакция отбросила Вадима назад, прижала к дверному косяку.
Опорожненное ведро брякнулось на крыльцо, гремя, скатилось
по ступенькам, притормозило в траве. Вадим машинально отме-
тил: ведро хозяйское, ранее стояло возле сарая, сам видел.
шался: кругом тишина. Враг себя не выдавал, даже если и ви-
дел случившееся. Вадим сбежал с крыльца, осмотрел кирпич и
ведро. Они были связаны тонкой леской, которую не сразу и
заметишь: вглядеться надо. Древний трюк. Но, как видно, неу-
мирающий: дураков в каждом поколении хватает. Дураком в дан-
ном случае Вадим самокритично назвал себя. Он вновь бросил
кирпич, огляделся по сторонам. Тишина на белом свете, покой.
Утро раннее-раннее, росистое, знобкое, обещающее жаркий и
полный солнца день. Кругом никого.
тут же появятся.
спали на своих кроватях, топчанах, диванах и раскладушках,
смотрели цветные и черно-белые сны, сушили теплыми щеками
мокрые пятнышки слюны на подушках - извечной спутницы слад-
ких детских снов. А ведро с кирпичом Они накрепко увязали
поздно вечером или ночью, дождавшись, пока Вадим ляжет
спать. Пожалуй, именно в этот момент Вадим и назвал их -
Они, с прописной буквы, в чем виделось и определенное уваже-
ние к противнику, и признание весомости его обещаний, и пре-
дельная его обезличенность. Сказал же один из клона: нас
много.
скучно. Бог с ней, с водой: холодный душ утром еще никому не
вредил. Лишь бы работать не мешали.
в поле зрения оказались незнакомые ему лиловые, на длинных
толстых стеблях цветы, похожие по форме на колокольчики,
росшие кучно и густо, и еще купы низкорослых деревьев вдоль
речушки - поодаль, и еще линия высоковольтной передачи -
там, дальше, "и какие-то строения - совсем у горизонта; ког-
да он умостился с карандашом в руке на складном брезентовом
стульчике и, по привычке сощурившись, "фотографировал" види-
мое (цветы, чудо-колокольцы - вот главное, вот центр!..). в
"кадр" вошли двое пацанят - лет семи и лет пяти. В ситцевых
цветастых трусах-плавках и мокрые: речная вода, как на ут-
ках, каплями держалась на них, и в каждой капле дрожали ма-
ленькие солнца. Пацаны-утята вошли в "кадр", плавно прошест-
вовали через него, заглянули в ящик этюдника: что там дядя
прячет? - и встали позади, как вчерашние всеведы.
тому же с некой ноткой обвинения.
дозревая тайную связь между вчерашней четверкой, сегодняшним
Акунин Борис
Громыко Ольга
Афанасьев Роман
Емилина Ника
Орлов Алекс
Андреев Николай