Чтение 2–й страницы книги ~Посол~

коммунизма.

- Оч-чень интересно, - сказал Литвинов. - Нам чрезвычайно важна
международная поддержка. Тем более - из будущего. И тем более - поддержка
еврейского государства. Подумать только! Я немедленно доложу Ильичу, и
думаю, что вопрос об открытии посольства будет решен положительно.

На следующий день Лев Абрамович встретился с Лениным. Историческое
событие произошло в рабочем кабинете вождя, знакомом Гусману по
многочисленным фотографиям. Ильич сидел за большим дубовым столом, и,
когда израильтяне вошли, сопровождаемые министром Литвиновым, Ленин вышел
к ним, поздоровался со всеми за руку и сказал:

- Архиважное событие. Скажите, батенька, сможете ли вы помочь молодой
советской власти оружием? Например, для того, чтобы спасти евреев России,
вы же знаете, наверно, как на Украине свирепствуют эти... Впрочем,
неважно, там каждый день свирепствуют разные, сегодня, кажется, махновцы,
а вчера были зеленые.

Узнав, что посольство не намерено вмешиваться во внутренние дела
страны Советов, Ленин, казалось, потерял половину интереса к гостям,
постучал пальцами по столу и сказал:

- Ну хорошо. Открытие дипотношений предполагает обмен посольствами.
Когда мы сможем отправить наше? Послом предлагаю товарища Зиновьева.

Узнав, что и это не представляется возможным, Ильич пожал плечами и
сказал иронически:

- Вы читали мои "Философские тетради"? Отлично! Значит, вам известно,
что как представители еще не существующего государства вы не можете
пользоваться правом дипломатической неприкосновенности? Несостыковка
времен, так сказать.

Лев Абрамович понял, что пора открывать козырную карту, и сказал:

- Владимир Ильич, мы не можем помочь вам оружием и не можем открыть
посольство Советской России в Израиле двадцать первого века. Но мы в
состоянии, в рамках, дозволенных инструкцией по пользованию смесителем
истории, помогать Советской России советами.

Ленин заразительно рассмеялся.

- Ну да! Советы постороннего, ха-ха. Согласен. Вручение верительных
грамот состоится сегодня в восемь.

В тот вечер и была сделана фотография, которую хранил в семейном
альбоме Арье (Лев Абрамович) Гусман. В тот вечер посол познакомился со
Сталиным, Бухариным и Троцким, которые, единственные из всего состава ЦК,
были допущены к архисекретной информации. Троцкий торопился в войска,
посольство серьезно не воспринимал, фотографироваться не захотел,
рукопожатие у него оказалось каким-то вялым, непротокольным, и вообще оба
Льва друг другу не понравились. Ну, Гусмана-то понять можно - он знал, что
представляет собой Троцкий, и судьбу его нелепую мог нагадать, даже не
глядя на ладонь. А Троцкий, будучи прагматиком и сторонником крутых
действий, мог бы все же уяснить, что информация, тем более от людей
будущего, играет в истории не меньшую роль, чем военная сила!

Бухарин весь вечер провел, беседуя с военным атташе Бендецким о
преимуществах танковой войны перед кавалерийскими рейдами, и проявил себя
человеком, всесторонне образованным, хотя и не умеющим на практике
отличить лошадиную холку от танковой башни. А сам посол Гусман объяснял
Ленину, почему для блага России необходимо в срочном порядке заменить
продразверстку продналогом, а в ближайшем будущем, желательно - не позднее
начала будущего года, объявить новую экономическую политику и развязать
руки частному производителю.

Сталин прохаживался по комнате, переходя от одной группы к другой,
слушал молча, и Гусман не мог понять, какие мысли роятся в черепной
коробке будущего гения зла. Он хотел поговорить в Лениным наедине, но
Сталин будто чувствовал желание посла и ни на секунду не покинул комнату.
Спор затянулся далеко за полночь. В авто, которое отвозило посольство на
Сретенку, Бендецкий сказал, зевая:

- Стратеги хреновы. Я бы эту войну выиграл за три месяца, пусть хоть
вся Антанта с цепи срывается.

- А эти идеи об электрификации! - воскликнул Фабер. - Ни Бухарин, ни
Ленин так и не поняли пока, что электростанции - будущее России.

- Ну, это вы им объясните, не забудьте только привлечь Бонч-Бруевича,
- сказал Гусман. - А вот мне придется повозиться. Сталин ходит кругами, и
я не представляю, как мне улучить момент и рассказать Ленину о том, что
замышляет этот тихий грузин.

- Была б моя воля, я бы его пристрелил, - пробормотал Бендецкий. -
История меня бы оправдала.

- История тебя бы не поняла, - сказал Гусман, - поскольку не знала бы
последствий твоего поступка. Занимайся своими танками.

- Это, - сказал Ленин во время следующего посольского приема,
состоявшегося неделю спустя, - меморандум правительства Советской России
правительству Государства Израиль. Изложение принципов взаимовыгодного
сотрудничества наших стран, учитывая их различное положение на оси
времени.

Конверт был запечатан сургучом, и Гусман сунул его в портфель, не
задавая лишних вопросов.

- А это, - сказал он, в свою очередь передавая в руки Ленину
заклеенный пластиковый пакет, - меморандум правительства Израиля, и я
просил бы вас прочитать его немедленно.

Действительно, нужно было торопиться - Сталин задержался,
разговаривая по рации с Ворошиловым, но мог явиться с минуты на минуту.

Ленин взвесил пакет на ладони, оценил качество изготовления ("ничего,
дайте срок, батенька, и мы будем делать такие, и еще лучше"), попытался
вскрыть, но не сумел. Гусман мысленно обругал себя за недостаток учтивости
и провел большим пальцем по грани пакета. Лист выскочил на ладонь Ленина.
Меморандум был краток и содержал анализ основных черт характера Сталина, с
которыми Ленин уже был знаком (тексту нужно было придать убедительность!),
и описание ожидаемых действий Кобы в случае болезни Ленина, а также в
случае его возможной смерти. Ленин побледнел.

- Эт-то не может быть п-правдой, - сказал он, заикаясь. - Сталин,
конечно, человек жесткий и своекорыстный, но... Вы уверены?.. Впрочем, что
я спрашиваю? При вашей информированности вы не можете не знать того, что
пишете.

- Это пишу не я, - вежливо пояснил Гусман. - Это официальное мнение
правительства.

- Да-да, я понимаю, - плечи Ленина поникли. - Решение принимать мне,
и я думаю...

Он не успел закончить фразу, потому что вошел Сталин и подозрительно
уставился на предмет в руках вождя. Разглядеть лист он не успел, потому
что на глазах у всех пластик с текстом растаял, стекая с ладони тонкой
струйкой. Гусман облегченно вздохнул: удалось-таки во-время нажать на
уголок листа, где размещался сигнализатор автофазового перехода.

- Товарищ посол демонстрирует, как из твердого тела получать воду, -
мгновенно сориентировался Ильич, продемонстрировав недюжинность своего
ума.

- Лучше бы, - сказал Сталин, - товарищ посол продемонстрировал нам,
как расправиться с Деникиным. Царицын в кольце. Клим паникует.

- Завтра же выезжайте на фронт, - сказал Ленин. - Вечером соберем
секретариат и дадим нужные мандаты. С этой белой сволочью...

Он осекся, метнув быстрый взгляд в сторону Гусмана. Льву Абрамовичу
показалось, что во взгляде этом была вовсе не обеспокоенность состоянием
дел на Южном фронте.

Утром Гусман обычно вставал с трудом. Почему-то в девятнадцатом году
прошлого века ему гораздо больше хотелось спать, чем в своем обычном
времени. Возможно, тому была вполне реальная физико-биологическая причина.
Он встал, сделал зарядку, поднял с постелей спавших в соседних комнатах
Бендецкого и Фабера, и только после этого отключил защитный экран,
отделявший на ночь помещение посольства от окружающего
пространства-времени. Предосторожность была не лишней.

Позавтракали яичницей и совершенно некошерным салом, после чего Фабер
отправился за газетами. Вернулся он несколько минут спустя с пустыми
руками.

- Господа! - воскликнул он с порога. - Победа!

- Не хочешь ли ты сказать, - проявил интуицию Гусман, - что на
вчерашнем заседании секретариата Ильич провел резолюцию о выводе Сталина
из ЦК и исключении из партии?

- Арье, - сказал Фабер, отдышавшись, - в тебе говорит дипломатическая
ограниченность. Сталин получил все полномочия и отправился на вокзал прямо
с заседания. Но... По дороге машину обстреляли наймиты буржуазии, и бедный
Коба получил три пули. Умер мгновенно.

- Ну, Ильич и дает... - сказал Гусман.

Израильские дипломаты участвовали в похоронах Кобы, смешавшись с
толпой военных и гражданских на Красной площади. Гроб пронесли к стене, и
Владимир Ильич, стоя на сколоченной деревянной трибуне, произнес речь.
Буржуазия не может смириться... Не забудем роль Сталина в революции... Без
него мы как без... Но все равно... И так далее. А потом Кобу опустили в
могилу - как раз на том самом месте, где его захоронили по указанию Никиты
Сергеевича несколько десятилетий спустя. Было ли это исторической
предопределенностью, или просто игрой случая, посол Гусман так и не узнал.

Отомстим за Сталина! - сказал Ильич. И отомстили. Царицын отстояли,