Чтение 2–й страницы книги ~Кольцо великого магистра~

поплотнее в плащи и накинули капюшоны.

Миновав харчевню и постоялый двор <Лошадиная голова>, они
остановились у небольшой закопченной кузницы. Из дверей вышел бородатый
кузнец в кожаном фартуке. Увидев перед собой жреца, тайный поклонник
грозного бога Перкуна низко поклонился.

- Посмотри подковы наших коней, Ручен, нам предстоит дальняя дорога,
- сказал литовец.

Осмотрев лошадей, кузнец перековал переднюю ногу Серого, конька
Людмилы.

- Если про нас спросят, говори - не видел, - прощаясь, сказал Бутрим.

- Скажу, как приказываешь, - ответил Ручен.

И снова помчались всадники. Разбрызгивая грязь, низкорослые литовские
лошадки быстро уносили беглецов на восток.

Дорога шла густым лесом. По сторонам высились огромные дубы и липы.
Между ними проглядывали сосны. Изредка радовала глаз белоствольная
березка. Кустарники по обочинам дороги обвивал буйно разросшийся хмель;
его зеленые ручейки доверчиво выползали на дорогу, их топтали конские
копыта и давили тележные колеса.

Дождь продолжал высеиваться из низкого, тяжелого неба. Тонкие
прохладные струйки смывали с деревьев густую дорожную пыль, и листва
зеленела еще ярче.

Твердо сидя в седле, Бутрим думал, что теперь должна измениться вся
его жизнь. Он думал еще, что на время оставит жену и дочь у двоюродного
брата, по имени Лаво, старейшины лесного селения.

* * *

А Генрих Хаммер подбежал к орденскому замку. У крепостных ворот
многоликая толпа преградила ему дорогу. Он стал расталкивать людей
кулаками, но продвинуться вперед ему не удалось.

<Нищие, - догадался солдат. - Сегодня четверг, мясной день, и они
надеются вкусно пообедать>.

Люди горланили во все голоса, плакали, ругались.

В толпе были горбатые, безногие и безрукие, иные продвигались
ползком, других поддерживали товарищи. Каждый держал в руках деревянную
или глиняную миску. Были женщины, старики и дети. Они напирали на солдата
и жарко дышали ему в лицо. Помня про оспу, недавно косившую в здешних
местах всех без разбора, Хаммер всякий раз с отвращением отворачивался.

Начался холодный дождь. Он мочил вшивые, растрепанные волосы, стекая
грязными струйками по хмурым лицам. Матери спешили укрыть от дождя
младенцев, прижимали их к высохшей груди, укутывали в грязные тряпки.

Наконец заскрежетали блоки подъемного моста, толпа загудела и
сплотилась еще больше. Заплакали дети.

В крепостном дворе ударил колокол. Послышалось нестройное пение.
Толпа раздвинулась. Генрих Хаммер увидел двух прислужников, несущих на
шесте, продетом в проушины, большой деревянный ушат. Прислужники нараспев
читали псалмы. За первой парой шли еще двое с таким же ушатом.

В ушатах хлюпала и пузырилась густая похлебка из объедков с
рыцарского стола. Сойдя с моста, слуги остановились и поставили свою ношу
на землю. Подошел брат священник с распятием в поднятых руках. Стараясь не
замечать жадных взглядов, он торопливо стал читать благодарственную
молитву. Окончив чтение, священник благословил то, что было в ушатах, и
мгновенно исчез.

Нищие бросились к похлебке, выхватывая обглоданные кости, черпали
мисками и чашками густую жижу. Они лезли в ушаты грязными руками, рычали и
чавкали.

С трудом пробившись через толпу, Генрих Хаммер вошел в крепостные
ворота. Пересек двор и спустился в подземелье, где вершил тайными делами
ордена брат священник Отто Плауэн.

Пробыв в подземелье не более десяти минут, солдат снова очутился на
крепостном дворе.

Вскоре возле дома мастера Бутрима застучали конские копыта. Солдаты
спешились у самого крыльца. Один остался у лошадей, двое зашли в огород -
на случай, если бы литовец затеял побег. Появились встревоженные соседи.

Слезая с лошади, Генрих Хаммер увидел под ногами свежий лошадиный
навоз и в дом вошел, обуреваемый недобрым предчувствием.

Мастерская была пуста. Стружки и обрезки дерева по-прежнему валялись
на полу. На скамейке лежал смятый фартук мастера.

- Стефан! - позвал Хаммер.

Никто не отозвался.

- Людмила! - крикнул он еще раз.

Опять тишина.

Большой, жирный кот вышел из кухни и стал тереться о ноги солдата.

Генрих Хаммер отшвырнул кота и бросился в комнату, смежную с
мастерской, где обычно принимали гостей. Он посмотрел на тяжелый
деревянный потолок с дубовыми брусьями, на стол, покрытый чистой льняной
скатертью. Несколько стульев с высокими спинками стояли по стенам. По
узкой деревянной лестнице солдат взбежал наверх, в спальню родителей
Людмилы. Видно, что здесь поспешно собирались: сундук был открыт, какие-то
тряпки валялись на полу. Постель в беспорядке. Пусто.

Он поднялся еще на одну лестницу. На самом верху, под крышей, -
маленькая комнатушка Людмилы. И здесь пустота.

Громыхая тяжелыми сапогами, Генрих Хаммер скатился вниз и стал шарить
в кухне. Здесь вкусно пахло. Под темными потолочными балками висели на
крюках окорока и колбасы со связками лука и чеснока.

Он заглянул в маленькую кладовку, где хранились соль, мука и крупа.
Отодвинул заслонку русской печи, словно там могло спрятаться семейство
Бутрима...

Убедившись, что никого в доме нет, солдат взвыл от ярости.

- Собаки! - вопил он, потрясая кулаками. - Обманули!

Выхватив тяжелый меч, он стал рубить по чему попало. Досталось
колбасам и окорокам. В слепой ярости он вышиб у печи несколько кирпичей.
Вбежав в мастерскую, солдат как сумасшедший стал размахивать мечом.
Товарищи, изловчившись, схватили его за руки и отняли оружие.

- На коней! - опомнившись, крикнул Генрих Хаммер. - За мной! Клянусь
четками, мы догоним их!

Солдаты промчались за городские ворота, миновали мост, торговую
площадь... Генрих Хаммер был уверен, что Бутрим скачет сейчас по литовской
дороге. Свежий конский навоз у дверей дома говорил солдату, что семья
бежала на лошадях, а не спряталась где-нибудь в городе...

У Кошачьего ручья погоню накрыл туман. Шум воды под мельничными
колесами и мерное постукивание шестеренок были хорошо слышны, а самих
мукомолен солдаты не увидели.

Генрих Хаммер решил скакать до кузницы. Там он надеялся узнать о
беглецах. Накалывая шпорами лошадиные бока, подбадривая себя дикими
криками, солдаты скакали во весь опор.

В молочном тумане выступили закопченные бревна кузницы.

Двери оказались наглухо закрыты. Долго стучали солдаты, проклиная
хозяина. Наконец дверь открылась, и бородатый кузнец вышел на порог.

- Спишь, проклятый барсук! - крикнул Хаммер, замахиваясь железной
рукавицей.

- А тебе какая забота? - грубо ответил кузнец, разглядев, что перед
ним только солдаты.

- Давно ли здесь проезжали люди? Среди них две женщины. Клянусь, я
заплачу тебе, - сменил солдат гнев на милость. Он сунул руку в тощий
кошелек и стал звякать монетами. - Отдам все, что есть. Ну, говори!

- Рано утром, еще не всходило солнце, проскакали орденские рыцари, -
почесывая лохматую бороду, сказал прусс, - остановились у кузницы. Я набил
подкову на заднюю левую ногу рыцарского жеребца... Нет, вру - на заднюю
правую ногу. Рыцари поскакали на восток. За ними прошли два
монаха-доминиканца. - Кузнец сморщил лоб, будто напрягая память. - Больше
я никого не видел.

Туман делался все плотнее. В двух-трех шагах еще можно было увидеть
черную лошадь, а дальше все закрывала густая пелена.

Генрих Хаммер поник головой. Несколько мгновений прошло в молчании.
Опомнившись, он хлестнул коня плетью и помчался к замку.

За ним поскакали товарищи, ругая его бешеный характер.

Глава вторая

ДЕНЬГИ, МЕЧ И СВЯТАЯ ДЕВА МАРИЯ

Крепость Мариенбург, откуда ни глянь, смотрит величественно и строго.
Верхний замок сооружен огромным прямоугольником. Его высокие стены
прорезаны двумя рядами стрельчатых окон. Средний замок образует трапецию,
раскрытую со стороны верхнего замка, и заканчивается дворцом магистра. С
реки дворец кажется высокой и широкой зубчатой крепостью, увенчанной
башнями. Крепость пресвятой девы Марии - столица сильного орденского
государства.

Завтра у рыцарей торжественный день - выборы нового великого
магистра. Город, предзамочье и замок полны иноземных гостей, приехавших
почтить будущего владыку ордена. Среди гостей - посольство великого
литовского князя Ягайлы, связанного дружественным договором с
крестоносцами.

Весь день на крепостной площади гремела музыка. Бродячие музыканты и
артисты развлекали народ. Под аккомпанемент лютни пел любовную песню
миннезингер. Ревели ручные медведи, приведенные для забавы в замок.
Дрессировщик в полосатом платье и шутовском ушастом колпаке примостился у