Чтение 2–й страницы книги ~Человек, нашедший свое лицо~

Свой природный дар Престо удесятерил очень своеобразной манерой иг-
рать. Престо любил играть трагические роли. Для него специально писались
сценарии по трагедиям Шекспира, Шиллера, даже Софокла... Тонио - Отелло,
Манфред, Эдип... Это было бы профанацией, если бы Престо не играл своих
трагических ролей с подкупающей искренностью и глубоким чувством.

Комизм Бэстера Китона заключался в противоречии его "трагической",
неподвижной маски лица с комичностью положений. Комизм Тонио Престо был
в противоречии и положений, и обстановки, и даже его собственных внут-
ренних переживаний с его невозможной нелепой, немыслимой фигурой, с его
жестами паяца. Быть может, никогда еще комическое не поднималось до та-
ких высот, почти соприкасаясь с трагическим. Но зрители этого не замеча-
ли.

Только один человек, крупный европейский писатель и оригинальный мыс-
литель, на вопрос американского журналиста о том, как ему нравится игра
Антонио Престо, ответил: "Престо страшен в своем безнадежном бунте". Но
ведь это сказал не американец, притом он сказал фразу, которую даже
трудно понять. О каком бунте, о бунте против кого говорил писатель? И об
этой фразе скоро забыли. Только Антонио Престо бережно сохранил в памяти
этот отзыв иностранца, которому удалось заглянуть в его душу Это был
бунт обделенного природой урода, который стремился к полноценной челове-
ческой жизни. Трагическая в своей безнадежности борьба.

Но и право играть трагедии досталось ему не легко. В первые годы его
заставляли выступать только в шутовских ролях, ломаться, кривляться, по-
лучать пинки и падать на потеху зрителей. В его дневнике имелись такие
записи:

12 марта

Вчера вечером прочитал новый сценарий. Он возмутил меня. Дурацкий
сценарий, а для меня - дурацкая роль.

Сегодня зашел к нашему директору, говорю:

- Глупее ваш сценарный департамент не мог придумать сценария? Когда
же это кончится?

- Когда публика поумнеет и ей перестанут нравиться такие картины. Они
дают доллары, и это все, - ответил он.

Опять доллары! Все для них!

- Но вы сами развращаете зрителей, портите их вкус подобной пош-
лостью! - воскликнул я.

- Если у вас такая точка зрения, вам лучше не сниматься для экрана, а
поступить воспитателем в пансион благородных девиц. У нас коммерческое,
а не педагогическое предприятие. Пора вам это понять, - спокойно возра-
зил директор.

Можно ли было продолжать разговор с таким человеком? Я ушел от него
взбешенный. В ярости бессилия, в это утро я умышленно переигрывал, утри-
ровал самого себя, гаерствовал, валял дурака. Нате! получайте, если вам
только это надо! В то же время думал: неужели режиссер не остановит мои
клоунады? Но он не остановил. Он был доволен! А в перерыве ко мне подо-
шел директор, который, как оказалось, следил за моей игрой, хлопнул по
плечу и сказал:

- Вижу, что вы одумались. Давно бы так. Вы играли сегодня, как никог-
да. Фильм будет иметь колоссальный успех. Мы отлично заработаем!

Я готов был броситься и задушить этого человека или завыть, как соба-
ка.

Но что я могу сделать? Куда бежать? Бросить искусство? Покончить с
собой?.. Придя домой, три часа играл на скрипке, - это успокаивает меня,
- и думал, ища выхода, но ничего не придумал. Стена...

Только когда он достиг мировой известности, киноторгаши принуждены
были согласиться с капризами - "причудами" - Престо и с неохотой допус-
тили его играть трагические роли. Впрочем, они успокоились, когда увиде-
ли, что у Престо "трагедии выходят смешней комедий".

- Гофман, Гофман! Вы находите, что свет дан под хорошим углом? -
спросил Антонио у оператора.

Оператор Гофман, флегматичный толстяк в клетчатом костюме, внима-
тельно посмотрел в визир аппарата. Свет падал так на лицо Престо, что
впадина носа недостаточно ярко обозначилась тенью.

- Да, свет падает слишком отвесно. Опустите софит и занесите юпитер
немного влево.

- Есть! - ответил рабочий, как отвечают на корабле.

Резкая тень пала на "седло" носа Антонио, отчего лицо сделалось еще
более смешным. В луче этого света у окна должна была произойти сцена
трагического объяснения неудачного любовника, - которого играл Престо, -
бедного мейстерзингера, с златокудрой дочерью короля. Роль королевны ис-
полняла звезда американского экрана Гедда Люкс.

Тонио Престо обычно сам режиссировал фильмы, в которых участвовал. И
на этот раз до приезда Гедды Люкс он начал проходить со статистами неко-
торые массовые сцены. Одна молодая, неопытная статистка прошла по сцене
не так, как следовало. Престо простонал и попросил ее пройти еще раз.
Опять не так. Престо замахал руками, как ветряная мельница, и закричал
очень тонким, детским голосом:

- Неужели это так трудно ходить по полу? Я вам сейчас покажу, как это
делается.

И, соскочив с своего помоста. Престо показал. Показал он очень наг-
лядно и верно. Все поняли, что требуется. Но вместе с тем это было так
смешно, что статисты не удержались и громко засмеялись. Престо начал
сердиться. А когда он сердился, то был смешон, как никогда. Смех статис-
тов сделался гомерическим. Бароны и рыцари хватались за животы и едва не
падали на пол, придворные дамы смеялись до слез и портили себе грим. У
короля слетел парик. Престо смотрел на это стихийное бедствие, произве-
денное его необычайным дарованием, потом вдруг топнул ногой, схватился
за голову, побежал и забился за кулисы. Успокоившись, он вернулся в "за-
мок" побледневшим и сказал:

- Я буду отдавать приказания из-за экрана.

Репетиция продолжалась. Все его замечания были очень толковы и обли-
чали в нем талант и большой режиссерский опыт.

- Мисс Гедда Люкс приехала! - возвестил помощник режиссера.

Престо передал бразды правления помощнику и отправился одеваться и
гримироваться.

Через двадцать минут он вышел в ателье уже в костюме мейстерзингера.
Костюм и грим не могли скрыть его уродства. О, как он был смешон! Ста-
тисты с трудом удерживали смех и отводили глаза в сторону.

- Но где же Люкс? - нетерпеливо спросил Тонио.

Партнерша заставила себя ожидать. Для всякой другой артистки это не
прошло бы даром, но Люкс могла позволить себе такую вольность.

Наконец она явилась, и ее появление произвело, как всегда, большой
эффект. Красота этой женщины была необычайна. Природа как будто накапли-
вала по мелочам сотни лет все, что может очаровывать людей, копила по
крохам, делала отбор у прабабушек, чтобы, наконец, вдруг собрать воедино
весь блистательный арсенал красоты и женского очарования.

У Антонио Престо нервно зашевелился туфлеобразный нос, когда он пос-
мотрел на Люкс. И все, начиная от первых артистов и кончая последним
плотником, устремили свои глаза на Гедду. Статистки смотрели на нее поч-
ти с благоговейным обожанием.

Нос Престо приходил все в большее движение, как будто он вынюхивал
воздух.

- Свет! - крикнул Престо тонким голосом, ставшим от волнения еще
пронзительней и тоньше.

Целый океан света разлился по ателье. Казалось, будто Гедда Люкс при-
несла его с собой. Ее псевдоним так же хорошо шел к ней, как "Престо" -
к ее партнеру".

Перед съемкой Престо решил прорепетировать главный кадр - объяснение
мейстерзингера с дочерью короля.

Люкс уселась в высокое кресло у окна, поставила ногу в расшитой золо-
том туфельке на резную скамеечку и взяла в руки шитье. У ног ее улегся
великолепный дог тигровой масти. А в почтительном расстоянии от Люкс
стал Престо и под аккомпанемент лютни начал декламировать поэму о любви
бедного певца к благородной даме. Дочь короля не смотрит на него. Она
все ниже склоняет голову и чему-то улыбается. Быть может, в этот момент
она думает о прекрасном рыцаре, который на последнем турнире победил
всех соперников во славу ее красоты и был удостоен ее небесной улыбки.
Но мейстерзингер понимает эту улыбку по-своему - недаром он поэт.

Он приближается к ней, он поет все более страстно, потом падает перед
нею на колени и начинает говорить о своей любви.

Неслыханная дерзость! Невероятное оскорбление! Ужасное преступление!
Королевна, не поднимая головы от шитья, хмурится. Глаза ее мечут искры,
она топает маленькой ножкой в золоченой туфельке по резной скамеечке,
зовет слуг и приказывает увести дерзкого поэта. Входят слуги, хватают
мейстерзингера и уводят в тюрьму. Мейстерзингер знает, что его ожидают
пытки и казнь, но он не жалеет о том, что сделал, и посылает своей воз-
любленной последний взгляд, исполненный любви и преданности. Он охотно
примет смерть.

Сцена прошла прекрасно. Престо удовлетворен.

- Можно снимать, - говорит он Гофману.

Оператор уже стоит у аппарата. Всю сцену он наблюдал через визирное
стеклышко. Престо вновь становится у кресла Люкс.

Ручка аппарата завертелась. Сцена повторялась безукоризненно. Мейс-
терзингер поет, королевна наклоняет свое лицо все ниже и чему-то улыба-
ется. Мейстерзингер подходит к королевне, бросается на колени и начинает
под музыку свою страстную речь Престо увлечен. Он не только играет жес-
тами и богатой мимикой своего подвижного лица. Он говорит и шепчет
страстные признания с такой искренностью и силой, что Люкс, забывая де-
сятки раз проделанную последовательность движений и жестов, чуть-чуть
приподнимает голову и с некоторым удивлением взглядывает на своего парт-