Чтение 2–й страницы книги ~Великий Дух и беглецы~

- Я могу быть штурманом. Вы знаете, что я подготовлен к этому.

- Не нужен мне сейчас штурман! Зачем мне штурман? Чтобы бросить, как
вы выразились, жестяную банку, на пустую планету?

- Да.

- Слушайте меня, Павлыш. Вы судовой врач. Вы отвечаете, в пределах
ваших возможностей, за здоровье и жизнь команды. Поэтому при посадке ваше
место будет вместе с экипажем. В анабиозном отсеке.

- Вы тоже относитесь к команде. И механик. Моя помощь может
понадобиться и вам.

- Правильно. Но в таком случае мне нужен живой врач. Если надо будет
собирать нас по частям, для этого вы должны уцелеть. Приказываю вам
отправиться в анабиозный отсек. Я, конечно, хотел бы загнать вас самого в
ванну, но боюсь, что это превышает мою власть над вами.

- Вы правы. И я, возражая вам, руководствуюсь теми же соображениями
интересов экипажа. Мои услуги могут понадобиться сразу после посадки.
Кроме того, вывод людей из анабиоза также труден без участия врача...

- Ладно, я ведь не спорю. Так что прошу вас через два часа
отправиться в анабиозный отсек, я сам спущусь туда и проверю, надежно ли
вы пристегнуты. И будьте разумны, не пытайтесь прибежать на мостик и
принять участие в наших скучных делах. Вы будете мне мешать...

- Хорошо, - сказал Павлыш.

- А сейчас займитесь-ка, пожалуйста, обедом. Накормите нас как
следует. Нет никакой гарантии, что мы с вами доживем до следующего обеда.

- Надо будет дожить, - сказал Павлыш. - Мы отвечаем за тех, кто
спит...

- Не надо меня учить, - сказал капитан. Он очень устал. - И не
теряйте времени даром.

...Тень "Компаса" добралась до Павлыша. Тень была длинной и росла с
каждой минутой. Целый день солнце ползло невысоко над горизонтом и вот
решилось, наконец, уйти на покой.

Павлыша удручала предопределенность. Правда, она протягивалась всего
на несколько дней в будущее, но этого достаточно для возникновения
неприязни к серому берегу и махине покореженного металла, именуемого по
инерции кораблем "Компас".

Страшная тварь вылетела из колючих зарослей, подступавших к пляжу, и
уселась в тени корабля. Тварь была ростом с собаку, но хрупка и члениста.
Она пристально смотрела на Павлыша печальными стрекозиными глазами.
Мошкара смерчиком замельтешила над ней. Тварь, наконец, приняла решение,
подпрыгнула и принялась биться об обгоревший бок корабля, словно комар об
оконное стекло.

Можно было написать письмо. Вчера Павлыш написал уже одно. Склеил
конверт из чистого листа бумаги и даже нарисовал на нем серый берег,
зеленое море с полосками барашков, синие колючие кусты. И написал на марке
"Авиапочта. Планета Форпост". Все как в старые добрые времена. А вместо
почтового ящика использовал остатки мусоропровода.

Павлыш поднялся, стряхнул с колен песок и ракушки и побрел к люку.
Четыре дня назад он открывал его больше часа, думал, что никогда не сможет
этого сделать. Тогда казалось, что открытый люк спасение. На самом деле
это ничего не решало.

Тварь стукнулась о шлем, толчок был вял и Павлыш, отмахнувшись,
сломал ее пополам. Туча мошкары сразу скрыла останки твари. Павлыш закрыл
люк, припер его изнутри стальным стержнем. Мошкара боялась тени, внутрь не
залетала. Но с наступлением вечера мог появиться какой-нибудь гость
покрупнее. Павлыш ощупью разделся, повесил скафандр в нишу.

Аварийное освещение в коридоре работало из рук вон плохо. Свет
мерцал, терялся в углах. Его все равно придется отключить. И это
прискорбно, - будет темно. Павлыш решил изобрести светильник на сливочном
масле. Или спиртовку. Представил себя пишущим очередное письмо при свете
самодельного светильника, ударился о торчащий из стены обломок трубы.

Корабль был разбит. Это никуда не годилось. Корабль создан для того,
чтобы никогда не разбиваться. Если уж случается несчастье - он взрывается,
исчезает бесследно. Но корабль, разбитый как автомобиль о столб - это
невероятно. Налетевший с моря ветер качнул развалину, на пол посыпался сор
и в перекореженных недрах судна что-то заскрипело, заныло.

Не было энергии. Не было связи. Если бы капитан остался жив, или
кто-нибудь из механиков, - может они что-нибудь и придумали. Хотя вряд ли.
Корабельный врач Павлыш придумать ничего пока не смог. Чтобы не раскисать,
он запускал зонды, методично обыскивал трюмы, привел в относительный
порядок мостик и вел корабельный журнал.

Было еще одно дело. Главное и печальное. Анабиозные ванны. У них был
автоматический блок питания. Температура поддерживалась на нормальном
уровне. Так будет, подсчитал Павлыш, еще два месяца. На самом экономном
режиме. И все. Павлыш останется последним человеком на этой планете. Потом
умрет тоже. Может быть, скоро, если не сможет приспособиться к местному
воздуху. Может быть, проживет до старости.

Павлыш представил себя старичком в рваном измызганном скафандре.
Старичок выходит на лесенку перед вросшим в серый песок кораблем м кормит
с ладони членистых тварей. Они толкаются, мешают друг дружке и глядят на
него внимательно и строго. Потом старичок возвращается в чистенькую,
ветхую кабинку, убранную сухими веточками и подслеповато щурясь,
раскрывает дневник...

Был, правда, еще один вариант. Отключить анабиозные ванны. Ни один из
спящих не заметит перехода к смерти. Энергию блока можно переключить тогда
на один из отсеков и прожить в безопасности несколько лет. От такой
возможности стало еще паскудней. Павлыш заглянул в реанимационную камеру,
бывшую реанимационную камеру. Он каждый день заглядывал сюда, пытаясь
настроиться на возможность чуда. За дверью его встречала та же безнадежная
путаница проходов и осколки приборов. И сколько ни приглядывайся, ни один
провод не вернется на место. Нет, разбудить экипаж он не сможет.

И все-таки они были еще живы. И он был не один. И пока оставалась
забота о живых, оставалась цель.

Павлыш вошел в отсек анабиоза. Отсек был спрятан в центре корабля,
охвачен надежными объятиями амортизаторов и почти не пострадал. Здесь было
холодней, чем в коридоре. Под матовыми колпаками ванн угадывались
человеческие фигуры.

- Бывают же случайности, - сказал Павлыш термометру. - Сегодня мы
сюда попали. Завтра еще кто-нибудь. Возьмет и попадет.

Павлыш знал, что никто сюда не попадет. Незачем. Когда-то, несколько
лет назад, планету посетила разведгруппа, провела здесь две недели,
составила карты, взяла образцы флоры и фауны, выяснила, что день здесь
равен четырем земным дням, а ночь четырем земным ночам, установила, что
планета пока интереса для людей не представляет. И улетела. А может даже и
группы не было. Пролетел автомат-разведчик, покружил...

Павлыш щелкнул пальцем по матовому куполу ванны, будто хотел
разбудить лежавшего там Глеба Бауэра, усмехнулся и вышел.

Солнце, по расчетам, должно опуститься уже к самой воде. Момент этот
мог представить интерес для будущих исследователей. Так что перед ужином
имело смысл снова выбраться на пляж и заснять смену дня и ночи. Кроме
всего, это могло быть красиво...

Это было красиво. Солнце, беспрестанно увеличиваясь и краснея, ползло
по касательной к ярко-зеленой линии горизонта. Солнце было полосатым - по
лиловым штрихам бежали, вспыхивали белые искры. Небо, ярко-бирюзовое
вблизи от солнца, становилось изумрудным, глубоким и густым по мере
удаления от него, а за спиной уже стояла черно-зеленая ночь и серые
облака, зарождаясь где-то на суше, ползли к морю, прикрывая и туманя яркие
звезды. Кустарник на дюнах превратился в черный частокол, сплошной и
монолитный, оттуда шло шипение, треск и бормотание, настолько чужие и
угрожающие, что Павлыш предпочел не отходить от корабля. Он снимал закат
ручной любительской камерой - единственной, сохранившейся на борту, и
слушал шорохи за спиной. Ему хотелось, чтобы скорей кончалась пленка,
чтобы скорей солнце расплылось в оранжевое пятно, провалилось в зелень
воды. Но пленка не кончалась, оставалось ее минут на пять, да и солнце не
спешило уйти на покой.

Мошкара пропала и это было непривычным, - Павлыш за четверо суток
привык к ее деловитому кружению, к ее явной безобидности. Ночь грозила
чем-то новым, незнакомым, злым, ибо планета была еще молода и жизнь на ней
была погружена в беспощадную борьбу за существование, где побежденного не
обращали в рабство, не перевоспитывали, а пожирали.

Наконец, солнце, до половины погрузившись в воду, распластавшись по
ней чечевицей, уползло направо, туда, где вдоль горизонта тянулась черная
полоска, - берег вдали загибался, образуя залив, на берегу которого упал
"Компас".

- Ну что же, - сказал себе Павлыш. - Доснимем и начнем первую
полярную зимовку. Четыре дня сплошной ночи.

Собственный голос был приглушен и почти незнаком. Кусты отозвались на
него вспышкой шумной активности. Павлыш не смог заставить себя дождаться
полного заката. Палец сам нажал на кнопку "стоп". Ноги сами сделали нужный
шаг к люку, надежному входу в пещеру, столь нужную любому троглодиту.

И тут Павлыш увидел огонек.

Огонек вспыхнул на самом конце мыса - черной полоски по горизонту,
невдалеке от которой спускалось в воду солнце. Сначала Павлыш подумал, что
солнце отразилось от скалы или волны. Подумал, что обманывают уставшие
глаза.

Через двадцать секунд огонек вспыхнул снова, в той же точке. И больше
вспышек Павлыш не увидел - солнце подкатилось к мысу, било в лицо и
собственные его вспышки мельтешили и обманывали. Павлыш не мог более