АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ |
|
|
АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ |
|
|
|
Дверь сзади захлопывается.
В комнате, чуть побольше его камеры, стоит стол, точно как у
следователя, конторский стол с двумя ящиками.
За столом мирно сидит Никита.
В пиджаке и белой сорочке, но без галстука.
- Садись, - говорит Хрущев Лаврентию Павловичу.
Берия садится.
И его охватывает слепая радость - тибетские мудрецы врать не будут.
Никогда новый главарь государства не будет вызывать к себе смертника
только для того, чтобы пожелать ему счастливого пути.
- Ну как? - задает вопрос Хрущев. - Имеются жалобы?
Глупее ничего не придумаешь. Спрашивать о жалобах у приговоренного к
смерти. Но, может, это сигнал? Может, дорогие союзнички передрались между
собой? А я понадобился?
- Я протестую, - сказал Лаврентий Павлович. - Ты не представляешь, в
каком положении я нахожусь! Мне даже не дают бумаги, чтобы написать
жалобу.
- Тебя били? - спросил Никита.
- Почему меня должны бить?
Эта комната была также освещена лампочкой в решетке под потолком. От
этого на лысине Хрущева искорками перемещались отражения лампы.
- Вот видишь, - сказал Хрущев. - А при тебе происходили нарушения
законности.
- Все дело против меня - это сплошное нарушение социалистической
законности. И если мне дадут возможность выступить на ЦК...
- Тебе не дадут такой возможности, - сказал Никита.
И этим словно с размаху ударил по вспыхнувшей надежде. Берия так и
застыл с полуоткрытым ртом.
Только через минуту, или чуть поменьше минуты, он произнес:
- Тогда зачем вызывал меня?
Он хотел сказать - пригласил, но испуганные губы не сказали этого
слова. Они задрожали - глаза Хрущева были холодными, как у взбешенной
свиньи.
- Ты все равно приговорен, - сказал Хрущев. - Я хотел с тобой
встретиться, чтобы получить твои последние показания.
- Я все сказал.
- Не хорохорься, Лаврентий. Через полчаса будешь в ногах у исполнителя
ползать, "Интернационал" петь. А мы будем строить социалистическое
будущее. Что ты мне хотел сказать?
- Мне нечего сказать.
- Тогда прощай. Теперь уж совсем прощай. А то я думал, что ты хочешь
дать дополнительные показания.
Берия стоял, не двигался, словно ждал, когда войдет конвоир.
Никто не входил. В комнате было очень тихо - она была спрятана на много
метров под землей. Даже слышно было, как дышит Хрущев - быстро и резко.
Берия слышал и свой пульс - почему-то в шее, справа.
Потом пришло озарение. Такое озарение приходит от Бога, с неба, оно не
придумывается в голове.
- Если бы партия дала мне возможность, я бы дал показания на
деятельность некоторых руководителей нашего государства. Я не давал этих
показаний раньше...
- Почему не давал? - Хрущев был настойчив, как охотничья собака,
которая взяла след и рванулась с поводка.
- Вопрос стоял о партийной этике, Никита Сергеевич. - Лаврентий
Павлович пытался ухватить нужный тон. Именно сейчас решается, правы ли
тибетские мудрецы из городка Шамбала.
- Конкретнее.
- Речь шла о моих старых товарищах, много сделавших для партии и
государства. Мог ли я докладывать о них?
- Даже когда речь шла о твоей жизни?
- Я скажу тебе честно, Никита Сергеевич. - Берия дрожал, ему было
холодно. Он видел выход, как говорится - свет в конце туннеля, но кто даст
ему добежать до этого конца? - Меня бы все равно приговорили. Днем позже,
днем раньше. И приговорили бы именно те товарищи, которые сегодня
узурпировали власть в стране и боятся меня хуже смерти.
- Конкретно. Кто конкретно?
А теперь не спеши, Лаврентий. Теперь пойми, что ставка - твоя
собственная жизнь. Ты должен назвать имена главных и самых опасных
соперников Никиты. Не тех, кого в самом деле надо считать его соперниками,
а тех, кого он больше всего боится.
- Я предпочел бы изложить свои соображения в письменной форме, -
решился Берия. - Мне нужно время, чтобы все вспомнить и сформулировать.
- Нет у тебя такого времени, - сказал Никита. - Нет времени. Ты
приговорен. Уже сейчас... - Никита посмотрел на ручные часы. Берия
заметил, что они показывают двадцать минут восьмого. Вечера? Утра? А так
ли это важно? - Уже сейчас ты живешь взаймы. Ты расстрелян. И весь Союз
будет знать, что ты уже расстрелян. Так что говори, караул ждет.
Берия глубоко вздохнул.
Теперь он в своей обстановке. Это своя игра, и тут у Хрущева нет особых
преимуществ.
- Все! - взбесился Хрущев, словно его укусила гадюка. - Ты мертвец!
Врал ты все, не знаешь ничего нового.
- Я знаю, - просто и доверительно ответил Берия. Только акцент у него
стал еще тяжелее, чем в начале беседы. - Я знаю очень много.
- Где эти документы?
- Не документы. Зачем мне документы-мокументы? Я в голове все держу.
- Выбьем!
- Вряд ли, - сказал Берия. - Что ты выбьешь?
- Все!
- А если отвяжешься от меня, дашь мне время и возможность, получишь не
только фамилии - ты получишь иностранные связи, ты получишь шпионскую
сеть, ты получишь заговор против самого себя. Все будет на столе.
- Торгуешься? - Хрущев вытащил гребешок - маленький, пластмассовый,
дешевый - и стал нервно причесывать лысину. - Не выйдет. Ты мертвец!
- Не надо было звать меня, - сказал Берия.
Хрущев засунул гребешок в верхний карман пиджака, будто успокоился,
причесавшись.
- Все же скажи фамилии, - сказал он спокойнее, ровнее.
- Близкие к тебе люди, Никита Сергеевич.
Тон был правильным. И даже сочетание второго лица с отчеством.
- Фамилии!
- Мне нужно будет немного, - сказал Берия. - Мне нужно будет... можно я
сяду?
- Ноги дрожать устали?
- А тебя, Никита Сергеевич, приговаривали к смерти?
- Думаю, если бы не Хозяин, ты бы меня давно убрал.
- Были на тебя материалы, - признался Берия с товарищеской
искренностью. - Серьезные материалы.
- Какие же?
- О репрессиях на Украине, о процессах в Москве, твое письмо Хозяину по
Бухарину...
- Стой!
"Дурак я, старый дурак, - подумал Берия. - Об этом говорить нельзя!
Неужели я все погубил? Именно сейчас, когда блеснула надежда?"
Хрущев молчал.
- Ты боишься, сволочь, - сказал он наконец.
Берия сдержался от естественного и правдивого ответа: "И ты ненамного
лучше меня, Никита".
Вместо этого он произнес:
- Я не дал хода делу.
- А кто тебя просил об этом?
- Многие просили. Включая Хозяина.
- И что же тебя остановило?
- Сегодняшний день. Я допускал, что он может прийти. И тогда ты мне
нужен как друг. А не как злобный враг.
- Мудришь и крутишь. Ты не выносил соперников.
И опять Берия подавил в себе фразу: "Ты мне не соперник".
Тем более что фраза в конечном счете прозвучала бы глупо -
приговоренный к смерти не критикует своего палача.
- Я все документы уничтожил. Почти все...
- И про других документы уничтожил?
Идет торговля. Ну что ж, украинский куркуль, выстоишь ли ты против
мингрельского рыцаря?
- Теперь уже все равно, - вздохнул Лаврентий Павлович.
- Почему все равно? Для партии это не все равно.
- Я - человек конченый, я разоружился перед партией, но партия меня
отвергла, Никита Сергеевич, ты же знаешь.
- Сам виноват. Значит, не разоружился.
Каждая минута, говорил себе Лаврентий Павлович, каждая секунда
разговора увеличивает мои шансы. Он знал этот закон: если разбойник с
тобой разговаривает, а не стреляет сразу, дай ему говорить.
- Послушай, Никита Сергеевич, - сказал Лаврентий Павлович, стараясь
отыскать нужный тон - не наглый, не просящий. Тон собеседника. Не то чтобы
совсем равного - это может рассердить, но и не униженно просящего. - Ты
лучше всех знаешь, что мое положение в Политбюро позволяло мне узнавать о
некоторых событиях раньше, чем их участники.
Никита не улыбнулся. Но и не оборвал его.
- Кое-что я прятал в сейфе, кое-что докладывал Иосифу Виссарионовичу.
Но были такие вещи, которые я мог докладывать только сюда. - Он постучал
себя по виску костяшками пальцев.
Страницы: 1 [ 2 ] 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
|
|