Чтение 2–й страницы книги ~Шкаф неземной красоты~

Лизавета, где ручка от рыжего чемодана?"

А теперь все в шкафу. И все равно нижний ящик слева пустой.

Тамара поджидала Лизу в проходной.

-- Держи,-- сказала она. -- Билеты в театр. В месткоме раздобыла.
Пятнадцатый ряд партера.

-- И мне идти?

-- Со мной пойдешь.

-- А как же Павел Николаевич?

-- Наш местком-то. Он все равно бы не пошел. "Дама с камелиями". Дюма
написал. Ты "Три мушкетера" читала?

-- Читала. Только это другой Дюма. Дюма-сын.

-- Удивляюсь я тебе иногда. Все ты знаешь, а ни к чему. Так пойдешь?

-- Если Павел Николаевич... А Павел Николаевич не возражал. Только
спросил, какова цена билетам. Лиза была готова к вопросу и сказала, что
через местком, бесплатные.

-- Тогда надо посетить,-- сказал он.-- Иди.

Нельзя сказать, чтобы он был страшно жадный, но копил на обстановку в
новой квартире, чтобы все, как у людей. Тамара говорила: "Ты, Лизавета,
учти, он всю жизнь будет копить, передохнуть не даст. Сначала на гарнитур,
потом на машину, потом еще чего придумает".

Лиза за полтора года ни разу в театре не была. Даже в кино только раза
три ходила. Да что там -- свадьбу не праздновали. Свадьба была без белого
платья, без машины с куклой на радиаторе и в красных лентах. Скромно
справили. Товарищи Павла Николаевича пришли, сосед, тетка. Даже не
целовались. Когда кто-то "горько" крикнул, на него с таким удивлением
посмотрели, что осекся.

Лиза открыла шкаф, будто не знала, что там одно выходное платье, синее,
еще в Кимрах шила, а оно на груди не сходится и ужасно немодное.

-- Я завтра задержусь,-- сказал Павел Николаевич, не глядя, как жена
старается натянуть платье.-- Голодный приду. Учитываешь?

-- Да-да, я все оставлю. Приготовлю и оставлю.

Павел Николаевич удивился, поднял глаза от кроссворда, но вспомнил, что
сам санкционировал театр и вздохнул с некоторой обидой.

В синем платье идти в театр было невозможно. Лучше вообще отказаться и
не позориться перед людьми.

-- Не пойду я никуда. Ты не беспокойся, все будет готово.

Павел Николаевич полной розовой рукой снял очки, пригляделся к ней, как
к дурочке.

-- Билет пропадет. Нельзя не посетить. А я уж как-нибудь...

Павлу Николаевичу важно было оставить за собой последнее слово. И
обиду. Если Лиза не пойдет, то в обиде будет она. Это не годится.

А Лиза думала, что туфель тоже нету. Только чтобы по городу ходить.
Можно сапоги бы одеть, приличные, но кто сапоги в сентябре

в театр надевает? А что если взять трикотажную кофточку и к ней юбку?

Лизой овладело странное лихорадочное смятение. Будто сама судьба не
допускает ее в театр, и никогда уже туда не попадешь в жизни.

Павел Николаевич собрался спать, погасил свет, а Лиза унесла платье на
кухню, кое-где распорола, но зазря. И заплакала. Беззвучно плача, вернулась
в комнату, выдвинула нижний, пустой ящик, забросила платье и туфли -- чего
вешать-то распоротое? -- легла, раздевшись, к краешку, чтобы не беспокоить
Павла Николаевича, и долго не могла заснуть, переживая в дремоте сказочные
картинки. Вот входит она в театр -- роскошно одета, платье на ней, как на
той барышне из прошлого, сверкают люстры, и все оборачиваются к ней, любуясь
ее прелестью... и в зеркалах она отражается, любуясь сама собой. А во сне
это видение преследовало ее, и во сне она понимала, что это неправда, что
это видение.

Утром Лиза чуть не проспала на работу, обошлась опять без завтрака, а в
обед увидала Тамару и сказала ей:

-- В театр я не пойду.

-- Ты с ума спятила! Твой взбунтовался?

-- Нет, разрешил. Я сама.

-- Что случилось? Ты человеческим языком об(r)ясни. Тебе одеть нечего?

Ну прямо в точку попала! Лиза промолчала.

-- Ты думаешь, там в бальных платьях ходят? Нет, кто в чем.

-- И ты пойдешь в чем есть?

-- Разумеется,-- соврала Тамара. Она недавно купила платье,
итальянское, пониже колен, с оборками. Еще не пробовала.

-- Я тебе свое шерстяное дам,-- сказала Тамара.

Лиза только усмехнулась. Заворачиваться в него, что ли?

-- Тебе,-- кричала Тамара, когда они возвращались в автобусе,-- с
твоими внешними данными можно в спецовке ходить. Пошли в парикмахерскую.
Римма без очереди нам прически сделает. Не хочешь? Ну ладно, я за тобой
зайду.

Лиза только покачала отрицательно головой.

Наверно, с полчаса Лиза сидела на стуле, просто убивала время, чтобы
скорее начался спектакль, потом поздно будет расстраиваться. Но сидеть не
удалось. Сосед позвал к телефону -- звонила Тамара.

-- Лиза, я за тобой не успею. У Риммы задержусь. Буду -- смерть
мужикам. Я тебя у входа жду. Усекла? Если не придешь, внутрь не войду и
вечер себе погублю. Может, даже будущую прекрасную семейную жизнь.

И хлопнула трубкой -- не дала возразить.

Вернувшись в комнату, Лиза уже не села. А что если она и в самом деле
Тамаре жизнь погубит? Никогда этого себе не простит. Разве важно, как кто
одет? Там и не заметят... В зале посидит. Жаль; что платье распорото.
Полчаса осталось до выхода.

Лиза открыла дверцу. Там только выходной костюм Павла Николаевича и ее
халат. Куда же она вчера платье сдуру сунула? Ну конечно же, в нижний
ящик... Лиза вытащила платье.

Это было другое платье. Тоже синее, но тянулось оно долго, словно
кто-то пришил к нему снизу еще метр материи. И материал изменился,
превратился в бархат, расшитый мелким жемчужным бисером...

"Павел Николаевич",-- подумала сначала Лиза. Понимала, что такая мысль
равна крушению мира, потому что Павел Николаевич такого сделать не мог...

Лиза укололась. Из платья торчала иголка с ниткой -- ее иголка, сама
вчера воткнула, в старое. А где же оно?

Лиза приложила к себе платье. Нет, придется примерить. Хоть оно и не
свое, но и чужим быть не может. Какое бы ни было об(r)яснение...

Платье держалось на плечах тонкими полосками, как сарафан,-- лифчик под
него не годился. Надо достать купальник, он без лямок.

Платье скользнуло на нее, как живое, словно только и ждало, чтобы
обнять. И стало ясно, что для нее шилось. Доставало оно до пола и делало
Лизу выше ростом и тоньше -- потому что темное и строгое от жемчужного
узора.

Лиза протянула руку в ящик за туфлями -- не страшно, что такие, не
видно,-- но туфли тоже подменили. Они стали синими с серебром, словно
специально для платья. Вот и идти можно... Подумав так, Лиза улыбнулась,
потому что в таком одеянии нельзя идти без прически. Но делать ничего
особенного не стала. Попудрилась, правда, губы подвела. Никогда этого не
делала, но помада и пудра у нее были, на всякий случай, может, чтобы не
забыть, что ты молодая.

А что теперь с волосами делать? Конечно, знай заранее, она бы побежала
в парикмахерскую, взбила бы волосы, завилась, а то ведь просто патлы --
простые, прямые, правда густые, пепельные. Обычно закручены в косу и на
затылке пучком. Теперь же Лиза их распустила, расчесала... да пробили часы.
Половина! Ей за пятнадцать минут никогда не добраться. Неужели все пропало?
Не пустят?

Лиза схватила кошелек, накинула серый плащ -- и на улицу. И там еще
одно преступление совершила -- мимо такси проезжало, рука сама поднялась.
Она, конечно, сразу руку опустила -- вдруг Павел Николаевич увидит, но
машина уже затормозила: бывает же, как назло, в парк водитель не спешил,
обедать не ехал -- пожалуйста, хоть на край света. Улыбается.

Добрались до театра без трех семь. Тамары у входа уже не было. Лиза
сдала плащ на вешалку, но от бинокля отказалась -- и так рубль на такси
выкинула, задержалась на секунду перед зеркалом поправить волосы -- и
оказалось, что такой она себе и снилась. А за спиной мужчина остановился и
смотрит.

Зал гудел, ждал начала, надрывался звонок, словно артисты боялись, что
люди не успеют рассесться. Лиза достала из кошелька билет, чтобы вспомнить,
какое место.

-- Разрешите помочь вам,-- другой мужчина рядом стоит, блондин, на вид
солидный, а ведет себя, как мальчишка на танцверанде.

-- Сама найду.

-- А если вам понадобится всетаки помощь -- только взгляните.

А Лиза и не глядела на него. В ушах звон, лица мелькают, одеты правда
зрители по-разному, но есть и в длинных платьях. А она -- лучше многих.

В пятнадцатом ряду возвышалась черная башня -- Тамарина прическа. Такая
тяжелая башня -- вот-вот повалит набок голову. Лиза пробиралась к подруге,
платье чуть шуршало, и шуршание смешивалось с остальным театральным,
праздничным шумом. Хорошо бы место не занято, а то, бывает, продают два
билета на одно место. Тамара обернулась и сказала:

-- Место занято.-- И тут же завопила, чуть не на весь зал:

-- Лизавета! Я глазам своим не верю!

Язык ее метался, говорил, а глаза, вишневые глазищи, прыгали по

Лизиным плечам и синему бархату, цеплялись за жемчужины, и, когда уж
Лиза села, Тамара сказала шпионским шепотом:

-- Я сейчас умру. Что ты с собой сделала?

-- Ничего,-- сказала Лиза и ей, было приятно.-- Нашла одно платье...

-- Нашла? И туфли нашла? И эти плечи нашла?