плевок ветошью и, сверкнув глазами на начальство, потянулся к флакону с
чистящей жидкостью. Симо отвернулся. Идти в лабораторию уже не хотелось.
Он снова протер окошко и всмотрелся. Зданьице лаборатории было еще цело,
только чуть покосилось набок, будто присело на одну ногу, и снаружи
выглядело вполне благопристойно. Если не знать, что там внутри. "Не-ет, -
решил Симо, - Чернова я туда не пущу." Сегодняшний толчок уже ничего не
мог изменить к худшему. Строго говоря, лаборатория перестала существовать
после особенно мощного толчка, случившегося четыре дня назад, - к счастью,
погибло не самое ценное, только то, что Джулия не смогла отправить с
последней оказией. Не так уж много, но Чернову и этого будет достаточно,
чтобы подтвердить полученное еще месяц назад и пока что успешно
саботируемое распоряжение о немедленной эвакуации станции и персонала.
Пока еще не поздно. И нужно убедить его в том, что этого делать нельзя. Ни
в коем случае.
дня, горы временами вздрагивали от глубинных толчков, будто в сезон
землетрясений; где-то очень высоко, с уреза аммиачных снегов, чаще
обычного срывались лавины. Иногда, особенно ночами, был слышен
приглушенный гул далеких обвалов, и грохот катящихся камней походил на
сонное бормотанье не вовремя разбуженных гор. К концу месяца удары
рушащихся скал стали слышны и днем, кто-то впервые заметил набрякшую
желтую тучу над свежим обвалом по ту сторону ближайших уже вершин, а из
Межзоны пришло первое распоряжение об эвакуации. Поначалу Симо пытался
спорить и к отсылаемым в Академию отчетам прилагал пространные
объяснительные записки. Потом бросил. Прибывший на грузовой платформе
уполномоченный - мерзкая рожа - увез часть оборудования и двоих
сотрудников, пожелавших уехать. С Симо уполномоченный не разговаривал.
Кричал. Остающиеся предупреждены о вероятном исходе? Предупреждены. Они
согласны ждать до последнего? И, вероятно, полагают, что это их личное
дело? Они ошибаются, это дело Академии и администрации Международной Зоны.
И если необходимо эвакуировать научную станцию с территории чужого
государства по недвусмысленному требованию его правительства, это может
быть сделано и силой...
переорать того, кто орет по обязанности. Ага, значит, силой? Силой, да?
Оч-чень любопытно, знаете ли. Следовательно, Международная Зона уже имеет
своих коммандос? Имеет? Я так и думал, что это не мое дело. И Зона, надо
полагать, не задумается послать их на территорию суверенного государства?
Так-таки всю роту инвалидов от чиновной науки, с геморроем и ловчими
сетями для поимки Симо Муттика? Ну то-то, не суйтесь немытым рылом в чужие
исследования, в которых вы там ни бельмеса, а Симо Муттик вам не
какой-нибудь дурак-энтузиаст и впредь мешать науку с политикой не намерен,
хватит с него Капли, хлебнул досыта на пару с Черновым... Ну, что
приутих-то? С Черновым, не с кем-нибудь. С ним и будешь иметь дело, если
сей момент не уберешься отсюда к чертовой матери. Пшел!
отражение в запотевающем оконце улыбнулось тоже. Да, это было бы сладко. И
глупо: не Черновым единым жива Международная Зона, черт бы ее взял, и
незачем дразнить красной тряпкой чиновную братию, она от этого звереет, а
академическая в особенности. И потому - молчать, а если спорить, то
недолго и всегда соглашаться, благодаря за ценные указания, долженствующие
обеспечить взлет мировой науки, держать пиетет, а еще очень следить за
глазами, глаза должны быть светлыми и выражать признательность за заботу,
иначе ничего не выйдет. Конечно! Обеспечим! Само собой! Еще день, ну два
на свертывание лаборатории - и распоряжение будет выполнено, мы же в своем
уме... Соглашаться! И делать то, ради чего ты здесь, а не в Межзоне, где,
положа руку на сердце, не в пример уютнее. И - сохранить станцию.
недоумевающий - Вольфганга, гневный, с презрением - Джулии и ехидный - не
в меру проницательного Ахмета. Нужно еще выдержать эти взгляды, как
кулачный боец держит удары, вышибающие воздух из диафрагмы. Вот кто
энтузиасты, негнущиеся, вот кого ломают в первую очередь. А вы согнитесь!
Только потом не забудьте распрямиться, а я помогу, если будет трудно. Ну,
как? Не желаете? Нет, брезгует молодежь. Вот что я вам скажу: вы все очень
хорошие ребята, но вы совершенно не умеете думать - не головой, как раз
головой вы думать умеете, - а чем-то еще, спинным мозгом, что ли, а может
быть, и трясущимися коленками, и поэтому вы проиграете. Потухнут ваши
идеалы, так-то, и вспоминать о них вы будете с неловкостью и смешками. А
может, не вспомните вовсе. Учитесь же! Учитесь у мудрого змея Симо
Муттика, и пусть его шишки станут вам наглядным пособием, иначе к чему их
столько накоплено? Опять не хотите? Жаль... Жаль, времени мало, вот что.
Совсем нет времени.
хрупкое. Подальше от крутых склонов, поближе к Процессу. Вольфганг
рассчитал: тоннель выйдет на поверхность не ближе километра от места
Процесса. И не далее полутора. Двадцать шестого июня после особенно
сильных толчков опять двигали станцию - к урезу сельвы. Успели вовремя: в
ночь на двадцать девятое раскололась гнейсовая скала, катящиеся глыбы
испахали южный склон, одна особенно крупная прошла рядом с жилым
вагончиком, раздавила в лом антенну спутниковой связи и с треском ухнула в
сельву. Тридцать третьего, после небольшой передышки, гора вздрогнула так,
что вагончик подпрыгнул на полметра и в лаборатории не осталось ни одной
целой склянки. Тридцать четвертого были отмечены продолжительные
нерегулярные толчки: тоннель спровоцировал-таки землетрясение. Километрах
в пятидесяти к западу ожил безымянный вулкан, плюнул в небо серной тучей.
Сегодня тридцать пятое, и уже был один толчок. Нужно ждать второго, а
скоро будет последний. Чернов тоже это знает.
снимая бахилы, потом, сложивши свой рост вдвое, не торопясь, как положено,
прошел фильтрующую завесу - оба слоя. Не торопясь, снял дыхательный
фильтр, сунул в очиститель. Пахнуло дезинфекцией, и Вольфганг
удовлетворенно хмыкнул. Весь он был громадный, ростом в полтора Ахмета, а
весом в два, а медлительность у него не от комплекции, понял вдруг Симо, -
а оттого, что очень уж старается парень не делать ошибок. Кой черт, все
равно делает, разве что чуть реже, чем другие.
душе поселилась дурацкая надежда: а вдруг нет?
дело десятое, а если станцию удастся отстоять - передвинемся выше.
лучше это сделает Джулия. Когда вернется. А мы ограничимся пристальным
взглядом, долженствующим, как пишут, иметь воспитательное значение. Вот
так. И достаточно.
вас.
первую очередь. Добросовестный, этого у него не отнимешь - но бизон...
хочет говорить.
вариадонты научились разбираться в человеческой иерархии, подай им не
кого-нибудь, а начальника станции, будто от него в самом деле многое
зависит. И ведь догадались послать Третьего, а Джулия еще уверяет, будто
им чужд практицизм... С нами же рядом жили, у нас учились. Третий самый
упорный, не уйдет, пока не получит ответа, - а что ему можно ответить? Что
мы все ему можем ответить? Симо почувствовал ужас. Но если вариадонт
спрашивает - нужно отвечать. Никто не скажет, почему. Просто нужно.
что заработал еще с вечера и все никак не мог иссякнуть. А может быть,
другой. Сельва дышала. Там, откуда она отступила при последнем выдохе,
простиралась широкая полоса грязи, окаймляющая необозримую
коричнево-зеленую стену зарослей. Стену осточертевшую. Стену, готовую к
броску, колышущуюся, будто от ветра, хотя ветра не было и не могло быть
ветра, способного заставить сельву колыхнуться - сельва не обращала
внимания даже на ураганы, изредка достигавшие гор. Она была безгранична.
Она была равнодушна ко всему постороннему, как бывает равнодушно большое
животное к судьбе насекомых, хрустящих у него под ногами.
запахами жизни, чужой, странной и страшной для всякого осмелившегося
углубиться в топкие чащи или не успевшего уйти от прилива. Сельва
шевелилась. Временами из темной глубины невероятно сплетенных ветвей
по-змеиному выскальзывало гибкое корнещупальце ползучего тростника, тяжело
плюхалось в жижу и, найдя незанятое место, мгновенно укоренялось, твердело
и прорастало десятком жестких стеблей, очень похожих на земной тростник,
если не знать их способности остановить вездеход, оплести его со всех
Мережковский Дмитрий
Шилова Юлия
Флинт Эрик
Василенко Иван
Конан-Дойль Артур
Смоленский Вадим