Чтение 2–й страницы книги ~Серый коршун~

...Секиры было бы жаль - я честно отобрал ее у эламитского сотника,
после того как проткнул ему горло копьем. Это было два года назад, в
битве у ворот Баб-Или, когда наш отряд пытался спасти лyгaля Апиль-Амурру. Бой мы выиграли, но на следующий день
лугаль умер от полученной накануне раны, и городской совет Баб-Или
предпочел открыть ворота. Того, что должно было последовать за этим, я
решил не дожидаться и предпочел довериться степному ветру, который понес
меня на запад, закинув в конце концов в город Вилюсу у берегов Лилового
моря .

Мы шли по пустой ночной улице, вокруг стояла тишина, и я понял, что
на этот раз все кончилось. Наверное, мой спутник подумал о том же,
поскольку рассмеялся и что-то быстро проговорил, кивая в темноту. Слова
показались знакомыми, но я не стал переспрашивать. Парень в плаще вновь
засмеялся и заговорил по-хеттийски со странным придыханием. Впрочем,
понять было можно:

- Хорошая секира, воин! Такой секирой можно разогнать сотню этих
ублюдков. Жаль, что оружие испачкалось в их крови.

- Ей все равно, - я погладил висевшую за плечом "черную бронзу". -
Спасибо, что помог.

- Не за что! - парень нетерпеливо взмахнул рукой. - Я только
прикрикнул на эту сволочь, и они сразу поджали хвосты. Как тебя зовут,
воин? Ты ведь не из Хаттусили?

Я уже собирался ответить и вдруг понял, почему меня так
заинтересовало его произношение. Я тоже говорил по-хеттийски не
правильно, и точно так же глотал звуки, отчего меня далеко не всегда
понимали. Еще раз окинув взглядом своего спутника, я решился:

- В Баб-Или, где я служил царским мушкенумом в войске лугаля
Апиль-Амурру, меня звали Нургал-Син. Но в той земле, откуда мы оба
родом, у меня было другое имя.

Я проговорил это на языке, понятном нам обоим, - на наречии Ахиявы
. Правда,
слова пришлось подбирать: за долгие годы родная речь изрядно
подзабылась.

Парень вздрогнул, взглянул в упор, а затем широко улыбнулся:

- Радуйся, земляк! Меня зовут Гелен, сын Ифтима. Мой отец был
базилеем неподалеку от крепкостенного Аргоса.

Он не стал спрашивать мое настоящее имя, и я мысленно поблагодарил
его за чуткость. Врать этому человеку не хотелось.

- Радуйся, Гелен, сын базилея. Что привело тебя в негостеприимную
Вилюсу?

Слова вспоминались не без труда. В Баб-Или не с кем было
разговаривать по-ахейски.

- Поиски подходящего корабля, доблестный Нургал-Син. Я собираюсь
домой, в Микены.

Мы шли прочь от моря и вскоре оказались возле цитадели. Постоялый
двор, где довелось остановиться, находился рядом, но я не спешил. Давно
уже не приходилось встречать земляка. К тому же повод для разговора был:

- Странно сплетаются дороги, Гелен, сын базилея. Я тоже искал в порту
корабль, чтобы плыть в Ахияву.

Ахайю я называл по-хеттийски, но Гелен понял:

- Ты тоже из Аргоса, Нургал-Син?

- Нет...

Можно было промолчать, но я все же решился:

- Я еду в город Микасу. Когда-то я жил там. Очень давно.

- Микаса? - Гелен на миг задумался. - Так ты из Микен?

Удивительно, почему он не добавил "Златообильных". Странная привычка
у моих земляков - подбирать к каждому слову подходящее определение! От
этого я тоже отвык - в Баб-Или говорят куда проще.

- Нет, не из Микен, благородный Гелен, сын Ифтима. Я жил в деревушке,
название которой и сам теперь не упомню. Пас коз у местного базилея, а
потом меня продали за море, в Тир.

- Так ты из рабов, Нургал-Син?

На этот раз он не добавил "доблестный". Впрочем, я не обиделся.

- Я был тогда не выше колеса от повозки, благородный Гелен, и меня
никто не спрашивал. Родные умерли, и некому было заступиться за сироту.
Пять лет я вращал мельничный жернов в Тире, пока не нашел более
подходящее занятие.

- Стал воином у базилея Баб-Или, - кивнул Гелен.

- У лугаля Баб-Или, - поправил я. - Лугаль - то же, что "ванакт"
по-ахейски. Я стал оруженосцем, потом воином, потом десятником, а в
последний год - старшим отряда разведчиков. Я был мушкенумом, а это не
так уже мало. Особенно для Баб-Или...

...Да, считаться царским мушкенумом - судьба не из худших. У меня
имелся дом, было поле, был сад, десяток пленных, работавших в поле, пока
я воевал. Мне платили за каждую рану, за каждый синяк, царский тaмкap
был обязан выкупать меня из
плена, а впереди брезжила надежда, что если удастся волею Аннуаков
дожить лет до сорока и добыча будет щедрой, то я смогу купить поле -
свое, а не царское, - и тогда дети мои станут полноправными подданными
великого лугаля Баб-Или. В общем, можно дотянуть до должности сельского
старосты или того же тамкара. Хотя доживали редко, особенно после того,
как проклятые эламиты стали нападать на наши границы...

Всего этого я не стал объяснять Гелену. У него - свои хлопоты. Сын
базилея переплыл Лиловое море явно не от хорошей жизни.

- Если тебе, Нургал-Син, старший отряда разведчиков, жилось хорошо,
отчего же ты решил покинуть Баб-Или? Домой потянуло?

На этот вопрос мне часто приходилось отвечать за последние два года,
пока я странствовал через Ассур, Митанни и Хаттусили. Обычно я говорил,
что домой мне повелел вернуться оракул великого бога Бела Мардука,
вещавший из каменной щели на верхней площадке зиккурата. На этот раз
захотелось сказать иначе.

- Нет, Гелен, сын базилея. Меня не очень тянуло домой. Я жил в
Финикии, в Ассуре, в Баб-Или. Это великие страны, по сравнению с ними
Ахиява - не больше крысиной норы. Я ничего не видел доброго на родине.
Но лугаль Апиль-Амурру погиб, проклятые эламиты захватили город, и надо
было искать другое пристанище. А в Ассуре и Митанни не хотели брать на
службу "серого коршуна" из Баб-Или.

Это была правда - отчасти. Меня не ждали в Ассуре, но можно было
попроситься на службу к лугалю Исина или поступить в гвардию Хаттусили.
Или хотя бы устроиться здесь, в Вилюсе.

- Говорят, ванакту Микен нужны опытные воины, - согласился Гелен. -
Он охотно берет чужаков.

- А кто сейчас правит в Микасе? - наивно поинтересовался я.

Мы расстались с Геленом не скоро. На прощанье он посоветовал мне
подстричь бороду по местной моде, я же намекнул сыну базилея, что
златотканый фарос лучше спрятать до возвращения домой, поскольку он
выглядел куда более вызывающе, чем моя борода.

Ночью не спалось. Я никак не мог привыкнуть к здешней грязи и, если
бы не холодная погода, давно бы уже перебрался на крышу. Чем дальше на
запад, тем постоялые дворы становятся грязнее, города - меньше, а дороги
- хуже. А за морем - если верить тому, что мне говорили и что я помнил
сам, - меня ждал истинный край света. Каменистая земля, худые козы, цари
в домотканых плащах, задымленные лачуги и женщины, которые не моются
неделями.

Великая Ахиява - моя родина...

...То, что я узнал от Гелена, почти в точности совпадало с уже
слышанным. В Микасе правит великий ванакт Ифимедей, сын Гипполоха, рука
его тверда, и меч разит без устали. Разить приходится все чаще - ванакт
правит уже четверть века, и за эти годы недовольных, как водится,
расплодилось немало. Посему Ифимедей охотно берет на службу чужеземцев,
что вполне устраивает "серого коршуна" Нургал-Сина.

Как я и догадывался, Гелен оказался за морем не по своей воле. Его
отец был базилеем на службе ванакта Главка, который, как раз четверть
века тому назад, был свергнут и убит своим младшим братом - будущим
великим ванактом Ифимеде-ем. Во время переворота погибли жена Главка и
его сын, а только что родившаяся дочь была взята на воспитание дядей.

Эту историю я слыхал уже не один раз, правда, с некоторыми
вариациями. Кое-кто из рассказчиков был уверен, что сын Главка спасся и
в царском толосе на окраине Микасы лежит
то ли сын кормилицы, то ли внук привратника. Подобных историй - про
перевороты и братоубийство - я немало наслышался еще в Баб-Или, и часто
они оказывались правдой. Кроме чудесного спасения, конечно, - в жизни, а
не в сказке могилы редко отдают то, что в них положено.

Базилей Ифтим, отец Гелена, предпочел не искушать судьбу и уехать в
Хаттусили. Гелен вырос в Tpoace ,
неподалеку от Вилюсы, и теперь собрался домой. Отчего - сказано не было.
Может, ему тоже посоветовал оракул.

На следующее утро мы встретились с Геленом в порту. Предварительно я
зашел в первую попавшуюся цирюльню и отдал бороду на растерзание.
Цирюльник, насколько я понял из его чудовищного выговора, обещал
подстричь ее по последней ахиявской моде, заодно посоветовав остричь
волосы, поскольку в Ахияве стригутся коротко. Возражать я не стал, но
внутренне содрогнулся, увидев свое отражение в начищенном медном тазике.
Вместо доблестного воина с длинными волосами и завитой колечками бородой
на меня глядел разбойник со стрижкой "под горшок" и короткой бороденкой,
настолько нелепой, что мне захотелось ее немедленно сбрить. Цирюльник,
однако, остался доволен, заявив на ломаном хеттийском, что теперь я
выгляжу как настоящий ахейский принц. Оказывается, года два назад в
Вилюсе был проездом какой-то мелкий энси (то есть, конечно, не энси, а базилей) из Ахиявы, и цирюльник
точно запомнил его стрижку. Оставалось лишь покориться судьбе и
приобрести в соседней лавке приличный ахейский плащ вкупе с парой