удовольствие, но затем задумался и вздохнул:
написал бы так прямо - в лоб... Ладно, будем считать, что справились.
плюсом. Можете задавать вопросы...
понял:
Почему меня, то есть вас, срывают с задания, когда вы уже на полпути к
цели, вызывают в Столицу, три дня там маринуют, а затем, не сказав ни
слова, привозят сюда. Так?
можете добавить - даже не выслушав того, что мне удалось сделать.
ареста за неведомые грехи, либо считать, что начальство спятило... Или
запаниковало, так?
спокойствие - напускное.
собеседника - неторопливо, делая паузы между фразами. - Но вот по поводу
паники... Ну, если не паники, то чего-то подобного...
продолжал:
и, увы, вас там увидели. К сожалению, увидели те, кто не должен был. Да, я
знаю, эту поездку вы замотивировали, но видеть вас никто не имел права.
Пришлось везти вас сюда, в Коктебель, чтобы спокойно поговорить... Ну а по
поводу всего прочего...
орден и отбыли туда, откуда сейчас вернулись, в Столице случилось одно
презабавное происшествие. Изучив ваш отчет, некто, назовем его товарищ
Иванов...
хмыкнул и как ни в чем не бывало повторил:
авиаконструкторов. И, представьте себе, отдал любопытный приказ. Знаете
какой?
замер, ожидая продолжения.
КБ. И вместо плановой продукции сосредоточить силы на подготовке самолета
нового типа. Догадываетесь, какого?
орден, а вот товарищам авиаконструкторам пришлось ломать головы. Вроде как
вам сейчас. Представьте - у Поликарпова на выходе истребитель, у Петлякова
- высотный бомбардировщик - а им велят делать нашу советскую "Накодзиму"...
Ну вот, а сейчас другой сотрудник вернулся с задания, и пришлось собирать
новое совещание. Только на этот раз свои планы придется менять не
авиаконструкторам, а вам и вашим, так сказать, коллегам...
напускное спокойствие сгинуло без следа:
- слабый самолет! Он может действовать только в условиях чистого неба!
Любой нормальный истребитель...
поскольку оба улыбались.
Так что теперь ваша очередь...
незамеченный мог подобраться к ним, а затем заговорил очень быстро,
шепотом, причем акцент его стал таким сильным, что распознать некоторые
слова было почти невозможно:
- большие перемены. Эта чистка должна спаять страну и армию перед тем, что
нам предстоит... Но могут быть эксцессы... Поэтому - будьте осторожны... За
ваших родственников не волнуйтесь - они защищены надежно.
наконец решился:
здесь есть друзья... Я не хотел бы... Дело в том, что они, как и я... Ну, в
общем, с точки зрения наших коллег, они могут показаться... ну...
подозрительными...
подозрительных знакомых! Повторите!
ответил Арвид, и голос его прозвучал глухо и безнадежно. - У сотрудника
нашего отдела не может быть подозрительных знакомых.
тоном:
что-нибудь сделать... Может быть.
заговорил резко и четко, тщательно отделяя одну фразу от другой:
что на территории СССР действует нелегальная террористическая организация
под названием "Вандея"...
никто не шел. Очевидно, те, кто преследовали его с самого утра, решили
подождать у перекрестка, прекрасно зная, что уйти отсюда некуда: переулок
кончался глухим тупиком. Юрий на миг закрыл глаза и прислонился к теплой,
прогретой солнцем стене. Сразу стало легче, и страх, смертельный страх, вот
уже несколько часов гнавший его бессмысленным долгим маршрутом по улицам
Столицы, куда-то отступил. Появилась возможность если не успокоиться, то
хотя бы попытаться взять себя в руки.
сентябрьский воздух, казалось, обжигал легкие, Юрий раз за разом повторял
одно и то же: "Спокойно... спокойно... спокойно..." Он думал, что говорит
про себя, и очень удивился, если б узнал, что произносит эти слова вслух.
Впрочем, вокруг никого не было, и можно просто стоять у стены, закрыв
глаза, следить, как яркими медузами плавают пятна под веками, и снова и
снова твердить одно и то же: "Спокойно... спокойно... спокойно..." Но страх
не отпускал. Он стал более осмысленным, четким. То, что еще вчера вечером
казалось лишь опасностью, хотя и весьма близкой, теперь подступило
вплотную. И сделать уже ничего нельзя. Вернее, делать что-либо уже
поздно...
немедленно позвонить Терапевту. Ближайший телефон- автомат был в двух
кварталах. Юрий быстро оделся, хлебнул воды из старого чайника и выскочил
наружу во дворик, где стоял маленький флигелек, вот уже два года служивший
ему жильем. Надо было спешить, Терапевт ждал его звонка еще прошлым
вечером, но тогда... Тогда он не мог позвонить, как не мог позвонить ночью.
Орловский машинально, по давней привычке поправил галстук и уже шагнул
вперед, но внезапно вздрогнул и застыл на месте.
привалившись к стене, словно им было не жалко дорогих, совершенно
одинаковых костюмов, сидевших на них как-то криво и нелепо. То, что эти
двое не имели никакого отношения ни к соседям, ни к случайным прохожим,
стало ясно в первую же секунду. Они не смотрели в его сторону, даже не
повернули головы, но Юрий понял все - и тут же накатил страх. Он опоздал.
Уходить поздно, и звонить Терапевту уже незачем.
и минуты: представилось, как эти неторопливо входят в дверь, первый лениво
роется в кармане, чтобы ткнуть ему в лицо бордовую корочку удостоверения, а
второй... Юрий подождал несколько секунд, сжал зубы и вышел во двор. Те, в
одинаковых костюмах, стояли на прежнем месте, не двигаясь, и каким-то
краешком сознания Орловский сообразил, что это еще не арест. Просто
случилось то, о чем ему уже рассказывали: перед тем, как прийти, к нему
приставили пару "топтунов". Когда-то он даже удивился: такая слежка была
слишком явной, чтобы жертва куда-либо привела своих преследователей. Но
тот, с кем Юрий беседовал, пояснил, что подобная практика куда
результативней: преследуемый теряется, начинает метаться - и часто приводит
"топтунов" туда, куда бы никогда не пошел в здравом рассудке. Но даже если
этого не случится, день-другой слежки настолько выводит человека из
равновесия, что после ареста часто не требуется никакого давления - жертва
охотно рассказывает все сама, чтобы избавиться от висящего над нею кошмара.
Сертаков Виталий
Контровский Владимир
Самойлова Елена
Акунин Борис
Володихин Дмитрий
Суворов Виктор