вероятно, кровь, и, значит, то ощущение, которое было какое-то время назад
- это сучок расцарапал лицо.
кружились и сеялись над ней под ровным серым небом. Я помнил, что мне
нужна река, но не мог вспомнить, зачем. Река выглядела бесполезной. Это
было препятствие, и через него нельзя было перейти. Это какой-то конец
пути... это хорошо, но чем? Меня здесь никто не ждет. Я испугался
паутинных обрывков мыслей и занялся костром и кипятком. Привычное занятие
вернуло меня к действительности. Тонкие буравчики нарывов по всему телу
мешали двигаться. Двигаться! По реке. Плыть.
двигать бревна. Они тяжелые, это работа, калории, а калорий нет, не
хватает даже на передвижение собственного тела. Я понимал краем сознания,
что с соображением у меня что-то неладно, и пытался рассуждать как мог
строго логически.
Река - течение - люди - жизнь - цель; такую цепь мне удалось выстроить в
своих рассуждениях.
отдохнуть и набраться для этого сил. Набираясь сил, лучше всего лежать и
дремать. Снег пушистый, это теплоизоляция, если он укроет сверху - это
только лучше, теплее. Костер в это время не нужен, напрасная трата сил, он
только снег растопит, и станет холоднее, а так он вроде гаснет - а
становится теплей, идиот я, что раньше не понял такой простой вещи и
тратил зря столько сил...
сознания раздул черную искорку ужаса смерти... Спокойно спать в тепле, так
хорошо, тихо, отдохнуть, без боли, это же так хорошо, самое лучшее...
себе проснуться и встать. Искал нож - уколоть руку, но ножа не было. Я
встал на четвереньки, схватил снег зубами, проглотил...
вздул угли костра и вскипятил воду. Последняя сигарета была очень крепкой,
бодрила, возбуждала, от нее подташнивало, но и тошнота ощущалась, как
полнота жизни. Я очень боялся заснуть. До света кипятил воду и пил.
бледном пламени, было тепло у огня, я забросил леску, поймал двух
гольянчиков, опустил на пару секунд в кипяток, чтоб они прогрелись и
тепла, энергии в организм поступало больше, поел и пошел.
весь наш класс. Ждали меня одного, чтоб плыть на тот берег за цветами. Я
сказал, что мне нужно переодеться, но они закричали, и я побежал к ним.
упал и потерял сознание.
И я дошел до поворота, хотя ноги уже не помещались в сапогах, это
понималось по боли, но снять сапоги было невозможно, а срезать нечем - нож
потерялся.
дальше, ковылял, тащился, падал и вставал, был еще поворот, и я пытался
сообразить, это первый поворот или нет, потому что за вторым должен быть
дом, и дым из трубы.
день не кончен, значит, это все продолжается один день, значит - надо
идти.
желание остановиться, чтоб жизнь продолжалась, а то поворот - и все... я
уже соображал только то, что незачем тратить силы на удержание равновесия,
я шел на четвереньках, и это было быстрее и легче.
Отчетливый выстрел охотничьего ружья. Громкий тугой удар из широкого
гладкого ствола расшиб морозный воздух.
руки и ноги и снова пошел на четвереньках.
музыкой, теплое зимовье стояло на крымском берегу, в черной реке плавали
загорелые девушки, а я шел на твердых ногах и все мог, потому что был жив.
мне казалось, ритме. Я про себя кричал военные марши, походные песни и
просто какой-то ритм, пожестче, потверже. Мотал головой и выдыхал в такт
каждому движению, мычал и стонал.
самом деле наступило уже утро следующего дня.
привязанная к дереву.
стороны.
подумать, что если это мираж, значит - все.
затылок. Я проглотил что-то жгучее, потом что-то теплое и сладкое, и
полетел, поплыл в ласковую, теплую пустоту.
будем. Кушай суп.
болезненным теплом, приятной тяжестью, - и снова летел в пустоту. Сладко
было в последний миг сознания свободно разрешать себе лететь в нее, зная,
что это можно и даже хорошо, что не надо ни о чем заботиться, мою жизнь
кто-то держит в добрых и надежных руках.
Поправишься, в свой город поедешь.
восхитительна, хотелось плакать и смеяться.
еловая лапа зеленела под портретом Че Гевары - вырезанной откуда-то
репродукцией. А на двери был гиперреалистически выписан урбанистический
пейзаж.
толщи. Черные корки отваливались с лица.
уснул. Теплый сон растопил слезы моей ослабшей души.
скобленые половицы. Хозяин сбрасывал заиндевевшие поленья; булькал чай,
скреблась в сенях лайка.
таежника. Легкая черная лайка бежала рядом по насту.
отдыхать. Японский транзистор тихо гремел музыкой большого мира.
сделался вновь приятен. Блаженство жить усиливалось.
перебегали по бисеру и бляшкам мехового убора на стене. Силы жизни
возвращались: я скрывал любопытство.
маской темного дерева. Латунный блик был как обруч на черных гладких
волосах. В узких черных глазах ровно и глубоко отсвечивали огоньки.
Лукьяненко Сергей
Никитин Юрий
Прозоров Александр
Афанасьев Роман
Якубенко Николай
Березин Федор