И все чаще, загораживая путь, выступали из травы обмытые многими дождями
звериные остовы. Негодующе ржал Буланый, брезгливо приподнимал ноги, не
желая идти по костям. И тяжкий смрад полз с обочины, комкая дыхание в
гортани. Конечно, не от тел, давно истлевших, истекал он, а от гнилых
болот, что с обеих сторон подступали к тропе, но так много живого погибло
некогда здесь, что запах гнили, казалось, въелся в болотные испарения и
навсегда растекся в осклизлой траве.
стуком рассыпались нагромождения, обнажая то оскаленную пасть с остатками
шерсти, то лапу, сведенную в последней судороге чудом уцелевшими
сухожилиями. Волки и олени, медведи и косули, лисицы и немногие пернатые,
на беду свою залетевшие сюда, и прочая лесная живность, несоединимая в
бытии, разделенная преследованием и убеганием, а ныне совокупленная
единством общей погибели...
удержаться в седле. Но, предуведомленный легендой, без удивления осадил
фон Вальдбург коня и, спешившись, приподнял тонкую нить, освобождая дорогу
Буланому. А спустя миг, сделав еще несколько шагов, увидел рыцарь того,
кому и следовало стоять здесь, ибо сказители не лгут.
Почти век стоит он под пологом ветвей, где звенят в воздухе первые нити
колдовской паутины. Вернее сказать, стоят лишь доспехи его, обугленные и
почерневшие, спекшиеся в древнем огне, чья мощь была поистине
невообразимой. Вздувшись, прикипели одна к другой стальные одежды, и встал
сгоревший смельчак на тропе вечным напоминанием неосторожному. Застыл,
пепельно-серый, в покрытых ржавой окалиной латах; шлем валяется у ног,
обнажив потемневшую кость черепа со слипшейся массой некогда кудрявых
волос. А кожа на лице сморщилась и так прилипла к кости, что само время
оказалось бессильно сорвать ее полностью. Жутко глядят выжженные глазницы,
и в сведенной вечной судорогой щели рта скалятся белые-белые выщербленные
зубы...
различить ее взгляд. Но только лишь коснулся, не ведая того, одной из
паутинок юный паж, как ужасным криком вскричал он, и узрели спутники
искры, голубые и желтые, сбегающие по панцирю от кольчужных перчаток и до
поножий. Словно танцуя, извивалось тело юноши, дергался несчастный, будто
упрямый вор на виселице в базарный день, а потом умолк, и успокоился, и
остановился, уже неживой, убитый огнем, незримо бегущим по паутине...
тонка, что лишь на ощупь найдешь нити. Но прочностью немногие уступят
тетиве арбалета. И много сил потребуется, чтобы развести в стороны
сплетенные нити, освобождая проход себе и коню. А меч - не помощник. Не
вынимай его, путник, если не желаешь затупить.
преграду одолеет лишь неторопливый. Легко было шевалье д'Альбре... После
того, как сумел он усмирить повелителя паутины, пошли вперед пажи,
раздвигая невесомые ловушки. Да и спешить им было некуда; ведь гласит
легенда, что ясным днем шли они через лес.
властителя! Высокий духом, не мог ты быть низок саном. И, видно, сильна
была страсть, звавшая тебя, если сумел ты покорить эти смертоносные силки,
исполненные в те дни огненосной гибели. Ты грезил герцогской короной и
властью над Бомоном? Вымечтанное воплотилось. Безликий подсказал тебе
интригу, изощренностью превосходящую силу человеческого ума. Но думал ли
ты, мессир Филипп, что страсти утоляются лишь на краткий миг? Мог ли
знать, что неизбежно возжелаешь большего?
глядел с пылающего донжона на многоцветное войско, опоясавшее последнюю
твердыню твою? И, провожая взглядом предавших тебя вассалов, кого
проклинал ты, герцог д'Альбре де Бомон, - их, не выстоявших в мятеже, или
себя, не знавшего, что просить стоит лишь королевского трона?
даже не подняв меч на короля. Я, Гуго фон Вальдбург, ежели суждено мне
вернуться в мир света, поставлю свечу во избавление твоей души от мук
чистилища за то, что облегчил ты мой путь сквозь сплетения паутины...
словно ворсистыми коврами, была устлана поляна. Пепел и прах, да еще
гниющие останки тех, кому не выпало сгореть целиком. И пришлось бы
повернуть вспять отважным, если бы не зоркость преславного шевалье
Филиппа. В высокой траве сумел он разглядеть Змея, притаившегося у пня в
ста шагах к северу. Недвижимо лежал Змей и, распахнув пасть, испускал
смертоносные нити, подобно струйкам яда. Тогда, не смея приблизиться,
зарядил мессир д'Альбре верный свой арбалет и, окаменев телом, посылал
стрелу за стрелой сквозь паутину. И входили стрелы в тело Змея, но долгое
время не могли причинить вреда. Когда же последнюю стрелу выпустил
преславный д'Альбре, вошла она в мерзкую пасть, и вспыхнуло сатанинское
отродье бело-голубым пламенем, на миг ослепив отважных христиан. И умерла
паутина. Лишь пахнуло в воздухе горьким дымом...
утративших колдовскую силу свою. Некогда два пажа помогали шевалье
Филиппу, да еще и коня не приходилось вести в поводу, ибо сломал скакун
Франка ногу и был убит хозяином из милосердия.
помочь. Напротив, то и дело оступается конь, путаясь в паутине, и тогда
рыцарю приходится, опустившись на колени, растягивать нити, в кровь
режущие пальцы. Благодарение Господу хотя бы за то, что не рассыпал здесь
Безликий шипы-колючки, подобные тем, что в ходу у сарацин. Сделай он это -
и Гуго уже потерял бы коня.
А царапины... Пустяки! Они не страшны закаленным ногам жеребца. Рыцарь же
лишь посмеется над ничтожной болью. Вот только как же трудно раздвигать, и
раздвигать, и снова раздвигать ветви, прочно перепутанные паутиной...
Лежит, прегнусный, едва выглядывая из травы. Безобразная горелая язва
расползлась пятнами по гладкой шкуре. Из пасти же, испускающей пучки
мертвых нитей, торчит стрела. Много их вонзилось в Змея, превратив его в
жуткого ежа, но эта - особая.
Что удивляться? Истинно: почти наравне с крестом Господним страшен для
нечисти пречистый металл!
Вальдбург, подтянул подпругу и вскочил в исцарапанное седло.
преграда осталась на пути, но и она пройдена смельчаком, а значит - лишена
силы. А после - неведомое, о чем молчат легенды, ибо это предстоит
совершать твоему господину, если будет на то воля Господня.
расстанемся. И как знать, кому будет дано уцелеть...
ТРЕТЬИМ ПРЕДСТАЛ ПЕРЕД БЕЗЛИКИМ, ЧТОБЫ ОБРЕСТИ ЖЕЛАННОЕ. И ПАЛ ОТ
САРАЦИНСКОЙ СТРЕЛЫ НА РУИНАХ ЭЛЬ-ФУДЖАЙРА.
жизни...
шпоры окрасились дымящейся кровью, но конь не шел вперед. Униженный,
оскорбленный, он плясал на месте, не смея повернуть вопреки господской
воле, но и отказываясь подчиняться. Почти выкатились из орбит
побагровевшие глаза, и отчаянное ржание, больше похожее на стон,
вырывалось сквозь бахрому разорванных удилами губ, смешиваясь с потоком
нежно-розовой пены. Любой подтвердит: поистине ужас из ужасов впереди,
если боевой конь, содрогаясь, плачет, как стригунок, ощутивший
прикосновение безжалостного холостильного ножа.
противится верный друг. Унижающий коня унижает себя самого. Ведь кони - не
люди. Редко, очень редко предают они хозяев. И никогда - друзей. И если
случилось так, что ужас потеснил даже верность, значит, искус для Гуго
наступил раньше, чем ждал рыцарь. Зачем же мучить коня? Ведь не убивать же
его в бессмысленном гневе, как убили другого, чей остов лежит обочь тропы.
Волками обглодан скелет, истлевшая попона валяется рядом, и, хотя временем
почти погублено шитье, Гуго знает, что там изображено.
Черепнин Владимир
Василенко Иван
Володихин Дмитрий
Панов Вадим
Емилина Ника
Шилова Юлия