минуло уже много часов. Высоко над клыками скал парил орел, снизу похожий
на крест с непомерно вытянутой перекладиной. Окрещенное небо! Оно не могло
быть иным здесь, где кресты были повсюду - на кладбищах, перекрестках,
стенах домов; даже обычные камни встречали прохожих этой меткой. Кресты не
бросались в глаза, нет, они проникали в сознание, их можно было даже не
замечать, но вскоре их присутствие ощущалось просто с воздухом, с шагом, с
усталостью в растертых ногах. Да, именно так! - кресты были неразрывно
связаны с болью, словно каждый, проходивший по этой земле, оставил ей свои
горести, и они впечатались в камни на обочинах горных троп знаком
искупления.
креста. Это был просто символ, если угодно - знак принадлежности к
конкретной общине. В Дамаске христиан было достаточно, на любой вкус: и
католики, и православные, и грегорианцы, и приверженцы странных сект,
упорно хранящих свои истины (или заблуждения?) уже много веков. Сама
пестрота располагала к сомнениям. Истово верили старики, но они были
людьми ушедшего века и постепенно уходили вслед за ним. В какой-то степени
таким был и парон Ваагн. Но для Арама всегда было странно углубление в
религиозные тонкости. На улице XX век! Довольно было слов, пришло время
действий! Как грибы, росли кружки, иные исчезали, другие становились
партиями. И все они так или иначе поддерживали очистительный огонь
революции, рожденный штыками младотурок.
политики, она оплот новой эпохи и лишена права дробиться на фракции и
ячейки. На квартире Арам-бея с портретом отца соседствовал портрет Энвера.
Герой смотрел внимательно и строго; лишь темная челка, спадавшая на лоб,
указывала, что Энвер, в сущности, еще юноша, немногим старше тысяч своих
обожателей. Они с Арамом могли бы стать друзьями, сведи их судьба раньше.
Но теперь майор Овсепян четко сознавал разницу между рядовым армейцем и
Вождем народа, несущим бремя определения его судеб.
скорби! - материнский крест под рубахой стал привычным, словно прирос к
коже. И молитву на ночь майор тоже редко когда позволял себе не сотворить
- скорее, из уважения к отцу, заклинавшему не забывать о кресте в далеком
Стамбуле. Но лишь теперь, в настоящей, а не придуманной Армении, крест
открылся сыну Дамаска своей особой, сокровенной, сутью. Люди приходят и
уходят. Их сгибают, ломают, жгут, оставляя выбор: жить, перестав быть
собой, или остаться собою - и умереть. Что есть жизнь? Жители этих скал
нашли ответ в кресте. Знак смерти, принятый, как откровение, делал ее лишь
дверью в иную жизнь. Не потому ли даже небо страны армянской помечено
крылатым крестом?
грызня была далекой и занимала лишь с точки зрения теории; коллеги
поговаривали, что неплохо бы выхлопотать командировку наблюдателем на
фронт. А потом вдруг стало ясно, что ни партия младотурок, ни
революционное правительство не останутся в стороне от грандиозной битвы,
охватившей почти всю Европу.
установилось ровно-напряженное ожидание, в дверь квартиры майора Овсепяна
постучали и через порог, смущенно улыбаясь, шагнул Реджеб-ага, командир
полка. Арам вскочил, задергивая полы халата, но Реджеб-ага не обратил
внимания на одеяние офицера.
Визит был неожидан, но удивляться не следовало: если полковник счел нужным
навестить майора, значит на то существуют веские основания.
полка с некоторым усилием. Служака до кончиков ногтей, он не употреблял
таких слов годами. Реджеб-ага, хотя и не принадлежал формально к
младотуркам, пользовался в армии авторитетом, и с его мнением, по слухам,
очень и очень считались в окружении самого Энвера. Ночной визит не мог
быть вызван пустяком.
газету, разгладил ее на колене.
быстрее, подгоняя слово к слову, точно подготовленные заранее. -
Выслушайте меня, майор. Я к вам сугубо конфиденциально. Из штаба пришел
приказ о повышенной готовности. Вы понимаете?
визитом. Сообщение о приказе? Абсурд! Весь гарнизон столицы узнает об этом
не позже завтрашней поверки.
разглашать детали, но поверьте, мне очень хотелось бы... Впрочем, прочтите
и подпишите. Прошение я рассмотрю без проволочек.
глубокой корзины, протирал рукавом и загонял в лунки. Те, кто вот-вот
появятся на входе в ущелье, получат сюрприз, громкий и долгий - до тех
пор, пока жив Арам Овсепян. Быстро его не убьют: три высоких камня,
прямоугольным треугольником перегородившие тропу, самой природой
предназначены под пулеметную точку. Такого мастерства он не видел и на
учениях. Камни стояли... вернее, два из них стояли, наклонясь друг к
другу, а третий, узкий и длинный, лежал на земле, соединяя основания
стоящих, и на нем удобно умостился тяжелый стол пулемета.
завершенность, полная целесообразность, которой недоставало и аскерским
винтовкам, и личному офицерскому оружию. Еще в училище, курсантом, Арам
получал высшие баллы за сборку и разборку механизма. Хоть с закрытыми
глазами. И - безразлично, какой системы. Но среди не столь уж многоликого
пулеметного племени у курсанта Овсепяна были и любимчики, и золушки. К
примеру, много ли изящества в тяжелом, как зад евнуха, "максиме"? Или в
"гочкисе", худом и голенастом, созданным французами, надо думать, по
образу и подобию их спутниц жизни? "Шош" - это уже лучше. Но все же именно
с "льюисом" добывал Арам-бей капитанские галуны, начиная службу на
немирном пограничье в ливийской пустыне. С ним же заработал нашивки
майора, сражаясь с итальянским десантом под Бенгази. Старый друг не
подведет и сейчас.
Реджеб-аги. Теперь-то Арам понимал, что полковник, не имея права
разглашать приказ штаба, пытался все же в меру сил спасти образцового
офицера. Высокое благородство! - пусть даже ага действовал не из личных
симпатий, но исходя из интересов полка накануне войны. Быть может, подпиши
тогда майор прошение о "принятии истинной веры" - и судьба его сложилась
бы иначе. А впрочем, вряд ли. Реджеб-ага, служака старого закала, наивно
полагал, что резать опять будут иноверцев, подогревая перед войной
страсти. Да-а... Арам, разумеется, отказался, но тактично: к чему обижать
немолодого доброжелательного человека? Он просто поблагодарил за честь,
сказал несколько общих фраз о том, что Бог не в форме, а в сути, и
пояснил, что таким наследством, какое ожидает его, пренебрегать не
следует, а отец, узнав об отступничестве - "ну, вы же знаете наших
стариков, Реджеб-ага!".
смертника Овсепян понял, как жестоко ошибался благородный Реджеб. Рядом
надрывались, высыхая на глазах, священники, адвокаты, учителя, попадались
даже депутаты парламента, хотя эти не проживали и двух дней. Остальным
везло меньше. Пожилые, солидные, они умирали трудно. Но перед тем, как
лечь под мраморную крошку, успевали в бараках хоть что-то объяснить тем,
кто еще пытался понять случившееся. Эти заживо мертвые старики знали
многое, ведь до ареста это были известные, влиятельные люди... В иные
времена и намека любого из них хватило бы, чтобы решить судьбу не то что
Арам-бея, но и самого аги. К примеру, Хайр-Акоп.
хуже Вахида Торлака, и по ночам вслух мечтал написать Энверу, а еще лучше
- бежать и добраться до Стамбула, чтобы Вождь узнал обо всем и пресек, и
наказал изменников, вырубающих под корень армянскую нацию, а с нею и
великую идею единого османского народа. Кретин! Хайр-Акоп, принявший
последний вздох Ваагна Овсепяна в вонючей теплушке на перегоне близ
Кайсери, посмеялся. Тихий, грустный смех человека, уже не имеющего сил
рыдать. "Мой юный друг, ваш Энвер лично подписал приказ о депортации.
Зачем? Ну хотя бы потому, что турецкий торговец не выдерживает
конкуренции. Мы торгуем тысячелетия, а турки еще только учатся...".
творящийся вокруг? Ежедневно в Дейр-Зор прибывали новые эшелоны. Трупы
никто не считал; их, вместе с больными, прикладами сбивали с повозок, а не
вставших по приказу скидывали во рвы и забрасывали мрамором и сухой
землей, не обращая внимания на стоны. Арам держался. Так приказал
Хайр-Акоп. "Не смейте, мой друг, жертвовать собою впустую. Два-три негодяя
ничего не изменят. Вы - обученный офицер, ваша жизнь нужна нации. Бегите,
если можете; ваше место на севере... русским выгодно поддерживать борьбу
армян". На следующий день после того, как в ров упало окровавленное тело
Хайр-Акопа, Овсепян бежал. Он не кидался на охранника, не продумывал
детали побега; возможно, именно поэтому ему повезло, миновав посты,
затеряться в степи. Везло и позже. По магометанским землям, прячась от
людских глаз, беглец сумел-таки выйти к предгорьям. Как выжил - разве
вспомнить? Помнил, что нужно выжить. И идти на север. Так велел Хайр-Акоп.
Сертаков Виталий
Прозоров Александр
Березин Федор
Маккарти Кормак
Сертаков Виталий
Андреев Николай