как... да еще как!..
зловредная бабка Дюдикова.
скрылась за дверью душа и даже успела пустить воду.
увидеть сквозь крошечную замочную скважину, что же на самом деле сейчас
будет.
только в сердцах плюнул в сторону бабкиной двери, тщательно при этом
прицелясь в замочную скважину.
подглядывать, а когда подслушивала, то старалась держать ухо от скважины
как можно дальше.
находилась почему-то на пятом этаже в коммунальной квартире...
поднимающегося по выщербленным ступеням, мучительно сгорбленного под
тяжестью греха. Усталые шаркающие шаги Семена Органидзе старался заглушить
неистовый шум внезапно начавшегося дождя...
попытался уверить себя Марк Абрамыч.
разгоряченно метался из угла в угол, словно накануне таки да - съел в
районной столовке, нечто уж вовсе непотребное.
его сами собой рождались строчки:
противопоставляя себя коллективу, тут же сам и пошел. Дверь за не понятым
не созревшими массами соседом Кузякиным яростно захлопнулась, но Марку
Абрамовичу показалось, что это его герою, столь тщательно воссозданному
полетом раскрепощенной авторской фантазии, и уже достигшему Голгофы, вбили
первый гвоздь в левую ладонь...
стараясь еще глубже погрузиться в мир, где он, словно сам Господь Бог, мог
распоряжаться, если не своей, то хотя бы чужими судьбами.
всех сил хлопнула дверью...
Семена Органидзе, распятому за нетрадиционность мышления и неординарную
манеру творческой реализации...
нервический скреб поэта О.Бабца в дверь душа, за которой мылась Эльвира.
каждому идти в жизни своей дорогой (в отличии от поэта О.Бабца, которому
оно было адресовано, но воспринятое традиционным посылом, призывающим,
правда, к тому же).
творческим экстазом, уже не мог четко определить: то ли это его сердце
бьется столь яростно и беспощадно, то ли это поэт О.Бабец, запершись в
свое комнате, в неутоленном вожделении исступленно бьется головой о спинку
кровати, то ли это вновь топает по коридору зловредная бабка Дюдикова...
непокорной кровью...
ж вы, гады издеваетесь над кроткой и почти беззащитной женщиной
бальзаковского возраста?!! Это ж надо было такую мерзость вывесить в
общественном коридоре! А-а-а!!!
коридор. И даже Эльвира Кручик на три четверти своей красы высунулась из
душа.
мутным взглядом по обнаженным и влажным плечам Эльвиры и вновь уставился
туда, куда смотрела вся квартира.
социальную принадлежность которых так и не удалось выяснить, к участку
голой стены большими ржавыми гвоздями был прибит не менее голый мужчина...
вздохнула. Ей почему-то вспомнился ее пятый муж, скромный бухгалтер
Хнюпец, севший в последствии за растрату и, как утверждали злые языки,
сделавший это нарочно.
поводу ни одного мало-мальски пристойного четверостишья, а непристойные
поэт О.Бабец старался в трезвом состоянии, по возможности, не произносить.
стремительно закрыл его обратно.
тихо молилась, крестя попеременно то себя, то голого мужика.
никто и не обратил внимания.
и с достоинством скрылась вся за дверями душа, ошибочно полагая, что
обнаженная женщина должна бы, по идее, вызвать более сильный, но здоровый
ажиотаж.
Дюдикова тут же закрыла свои и тихо осела в углу, в тазик, принадлежавший
вообще-то не ей, а соседу Кузякину. Мужик мельком глянул на бабку и обвел
страдальческим взором весь коллектив, оставшийся в коридоре, а потом
остановил взгляд на Марке Абрамовиче Зомбишвилли.
Что же ты, зараза, и сам не живешь и другим не даешь?
проезд к месту прохождения службы, туда, где в прошлом году у острова
Пасхи его подлодка легла на грунт, мадам Хнюпец недорого купила
замороженные рыбьи хвосты и, одолжив у соседа Кузякина большой
эмалированный тазик, поставила их оттаивать прямо посреди коммунальной
кухни.
соседа Кузякина, имевшего кроме тазика из кухонной утвари лишь большой
штопор и маленький армейский котелок, не знала даже бабка Дюдикова, хотя в
квартире нельзя было спокойно почесаться, чтобы бабка Дюдикова не была в
курсе: у кого, в каком месте и по какому поводу свербит. Поэт
лирик-экстремист О.Бабец, которого бабка Дюдикова начисто лишила личной
жизни, в глаза попеременно ласково ее называл: то наш Красный следопыт, то
Пионерская зорька, то Зоркий сокол, а за глаза исключительно Чингачгук
Большой Змей, и за уши, кстати, аналогично.
тазика, вызывая на коммунальной кухне радостный ажиотаж.
эта шелупонь, когда еще могла плавать? - весело сказал сосед Кузякин и при
этом, почему-то, выразительно посмотрел на поэта О.Бабца.
коньяк.
предпочитала шампанское и наличные.
на девицу Кручик. - А может и не стеврюга, но тогда точно стервядь!
Хнюпец под дверью писателя-фантаста Марка Абрамовича Зомбишвилли.
сами понимать, что я не могу участвовать в этих ваших играх!
своего третьего мужа дизайнера и бизнесмена Арнольда Везувиевича
Христопопикова, яркой, но недолгой звездой промелькнувшего на скоротечном
небосклоне дамского счастья.
трусцой, не ел мяса и погорел в принципе на пустяке, трижды сбыв различным
оптовым клиентам одну и ту же партию шведских подгузников со свистком
которой, кстати, не существовало в природе, так как вся партия была
задержана на таможне и национализирована - свистки пошли на вооружение
национальной гвардии, а подгузники, по-видимому, до сих пор гниют на