радиоприемник.
вспоминал он, - опростал я на масленой в двадцать третьем году! Ты вникни,
вникни - это ж какой стаж! Ты посчитай - ахнешь! Седьмой десяток пошел. А
было мне тогда неполных тринадцать лет". В поселке уже не осталось никого,
кому бы дядя Коля не впечатал навеки в память эту масленую двадцать
третьего года. Каждую весну он отмечал юбилей тот события, и до глубокой
ночи над поселком разносилось: "Мы рождены, чтоб сказку сделать пылью..."
Дядя Коля сознательно пел не "былью", а "пылью", вкладывая в это особый
антирелигиозный смысл, так как под "сказкой" разумел конкретно Библию, а
также все имеющее отношение к вере. Он любил рассказывать, как в годы
задорной комсомольской юности они всей ячейкой "распатронили" соседнюю
церковь, и было понятно, что воспоминание греет ветерана. В конце лета
дядя Коля обходил дома поселка и просил у хозяев по пятерке, обещая всю
зиму сторожить от покражи. За такую пену никто не отказывал, и дядя Коля с
карманами, полными пятерок, направлялся к магазину. Если же зимой какой-то
дом все-таки взламывали (шпана из райцентра набегала), то дядя Коля шел к
хозяевам каяться: "Виноват! Оплошал, не уберег добро, родные мои! Вертаю
средства, совесть не позволяет, раз оплошал!" - и благородно возвращал
деньги. Поскольку за зиму обычно обкрадывали только две-три дачи, то дядя
Коля не оставался внакладе.
в своем институте, что ездил туда раз или два в неделю, а остальное время
сидел в огромном пустом доме и писал - который год писал исследование о
временных отношениях в поэзии. Дача сначала была не Рената, а его жены.
При разводе от отдал ей все, нажитое двадцатилетними научными трудами:
квартиру, мебель, машину и попросил только дачу. Он вселился туда с
чемоданом одежды и несколькими сотнями книг.
майор в отставке, сорокадвухлетний летчик-испытатель, списанный по
инвалидности семь лет назад после катастрофы. Он давно снимал комнатенку у
одинокой тети Груни сначала на лето, а потом и вовсе переехал сюда из
подмосковного городка, где у него была квартира. А перед смертью тетя
Груня возьми, да и завещай ему дом.
скамеечке, одно за другим бросал в пламя березовые полешки. Огонь
заворожил его. Матвей вроде и собирался пойти на кухоньку согреть себе
чаю, позавтракать, но вот никак не мог оторваться от огня. Нога совсем не
болела, жар из печки разливался по лицу, по груди приятным теплом, и
Матвей подумал, какая же странная штука - исполнение желаний. С каким
судорожным отчаянием ждал он новой поры, немо звал ее, и вот она пришла, а
он как будто не готов. А он как будто медлит вступить в нее, и что это с
ним - растерянность счастья? Страх обмануться?
оттолкнувшись обеими руками, встал со скамейки. Сильно, с хрустом
потянулся, как в молодости, и сразу ощутил себя здоровым и простым. И
удивительное дело - тут же захотелось ему видеть людей, захотелось
поговорить, и он решил пойти к Ренату - позвать к завтраку, а то небось
сидит на книжках в холодной даче и зубы на полку.
крыльцу, погубив нежный снег, и крикнул, направляясь к будке:
забил хвостом, взметывая снег, запрыгал и даже гавкнул от радости. Матвей
схватил его за толстую шею, потрепал по густой шерсти, отстегнул ошейник,
и Карат вырвался, стремительно обежал участок, оставляя крупные ясные
следы. Летом я осенью Карата держали в будке, а на зиму переводили в лом,
в сени - такой порядок завела тетя Груня, и Матвей следовал ему. Он с
удовольствием следил за Каратом, который носился по участку, принюхивался
к новому времени года, по-щенячьи радовался... "Вот и хорошо, так и надо",
- бормотал Матвей. Потом отвязал цепь от будки, взял миску с обглоданной
костью и, многозначительно поглядывая на Карата, понес все это в дом.
Карат понял перемену жизни и, ошалев от радости, бросился на Матвея, чуть
не сбив его мощными лапами. Матвей достал из кладовки толстый половик,
положил его в сени, рядом поставил миску, накрепко привязал к специальному
кольцу цепь и опять поймал собаку за шерстяную шею: "Вот теперь мы вдвоем
будем, собачара, теперь вместе в доме", - и в довершение праздника отрезал
Карату здоровый ломоть колбасы. Потом посадил пса на цепь и пошел через
три Лома к Ренату.
кулаком в дверь. Послышалось шарканье, стук запора, дверь отворилась, и
появился Ренат в ватнике на голое тело.
как раз вовремя, заходи, - крикнул уже из комнаты. - Иди-ка сюда,
послушай, как интересно...
стуле напротив, уже настраивал гитару.
монотонно, растягивая слова, рокочущим басом, какой появлялся у него
только при пении.
в руки и опустил лицо, стал глядеть в пол. Ренат этого не заметил.
написано?
погоду?
с утра...
воскресенье, поздно вечером, даже ночью! То есть написано оно могло быть
хоть в среду, по настроению - в воскресенье ночью. В дождь! И ветер -
резкий, осенний! Листья не осыпаются - их срывает, несет, они липнут к
заборам, к пороге, к деревьям. А вечером, только что, было тягостное,
долгое выяснение отношений с этой женщиной, мучительное объяснение, не
первое уже, понимаешь? И тогда ночью - мольба о понедельнике! Обращение в
будущее: пусть будет непогода, пусть холод, но пусть - покой! Мольба о
покое, понимаешь?
важно, подтверждает мою мысль. Попросту говоря, эмоциональный эффект
достигается симультанно со сдвигом по временной координате.
улыбнулся. - Обычный сдвиг по координате.
завтракать, а то загнешься без жратвы, симультанный ты мой.
удержал его.
обрадованно закричал:
заставил себя тоже засмеяться, а Карат, услышав голоса, загавкал, тут же
раздался близкий вороний грай, и первая зимняя тишина заходила ходуном,
рухнула, рассыпалась, и вот так они вошли в новое время года.
преувеличения. - Семен вытер потный лоб и расстегнул воротник под
галстуком.
покачал головой.
Шилова Юлия
Самойлова Елена
Андреев Николай
Роллинс Джеймс
Андреев Николай
Каменистый Артем