чума, оспа, сибирская язва или какая-то еще из известных на сегодня
быстротекущих летальных инфекций. Как правило, заболевшие ощущали ломоту
во всем теле, сильный, почти непереносимый жар, слабость. От появления
первых симптомов заболевания до почти неизбежного летального исхода
проходили считанные часы, инкубационный же период был, видимо, порядка
суток, что и обусловило локализацию эпидемии в ограниченном регионе.
Подобное заболевание - так называемая "английская потовая лихорадка" -
наблюдалось спустя два столетия в Англии и вызывалось, судя по ряду
признаков, всем нам, увы, хорошо знакомым вирусом гриппа. Но утверждать
наверняка, что тем летом аргвильские жители умирали именно от гриппа, мы
не беремся. Да и не имеет это сегодня особенного значения.
которого моровое поветрие не коснулось бы своим дыханием. Люди умирали у
себя дома, умирали на улицах, умирали в церквях, куда прибегали в
напрасных поисках спасения или же в желании причаститься перед смертью.
Напрасное желание - все священнослужители были либо уже мертвыми, либо же
заперлись в своих домах, позабыв о своем долге перед Богом и перед
паствой. Было жарко, и над Аргвилем стоял тяжелый дух от разлагающихся тел
- тела эти убирать было некому. Немногие отваживались покинуть городок,
потому что в первые же дни стало известно, что окрестные феодалы, опасаясь
мора, расставили на всех дорогах заставы из своих крестьян, и попытка
бегства означала почти неминуемую смерть. Да и как, куда бежать, бросив на
произвол судьбы добро, нажитое трудом всей жизни? Нищих в ту пору хватало
и так, и смерть от голода многим казалась не лучше смерти от морового
поветрия.
настоятель, аббат Тейлхард. Восемь монахов умерло еще раньше, равно как и
четверо послушников. Отец ключарь, являя собою исключение, мужественно
сражался со смертью уже вторые сутки, и вся братия молилась о его
спасении. Многие, правда, думали про себя, что Бог несправедливо продлил
его мучения, и со страхом припоминали собственные грехи, страшась суровой
кары Всевышнего.
принявший постриг чуть больше года назад. Он был третьим сыном в семье
довольно богатого купца, и отец его сумел внести в монастырь довольно
крупное пожертвование, чтобы обеспечить сыну хорошее начало духовной
карьеры. Ведь многие кардиналы и епископы тоже когда-то начинали простыми
монахами, и для способного человека, если он не родился по меньшей мере
бароном, это был едва ли не единственный способ выбиться в люди.
монастырской стене и направился к городу. Исполняя последнюю волю
скончавшегося настоятеля, монахи ежедневно направляли в Аргвиль
кого-нибудь из братии, чтобы исповедовать умирающих и даровать им
отпущение грехов. Правда, формального права совершать подобные обряды у
большинства монахов не было, но мало кто способен обращать внимание на
такие вещи перед лицом смерти. Умирающие нуждались в успокоении, и
Франциск, как и другие монахи, давал им то, что способен был дать.
подковообразной формы - эта деталь вполне достоверна и может послужить
ключом в поисках развалин монастыря - и всего через полчаса неспешной
ходьбы покинувший монастырь оказывался перед воротами Аргвиля. В такое
время они были открыты и, конечно же, никем не охранялись. Даже если бы
орды беспощадных кочевников вновь наводнили Европу, как во времена гуннов
- никто из завоевателей не посмел бы по своей воле войти в пораженный
поветрием город. Тяжкий трупный дух, стоявший в воздухе, говорил сам за
себя. И как бы в насмешку над людскими бедами перед темным проемом
городских ворот весело порхали две бабочки.
поворота телега, доверху нагруженная покойниками. Возницей был городской
палач, который один во всем городе, наверное, не боялся мора и вот уже
третью неделю вывозил умерших за городскую черту и сваливал в ров у стены.
Четверо помощников, сперва помогавших ему в этом страшном деле, уже лежали
там же, а он то ли в наказание за грехи, то ли в знак особой милости до
сих пор оставался здоровым и день за днем выполнял привычную для себя
работу. Но вывезти всех он, конечно же, был не в состоянии. Франциск,
отступив к стене ближайшего дома, осенил крестным знамением не то возницу,
не то его страшный груз и долго стоял в неподвижности, глядя вслед
удалявшейся повозке. Потом, тяжело вздохнув, собрался было идти дальше, но
тут его окликнули из окна напротив:
отец.
были закрыты ставнями: жители боялись сквозняков, с которыми, по их
убеждению, разносилось моровое поветрие, и старались сидеть взаперти.
Что-то разумное, безусловно, и было в этой защитной мере, но при царившей
тогда антисанитарии, при постоянной опасности заражения через питьевую
воду эффективность ее, несомненно, была невысокой.
через проходившую посредине грязную канаву, почти пересохшую в такую жару,
поднялся по ступеням на высокое крыльцо и постучал. Дверь почти тотчас
открылась, но в темном проеме он различил лишь силуэт той, что его
позвала. Пробормотав вполголоса уместные слова благословения, он
переступил через порог, и дверь за ним закрылась. Глаза его отказались
различать хоть что-то в наступившей темноте.
голос, прерываемый всхлипываниями. - Она просит... она просила... она
хотела причаститься перед...
сразу же ощутил ее прикосновение к своей ладони.
лестница.
вела его наверх, но ступени пока приходилось находить наощупь. Они
поднялись на второй этаж, открыли дверь и оказались в довольно большой
комнате. Здесь было светлее: солнечный луч, пробивавшийся через щель между
ставнями, рассекал комнату надвое почти непрозрачной перегородкой. Не
сразу заметил Франциск кровать в дальней от двери половине комнаты, и лишь
подойдя вплотную увидел лежащую на ней женщину. Мертвую женщину. За
последние недели он успел повидать достаточно умерших, чтобы распознать
смерть с первого взгляда.
миг он впервые разглядел ту, что позвала его в дом. Мы с вами тоже можем
это сделать. Лик ее долго не давал покоя живописцам той эпохи, хотя в
большинстве своем они не понимали, кого пытаются изобразить. Они просто
старательно копировали более ранние произведения, иногда лишь добавляя к
ним кое-что из своего внутреннего идеала женской красоты, пока наконец
черты прекрасного лица, увиденного в тот страшный день монахом Франциском
из Гранвейгского монастыря, не затерялись под более поздними наслоениями.
Но произошло это много позже и, хотя первые ее изображения, сделанные
теми, кому довелось увидеть ее наяву, не сохранились, нам не составило
особого труда синтезировать ее портрет.
людьми меняются их идеалы красоты, их представления о прекрасном и
безобразном. Но все же, хочется верить, существует некое зерно, некий
всеобщий идеал красоты, в природе никогда не воплощающийся, но порождающий
в каждую эпоху свое отражение на языке понятных человеку этого времени
образов. И, когда мы глядим на эти образы, возможно, уже чуждые нашему
пониманию прекрасного, мы все же внутренним зрением улавливаем за ними
присутствие этого идеала. И сквозь глубину веков доходят до нас лики,
несущие его отражение. Таким, именно таким было лицо, которое Франциск
увидел перед собой. И даже зная сегодня ожидавшую его жестокую и страшную
судьбу, зная, сколько горя принесет в его жизнь и в жизнь его
современников та, с которой он повстречался, мы все равно, глядя на это
лицо, не можем отрешиться от того, чтобы видеть в нем отражение идеала.
Франциском когда-либо красивых женщин, она не походила ни на мать, ни на
младшую сестру Франциска, которых он очень любил и всегда считал
красавицами, но, тем не менее, она, казалось, несла в себе черты всех
красивых женщин одновременно. Наверное, это происходило потому, что облик
ее идеально соответствовал неосознанному идеалу женской красоты,
сложившемуся в сознании Франциска, и столь разительная близость к идеалу,
практически невозможная в реальной жизни, сразила наповал несчастного
монаха. Потому что лишь раз взглянув на нее, он ощутил себя несчастнейшим
из людей, почувствовал, что до конца жизни теперь не суждено ему узнать ни
счастья, ни покоя. Он хотел сказать что-то, но не смог разжать губ и все
глядел и глядел в это лицо из-под низко надвинутого на лоб капюшона, и
казалось ему, что время остановилось, и между двумя ударами сердца
пролегла вечность.
сердце увидел Франциск, как стало меняться это лицо, как округлились ее
глаза, в которых вдруг проснулся ужас, как на лбу, почему-то совершенно не
портя его, вдруг прорезались морщины, как длинные складки пролегли от
переносицы к углам рта, а рот приоткрылся. И Франциск скорее ощутил, чем
услышал ее мучительный, через силу пробивающийся из груди крик:
вернулась к монаху, она кинулась бы на грудь к матери и вскоре,
несомненно, тоже была бы мертва. Он перехватил ее у самой кровати, с
трудом сумел оттащить к двери, усадить на стоящую там скамью и долго -
Акунин Борис
Корнев Павел
Ковальчук Вера
Шилова Юлия
Афанасьев Роман
Шилова Юлия