заговорил:
его пробежала судорога, глаза стали словно у побитой собаки. Судорожно
сглотнув, он продолжил:
известных в мире охотников на крупную дичь, прослышал, что ты тоже
являешься в некотором роде охотником. Он бы хотел с тобой познакомиться.
Клаузен и снова зачем-то подмигнул.
капитан.
больше, поскольку ты охотишься на необычную, повторяю, очень необычную
дичь. Мы знаем, что по инструкции ты обязан брать с собой еще одного
человека. Как правило, это бывает какой-нибудь сопляк - сержант, а то и
рядовой. Его ты оставляешь в машине, а сам охотишься в одиночку. Но ты
ведь можешь взять с собой на эту охоту и кого-нибудь другого. Согласен,
такое... сафари... сопряжено с большими неудобствами, но зато на нем можно
и неплохо заработать. Кстати сказать, за это будет заплачена огромная, я
бы даже сказал, сказочная сумма. Подумай, тебе скоро на пенсию. А велика
ли она будет?
снова сулил деньги, заклинал старой дружбой, говорил, что погряз в долгах
и для него организация этой охоты вопрос жизни и смерти. Под конец в
разговор включился даже и сам джентльмен. Голос у него, как ни странно,
оказался тонким, с какими-то повизгивающими интонациями. Он сказал, что
польщен знакомством с таким великим охотником за людьми, как капитан, что
жаждет перенять у него хотя бы крупицу опыта, что согласен заплатить за
этот опыт просто гигантскую сумму.
пять минут, он запомнил плохо. Почему-то в памяти остались лишь плачущий
навзрыд Клаузен и все такой же невозмутимый джентльмен, который, надевая
свое роскошное пальто, никак не мог попасть в рукава, да то, как он
закрывает за ними дверь и потом плетется обратно в гостиную.
все же передумал, направился к Михаэле и устроил у нее жуткий, с битьем
посуды, скандал.
движения. И капитану показалось, что он видит мастерски написанный холст,
что, попытавшись сделать шаг вперед, упрется в этот холст носом, и тогда
наваждение спадет, мир изменится, станет иным, и он сам уже будет не
капитаном Квотербладом, а кем-то другим, ничуть на него не похожим.
и капитан забыл обо всем. Ничем иным, кроме как возвращавшимся с хабаром
сталкером, эта точка быть не могла.
чтобы в нужный момент... ох уж этот нужный момент!
и, оглянувшись, проклял все на свете. Это был сержант. Совершенно не
скрываясь, он ломился к его будке, так, словно прогуливался по бульвару
какого-нибудь курортного городка. Остановить его не было никакой
возможности, поскольку крик или свист могли бы испортить все дело
окончательно.
уповая лишь на то, что тот сделает это быстрее, чем сталкер его заметит.
клятву, взыскать с него за все, капитан прошептал:
черта приперся?
прошипел капитан и вдруг с удивлением понял, что уже ничуть не сердится на
сержанта, может быть, оттого, что представил, как тому было страшно сидеть
в машине, одному, окруженному со всех сторон темнотой, неизвестностью.
темную фигуру, которая шла наискосок, направляясь к соседним домам. И тут
уж медлить было нельзя.
резинового джентльмена. "Охотник!" Да, именно охотник. Ну и что?
темную фигуру. А та, даже и не пошатнувшись, продолжала двигаться вперед.
Капитан выпустил вторую очередь, которая тоже не принесла продвигавшемуся
к домам человеку ни малейшего вреда.
бросился к этой фигуре и чуть не попал под очередь, которую выпустил
сержант.
голове в каске. Та испуганно ойкнула и исчезла, спряталась. А у капитана
уже не было времени даже дать оплеуху нерадивому сержанту. Он бросился к
все еще двигавшейся фигуре, осветил ее фонариком и выругался.
сталкера здесь ждать уже бесполезно. Конечно, вполне возможно, он где-то
рядом, может быть, лежит метрах в ста, за бугорком, но не встанет, будет
ждать, пока они уедут, пролежит еще хоть сутки. Они, сволочи, -
терпеливые!
завернет на огонек к Михаэле. И в этот раз скандалить он не будет. Нет,
сегодня все у них будет как надо, тихо и мирно. А сержанту он еще покажет
кузькину мать.
пара шагов, вдруг понял, что где-то в глубине души рад неудачной охоте.
Это его поразило, поскольку никогда до этого он ничего подобного не
испытывал. Капитан даже остановился, попытался понять, что же все-таки
произошло, и, глядя на снова высунувшуюся из-за будки голову сержанта,
вдруг понял, что причиной этому был тот джентльмен-охотник. Да, именно -
он. И его предложение. Надо же, сафари на людей. Охота... Развлечение...
бежал тяжело, не оглядываясь, тем же маршрутом, что и мертвец. До
ближайшего дома, в котором можно было спрятаться, ему оставалось не больше
десяти метров. Разворачиваясь, Квотерблад поразился красоте и
безрассудству его замысла. Если бы сержант не выглянул, сталкер ушел бы,
проскользнул под самым носом.
срывая с плеча автомат, капитан увидел ясно, как на фотографии, лицо того,
джентльмена-охотника. У него в голове успела даже мелькнуть строчка
непонятно откуда ему известного стихотворения: "И охотник вернулся с
холмов..." А потом он полоснул из автомата, полоснул из неудобного
положения, не целясь, и почти уже добежавшая до угла фигура сломалась и,
мучительно застонав, рухнула на землю.
настороженно, готовый в любую секунду стрелять. Бывало, некоторые,
особенно новички, брали с собой в Зону оружие. Оружия у сталкера не было.
И он был еще жив. Капитан это понял, остановившись от него в полуметре,
когда сталкер застонал и медленно, не замечая капитана, словно так и не
осознав, что же с ним произошло, пополз к дому, не отпуская, таща за собой
по кошачьему мху мешок с хабаром.
никто бы не сказал даже слова, поскольку здесь, на границе Зоны, сталкеры
были вне закона настолько, насколько это вообще возможно. Кроме того,
раньше в подобных случаях он добивал их всегда. Таково было его правило.
потому что я не охотник, потому что я просто выполняю свой долг, а он не
дичь, он человек".
целое столетие, но все же поднимали. Сталкер оглянулся, и капитан увидел
его перемазанное грязью, искаженное гримасой животного, смертельного ужаса
лицо.
вдруг осознав, что руки вышли у него из повиновения, делают нечто свое,
нужное только им, рукам.
крикнул капитан.
три офицера, те самые, которые и должны были заниматься подобными делами.
Они составили протокол, осмотрели труп и забрали мешок с хабаром, чтобы
передать его в институт. Они опросили сержанта и попытались задавать
капитану какие-то вопросы, но тот их не слушал. Он стоял метрах в пяти от