карабину "рысь". Лыжи шли легко, да и вела к Предтеченке узкая, чужому
взгляду незаметная, просека, где все пеньки были давно повыкорчеваны.
не тот живой, желанный, хлебный - а уже холодный, с примесью большой
беды. Но к тому, что он увидел, приготовиться было невозможно.
деревеньки Предтеченки о двенадцати дворах с обширными огородами,
многочисленными надворными постройками, банями, садиками и
палисадниками, общественным лабазом - и молельным домом, срубленным из
железной красноватой лиственницы. Вместо всего этого лежало грязное
пятно копоти, из которого неистребимо, как в войну, торчали печные
трубы; местами багровели тронутые пеплом уголья, да тянулись в белое
небо неподвижные синеватые столбы дыма и пара.
поход.
знал - потому что видел однажды подобное - что впереди нет ни единого
живого существа. И что здесь побывала не городская банда охотничков,
которым надоело униженно выклянчивать по одной собольей шкурке и
медвежью желчь по пенициллиновому пузырьку, и они решили взять все
разом, - и не чекисты (или как они там нынче называются?),
пронюхавшие, разведовавшие, наконец, про существование неведомой и
невидимой миру со времен Петра-Анчихриста таинной деревеньки; нет, это
был след другой силы: потому что ни бандиты, ни чекисты при всей своей
глубинной людоедской сущности не оставляют на жертвах следов громадных
зубов и когтей, не откусывают детям головы, не выедают у коров и
лошадей кишки и не разметывают, как взбесившийся слон, избы по
бревнышку.
кровью, Николай Степанович забрался в единственную уцелевшую баньку на
подворье братьев Филимоновых; банька эта стояла чуть в стороне, у
чистого ручья, и потому уцелела, не замеченная. Николай Степанович
присел у каменки, достал нож, поднял с пола холодное полено и стал не
спеша щепать лучину. Он знал, что до весны ему отсюда не выбраться,
что без ключаря ключ в развалинах (даже если он там и остался) найти
невозможно, и что тот посторонний, который сюда придет, придет с ясной
и конкретной целью.
Или даже за пятьдесят.
потом вернусь в город и похороню своих. Если выживу.
Хорошо, что успел снести людей в лабаз.
чистого сердца: Ведь не кормил же меня Прокопьич из отдельной посуды,
как по их уставу древлеотеческому положено.
дверью прозвучало для Николая Степановича архангельской трубой. А
потом дверь приоткрылась, и в последнем сумеречном свете этого
бесконечного дня возникло нечто белое.
добавил,- Да побыстрей: холоду напустишь.
упали в коробке спички.
как сигнальщик флагом.
было немного, на самом дне.
Будешь кипяточек?
уже, похоже, отогрелась.
можно было бы теперь и водку, никого не обидишь.
берестой - память об одном философе с Соловков - бросил в нее пять
пакетиков чая "липтон", здоровенный кусок сахару, залил кипятком - и
спустя несколько минут в черный настой опустил аэрофлотовскую упаковку
сливочного масла. Получилось почти по-тибетски.
что тут было. - Собака жалобно посмотрела на него. Палево-белая, в
черных "очках" вокруг глаз, она походила скорее на панду или лемура,
чем на здешних забывших родство лаек. - Откуда такая взялась?..
Извини, брат кобель, не разглядел. Сейчас свечку затеплим, лучше
будет.
Николай Степанович никогда не видел такого - пес привстал, медленно
огляделся и уставился на что-то невидимое, но приближающееся. Потом он
попятился, коротко рявкнул - и вдруг , как от удара, опрокинулся на
спину и откатился к самой стене. Из-под стены он пополз, не по-собачьи
извиваясь всем телом и выпрямив хвост поленом. Потом как мог широко
раскрыл пасть и зарычал низко, утробно. Потом было что-то вроде ловли
злой кошкой воображаемых мышей. Поймав добычу, пес становился на
задние лапы, а передние тащил к пасти. И, наконец, словно насытившись
сполна и наигравшись, снова по-змеиному уполз к стене. Там он и
остался, замерев.
зверь, вышедший из моря. В смысле, из реки. И пожре праведных: Имя
свое ты мне, брат, сказать не сможешь? Или как-нибудь попробуешь?
щель и аккуратным толчком задних лап плотно затворил баню. Николай
Степанович вдруг нелогично подумал, что еще не все потеряно, потому
что таких собак на самом деле не бывает. И - неожиданно спокойно
задремал, привалившись к стене и даже не подвинув к себе поближе
карабин.
полу лежал тускло поблескивающий осьмиконечный крест.
вслух. О том, где ключ схоронен, знал только сам Прокопьич да старший
внук его, Егор. Обоих он видел - смог узнать - сегодня там, в
молельном доме.
займемся, брат, делом. Кто знает, что нам завтра предстоит...
за веником (много наготовили братья Филимоновы веников, до Троицы
хватило бы:), с остервенением вымылся чисто и горячо, а потом надел
свежее - из гостинцев - белье, как когда-то перед наступлением. Влез в
согревшийся полушубок, сел с ногами на лавку и, чтобы успокоиться и
Свержин Владимир
Белов Вольф
Володихин Дмитрий
Шилова Юлия
Орлов Алекс
Никитин Юрий