деревенских женщин, порой часами блуждавших в сосняке и боявшихся угодить
на болоте в хлюпкое место.
бабушка, вздыхая, что теперь-то самое время грибы брать, начинала готовить
Маришку в дорогу. Давала ей помалу всякой травки, каждую с советом и
наговором, собирала узелок гостинцев, последний раз они сидели подле
самовара, пили цветочный чай с медом, а потом в громыхании поезда
надвигался город, и ведунья Машенька становилась школьницей Мариной
Шубиной.
кривя губы, отправляла в мусоропровод травки и корешки, оставляя только
баночку с медом да полотняный мешочек сухой черники.
это. Нынче пенициллином лечатся, из плесени. А тараканов в доме разводить
не дам! Берись лучше за учебники, небось позабыла все.
зимами стала появляться на хуторке лишь в недолгие новогодние каникулы,
бабушка начала требовать, чтобы учебники она привозила с собой. Сама она
купила в сельпо керосиновую лампу и круглую пятилитровую канистру под
керосин. И теперь все чаще бывало, что в горнице зажигался яркий покупной
огонь, и Марина, примостившись поближе к лампе, читала вслух недвижно
замершей бабушке.
выучила, да и те перезабыла. Память-от дырявая.
знаешь...
попросила повторить. Марина перечла отрывок.
идтить. Хотя... скажи-ко еще.
лучшей всех, покуда в себе не усомнился. А уж как усомнился, то и без
зеркальца знаешь, кто тебя превзойдет. И неужто царица того не понимает?
Жалко, такой складный приговор, да дуре достался. Ты читай, читай...
колдовства не бывает, что это просто сказки рассказывают?
взяты. Ты учителей слушай, они дело говорят. Может, в школе и не всю
правду понимают, так то беда невелика. Одного спроси, другого - ин и
выучишься.
несмыслен, а как пчелу чует? И пчелки его знают, не жгут никогда. Ты
баешь, у него и учиться не надо, что он кашу пятерней ест? Иль меня
возьми. Я же темная совсем, в школу дня не бегала, отец не велел. Потом,
уже как сиротой стала, к знахарке на выучку попала. Так и вышло, грамоте
не знаю, а скорби людские все превзошла. Кажный человек свою науку
имеет...
просто мода такая, а на самом деле все лечат плесенью, и раньше так не
лечили.
тумбочки, покрытой ветхой скатеркой. Бабушка редко захаживала туда и
никогда не трогала скатерть, так что Марина думала, будто под божницей
всего лишь подставка для сменяемого раз в году пучка вербы. Но оказалось,
что под скатертью прячется полочка, а на ней несколько толстых, черных от
времени книг. Бабушка распахнула одну из них и, не глядя в страницы,
пропела чужим, заученным голосом, каким, бывало, сказывала о неведомой
Смык или Одолень-траве:
ростет, аки гриб белый или пена, изсуши насухо в вольном жару; изсуша,
изтолки мелко и просей ситом, смешай с добрым уксусом, упари в новом
горшочке, и станет густо; тем помазуй рану перышком помаленьку из глубины
наперед, а не сверху; помажешь сверху, ино не добро - верх наперед
заживет, а с исподи не заживет, ино тяжело".
спросила:
святые книги - все есть.
обрезанные листы густо покрывала вязь рукописных строчек. На широких полях
располагались рисунки: заштрихованные кресты, а порой, видно для ясности
нарисованный разлапистый лист или корень о двух концах. Отдельные буквы
были вроде бы знакомы, но сколько Марина ни пыталась, она не сумела
прочесть ни одного слова.
отойдут.
жаловалась, бабушка хлопотала вокруг нее, утирала слезы передником,
наконец осерчала, цыкнула, брызнула в лицо водой с уголька, отчего слезы
мгновенно высохли, и потребовала отчета.
говорила: если ячмень - плюнуть надо. Я три раза плевала, и вчера, и
позавчера, а он все пухнет. Ребята смеются а Вовка прибить обещался.
всякий может, а тут с умом надо.
желтый, глазки черные...
паук. По жирному желтому брюху были раскиданы темные пятна и поросшие
белесой щетиной бородавки. С жующих челюстей капал тягучий черный яд.
Гадина глядела мимо Марины слепыми точками глаз и медленно перебирала
цепкими суставчатыми лапами.
оставался только злой страшный паук.
секунду паук лопнул и исчез без следа.
плюнешь своему Козне как положено.
получится.
нашептываниям, заклятиям. Главным в этом темном искусстве оказались не
слова, которые неразборчиво бормотала ведунья, а те чувства, что она
вкладывала в них. Бабушка и сама вполне понимала это и строго различала
заклятья, что говорятся для больного, от тех, что нужны самому лекарю.
березовым листом, а пока паришь, читай "Отче наш" до семи раз. А на
четвертый день возьми пучок Золотухи-травы, листики с ней обери да завари
крепко. Руку в той воде парь с двойным заговором. А уж как дойдешь до
слов: "Свят! Свят!" - то язву-от веничком и хлещи, не шибко, но сердито:
"Свят! Свят!" Тут гной раной хлынет, и волосатик покажется. Ты его рукой
не трогай, а на траву прими и мотай потихоньку, да заговор читай
поскушнее, рука чтобы не дрожала, и больного не перепугать...
перегреешь руку, так один вред получится. Прежде часов не было, так и яйца
под "Отче наш" варили. Один раз прочтешь - всмятку, три раза - в мешочек.
А совсем без заговора тоже нельзя - больной тебя слушает, ему и
поспокойней.
психотерапии, и об аутотренинге.
пупок, изгнать из старой раны вросший осколок кости или свести с лица
огромную багровую бородавку. Но она никогда не делала этого без бабушки.
Стыдным казалось, даже ради психотерапии, изображать из себя верующую,