произведены за счет "корыстолюбивого" доктора. Этого даже господин Анатоль
не сможет отрицать.
умение молодого коллеги всюду принимать непринужденную небрежную позу, ни
его смехотворный костюм. Одноцветные панталоны господина Анатоля были
такими широкими, что болтались на ногах и свободно свисали, немного не
доставая до низких черных башмаков. Одноцветный же камзол безо всяких
украшений не имел даже шнуровки и застегивался на круглые костяшки. Под
камзолом виднелось что-то вроде колета или обтягивающей венгерской куртки,
но, как разузнал мэтр Фавори, короткое и без рукавов. Только рубашка была
рубашкой, хотя и на ней нельзя было найти ни вышивки, ни клочка кружев, ни
сплоенных складок. Сначала наряд господина Анатоля вызвал в городе
недоумение, но теперь к нему привыкли, и некоторые щеголи, к вящему
неудовольствию портных, даже начали подражать ему. Ни шпаги, ни кинжала у
господина Анатоля не было, к оружию он относился с презрением.
виде Юстуса. - В достаточно ли равномерном смешении находятся сегодня соки
вашего тела?
двадцать минут. Излишний сон подобен смерти, не так ли?
он уже вернулся с обхода. - Если вы готовы, мы могли бы пройти в палаты.
которой не появлялся в больнице. Юстус никак не мог определить, что это.
На мантию не похоже, на белые одеяния древних - тем более. Немного это
напоминало шлафрок, но куцый и жалкий. Господин Анатоль облачился и они
отправились в общие палаты.
господина Анатоля, где каждому пациенту полагалась отдельная кровать и
собственный тюфяк. В первом же помещении их встретила волна такого
тяжелого смрада, что пришлось остановиться и переждать, пока чувства
привыкнут к дурному воздуху. На кроватях не хватало места, тюфяки были
постелены даже поперек прохода, и их приходилось перешагивать.
гораздо уверенней. Он, не морщась, переступал тела больных, возле
некоторых останавливался, спрятав руки за спину, наклонялся над лежащим.
Тогда пациент, если он был в памяти, приподымался на ложе и умоляюще
шептал:
распахивал свой баульчик и, выбрав нужное лекарство, заставлял страдающего
проглотить порошок или маленькую белую лепешечку. Порой он извлекал на
свет ювелирной работы стеклянную трубку со стальной иглой на конце и
впрыскивал лекарство прямо в мышцу какому-нибудь счастливцу. Впрочем,
некоторые больные отказывались от подозрительной помощи господина Анатоля,
и тогда он, пожав плечами, молча шел дальше.
случаях в первые дни после своего появления. Что же, время обламывает
всех. Разве сам он прежде позволил бы кому-нибудь распоряжаться в своих
палатах? Особенно такому малопочтенному лицу, каким представлялся господин
Анатоль. Молодой человек не походил на врача, он не говорил по-латыни,
весело и некстати смеялся, порывисто двигался. Не было в нем степенной
важности, отличающей даже самых молодых докторов. Ведь именно уверенность
в своем искусстве внушает пациенту доверие к врачу. Главное же - господин
Анатоль боялся больных. Юстус ясно видел это и не мог себе этого
объяснить.
как от лепешечек и порошком господина Анатоля спадает жар, утихают боли,
как умирающие возвращаются к жизни и болящие выздоравливают. Это
восхищало, как чудо и было столь же непонятно.
отказался идти в палату чесоточных. Юстус, который уже был там сегодня, не
стал настаивать, и они вместе двинулись туда, где четверо спасенных
ожидали своего избавителя.
тюфяка были пусты, в помещении находились только Монглиер и ростовщик.
Монглиер на этот раз действительно спал, а меняла лежал, натянув одеяло до
самого подбородка, и мелко хихикал, глядя на вошедших.
достаточно хороша для его промысла, и сбежал. И мальчишку с собой увел.
вздумали бродяжничать! Это же самоубийство, стопроцентная вероятность
рецидива! Вы-то куда смотрели? - повернулся он к старику. - Надо было
остановить их.
рядом с вором. Да и по мальчишке небось виселица давно плачет.
трубку с иглой, склонился над лежащим Монглиером.
сбросил накидку, расположился в кресле и, дотянувшись до стола, двумя
пальцами поднял лист сочинения, над которым накануне собирался работать
Юстус.
губами, а потом вернул его и, вздохнув, сказал:
ваш ученый труд?
малом, что создал он сам, он окажется впереди всемогущего господина
Анатоля!.. Кстати, как это врач может не знать латыни? Преисполнившись
гордости, Юстус начал:
состав может быть получен калением в керотакисе известных металлургам
белых никелей. Летучее садится сверху и называется туцией. Свойства туции,
прежде никому не известные, воистину изумительны. Смешавши мелкий порошок
с протопленным куриным салом и добавив для благовония розового масла, я
мазал тем старые язвы и видел улучшение. Раны мокнущие присыпал пудрой, из
туции приготовленной, и они подсыхали и рубцевались. Туция, выпитая с
водою чудесных источников, утишает жар внутренний и помогает при женской
истерии.
белым.
осколок камня.
это тело. А вот - белый никель, или, в просторечии, обманка.
порошка, растер его пальцем.
никель, а цинк. Кстати, он внутрь не показан и от истерии не помогает,
разве что в качестве психотерапевтического средства. Тоже мне, нашли
панацею - цинковая мазь!
протянул ее Юстусу. Баночка была полна белой мази. Юстус поддел мизинцем
немного и, не обращая внимания на удивленный взгляд господина Анатоля,
попробовал на вкус. На зубах тонко заскрипело, потом сквозь обволакивающую
приторность незнакомого жира пробился чуть горчащий вкус туции. С
помрачневшем лицом Юстус вернул баночку.
он.
он не договорил, махнул рукой и повторил еще раз: - Ей-богу, не стоит.
множества дешевых свечей, жаровня наполняла комнату синим угарным дымом.
Цирюльники - мэтр Фавори и приезжий эльзасец мастер Базель готовили
инструменты. Базель говорил что-то вполголоса, а мэтр Фавори слушал,
презрительно оттопырив губу. Аптекарь, господин Ришар Детрюи, примостился
в углу, взирая на собравшихся из-под насупленных седых бровей.
стола. Это был один из тех ландскнехтов, которых недавно нанял магистрат
для службы в городской страже. Несколько дней назад он получил рану во
время стычки с бандитами, и теперь левая нога его на ладонь выше колена
была поражена гангреной. Наемник сидел и разглядывал свою опухшую,
мертвенно-бледную ногу. От сильного жара и выпитого вина, настоянного на
маке, взгляд его казался отсутствующим и тупым. Но Юстус знал, что солдат
страдает той формой гангрены, при которой человек до самого конца остается
в сознании и чувствует боль. И ничто, ни вино, ни мак не смогут эту боль
умерить.
пробормотал как бы про себя:
раз для Диогена. Врач-философ подобен богу, не так ли? - спросил он