Чтение 2–й страницы книги ~Когда отступают ангелы~

напомнило недавний взгляд Сталевара, и я обернулся.

Вдоль бесконечно длинной Доски почета, рассеянно посматривая на
портреты передовиков, ковылял на подворачивающихся каблуках Гриша Прахов.
С ума сошел! Через первую проходную - в таком виде!

- Ой!.. - потрясенно выдохнула Люська. - Что это на нем?

- Тихо ты! - цыкнул я. - Не мешай...

Гриша Прахов как раз проходил мимо моего портрета. Покосился
равнодушно и не узнал. Да и не мудрено. Я сам себя на этой фотографии
узнать не мог.

Дальше был портрет Люськи. Гриша вздрогнул и медленно повернулся к
стенду лицом.

- Все, - сказал я. - Готов. По-моему, тебя, Люсенька, увольнять пора.

Люська заморгала и уже открыла рот, чтобы отбрить меня как следует,
когда над ухом раздался знакомый ленивый голос:

- Это кто ж тут у меня девушку отбивает?

Сверкающая улыбка в тридцать два зуба, а над ней радужные фирменные
очки в пол-лица. Валька Бехтерь с Нижнего поселка. Ну-ну... Люське,
конечно, видней.

- Отчего же не отбить? - говорю. - День-то какой!

Улыбается Валька Бехтерь. Весело улыбается. Широко.

- Да, - говорит. - Ничего денек. Солнечный...

Что-то мне в его голосе не понравилось, и, зная про наши с Бехтерем
отношения, Люська быстренько подхватила его под руку.

- Ну ладно, Миньк! Привет!

- Привет-привет, - говорю. - До встречи, Люсенька.

Бехтерь при этих моих словах, естественно, дернулся, но она уже
буксировала его в сторону троллейбусного кольца... Правильно он делает,
что очки носит. А то разнобой получается: улыбка наглая, а глаза
трусливые...

Тут я вспомнил про Гришу Прахова и обернулся. Перед Доской почета
было пусто. Уковылял уже...

Весна, помню, стояла какая-то ненормально ранняя - середина апреля, а
тепло, как в мае. До универмага я решил пройтись пешком, через сквер.
Почки на ветках полопались, ясно белеет сквозь зеленый пух кирпичная
заводская стена... А сейчас из-за поворота покажется моя скамейка. Краски
на ней - уже, наверное, слоев семь, а надпись все читается: "НАТАША".
Сразу видно: от души человек резал, крупно и глубоко. Это я - когда в
армию уходил. Целую ночь мы с Наташкой на этой скамейке просидели... Там
еще дальше было "Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ", но теперь уже все состругано. Это когда я
из армии вернулся и узнал, что Наташка месяц назад вышла замуж...

Я миновал поворот и увидел, что на моей скамейке опустив голову сидит
какая-то женщина, а рядом играет малыш в комбинезончике. Капюшон ее плаща
был откинут. Светлые волосы, капризные детские губы...

На скамейке сидела Наташка.

Не дожидаясь, пока она повернет голову в мою сторону, я перескочил
через черные нестриженные кусты и беглым шагом пересек газон у нее за
спиной.

Я вот почему так подробно об этом рассказываю: не задай я тогда
стрекача - и не было бы всей этой истории. Или была бы, но не со мной.
Завтра утром Валерка сплавил бы Григория на шестой пресс, а послезавтра я
бы о новичке и думать забыл.

...Очутившись в другой аллее, долго не мог отдышаться. От злости.
Нет, ну в самом деле! Кто кого бояться должен? Можно подумать, это не она
замуж вышла, можно подумать, это я жену из армии привез!

Вот тут-то мне и попался под горячую руку Гриша Прахов. Задумчиво
глядя себе под ноги, он брел по соседней дорожке.

- Гриша!

Он оглянулся с испуганно-вежливой улыбкой.

- А ну-ка иди сюда!

Он узнал меня и, просияв, шагнул навстречу. Остановился. Беспомощно
озираясь, потоптался на краешке асфальта.

- Иди-иди, не провалишься, - зловеще подбодрил я его.

Между нами был газон. Голый газон, покрытый влажным черно-ржавым
пластом прошлогодней листвы.

- Ну! - уже раздраженно сказал я.

Гриша повернулся и торопливо заковылял к выходу из сквера.

- Ты куда?

Гриша остановился и неуверенно махнул рукой.

- Ты что, ненормальный? Перейди по газону!

Перебежал. Но чего ему это стоило! На лбу - испарина, дыхание - как у
щенка, глаза косят то вправо, то влево.

- Ты чего?

- Так ведь запрещено же, - преступным шепотом ответил мне Гриша
Прахов.

Взял я его, родимого, за расколотую пуговицу, подтянул к себе и
говорю:

- Ты что ж, сукин сын, бригаду позоришь! Денег нет прилично одеться?
Это что на тебе за тряпье такое!..

И равномерно его при этом встряхиваю - для убедительности. На слове
"тряпье" не рассчитал, встряхнул чуть сильнее, и половина пуговицы
осталась у меня в пальцах. Теряя равновесие, Гриша взмахнул руками, пиджак
с треском распахнулся, и я снова увидел черный больничный штамп.

- Как из мусорки вылез! - прошипел я.

Трясущимися пальцами Гриша пытался застегнуть пиджак на оставшуюся
половину пуговицы.

- Приезжий, что ли?

- Приезжий...

- У тебя здесь родственники?

- У меня нет родственников...

- Подкидыш, что ли?

Гриша посмотрел на меня с опаской.

- Пожалуй... - осторожно согласился он.

И пока я пытался сообразить, что это он мне сейчас такое ответил,
Гриша Прахов отважился задать вопрос сам:

- Минька, а ты... Тебя ведь Минькой зовут, да?.. Ты не мог бы мне
объяснить: если кого-нибудь второй раз заметят, что он ночует на вокзале,
- что ему тогда будет?

- А кто ночует на вокзале?

Гриша замялся.

- Это неважно. Ну, скажем... я.

- А почему ты ночуешь на вокзале? Почему не в общежитии?

- Н-ну... Так вышло...

- Как вышло? - заорал я. - Что значит - вышло? Ты приезжий! Тебе
положено общежитие! Положено, понимаешь?

- Я понимаю... Но мне сказали...

- Кто сказал? А ну пойдем, покажешь, кто там тебе что сказал!

Ухватил я его за рукав и поволок. Ох, думаю, и выпишу я сейчас чертей
этим конторским! За все сразу!

- Тебя кто на работу принимал? Смирный такой, головенка маленькая -
этот? Ну, я с ним потолкую! А, ч-черт!

Я резко остановился, Гришу занесло, и мне пришлось его поддержать.

- Куда ж мы с тобой идем! - рявкнул я на него. - Сегодня ж суббота!..
У, шалопай! А ну давай точно: как вы там с ним говорили - с этим, из
отдела кадров!..

- Он предупредил меня, что с общежитием трудно, - проговорил вконец
запуганный Гриша. - И спросил, не могу ли я временно обойтись без
общежития...

- Ну! А ты?

- Я сказал, что могу, - уныло признался Гриша Прахов.

По соседней аллее прошла группа наших ребят со спортивными сумками.
Пловцы. Поравнявшись с нами, засмеялись.

- Кого поймал, Минька?

- Минька, а повязка твоя где?

- Гуляйте-гуляйте, - сердито сказал я. - Погода хорошая...

На проспекте Металлургов нас чуть было не накрыл дождь, и нырнули мы
с Гришей в кафе "Витязь".

Переделали подвальчик - не узнать. С потолка на цепях свешивается
что-то вроде средневековых светильников из жести, а на торцовой стене
богатырь на тонконогом, как журавль, коне рубится со Змеем Горынычем - аж
розовое пламя из трех пастей в косы заплетается.

Посадил я Гришу в уголке спиной к помещению, чтобы не смущать народ
тесемочным бантиком, а сам пошел к стойке.

- Миньк! - шепнула мне щекастая белокудрая Тамара. - Кого это ты
привел?

- А это наш новый резчик, - небрежно сказал я. - Нравится?

- Ну и резчики у вас! - Тамара затрясла обесцвеченными кудрями. - Как
бы он чего с собой не пронес...

Она соорудила два коктейля, и я вернулся к столику.

- Это... алкоголь? - встревожась, спросил Гриша.

- Ага, - сказал я. - Алкоголь. Чистейшей воды, неразбавленный.

И протянул ему хрупкий высокий стакан, наполненный слоистой смесью.
Гриша принял его с обреченным видом.

- Ого, да ты, я смотрю, тоже левша?

Гриша растерянно уставился на свою левую руку.

- Я нечаянно, - сообщил он и поспешно переложил стакан в правую.