или рыбак - какое мне дело? Те трое переглянулись недоуменно, а он словно
бы и не ждал другого.
Бэрсар, но нам приходится быть осторожными. Надеюсь, вы не сочтете это
праздным любопытством?
уже очень жалел, что пошел за Эргисом.
ждал, и непонятное ощущение: врать нельзя. Они ничего не поймет, но это
неважно. Он просто почувствует, когда я совру.
читал физику в... в одном из университетов. Так случилось, что пятерых
моих студентов арестовали. За разговоры. Естественно, я за них вступился.
М_о_и_ ученики, понимаете? Боролся как умел... не очень умно. Ходил по
высоким ничтожествам, писал в газеты, даже... короче, добился только, что
меня самого посадили. Продержали пять месяцев, не предъявляя обвинения, и
выпустили. Решили, что уже поумнел. Пока я сидел, был суд. Ребятам дали по
двадцать лет. Как я мог отступить? Да и в тюрьме... Ну, в общем, выгнали
из университета, отобрали лабораторию, а потом опять посадили... уже
всерьез. Решили добиться признания в государственной измене... любым
способом...
забыл. Прикосновения электродов, уколы, от которых бьешься в корчах или
рвешь с себя пылающую кожу, стоячий карцер, многосуточные допросы и боль,
боль, боль... Что-то твердое ткнулось мне в губы, я схватился за флягу,
отпил... Обойдетесь! Никому не рассказывал, и теперь не стану.
мне помогли до суда освободиться под залог. Мне удалось бежать. Вот и все.
Оказывается, я ужасно устал. Так устал, что совсем не боюсь.
мне. Год тюрьмы и полгода беспросветной работы наперегонки с судьбой.
Только нелепая, сумасшедшая гордость заставила меня идти. Этот переход я
не люблю вспоминать. Просто мы шли и однажды дошли до базы.
набитых людьми. Ушел и Эргис, как ни жаль.
красивый смуглый парень, и его телохранитель Дибар - рослый рыжий детина.
Он и за мной присматривал между делом. Не очень приятно, но это мне почти
не мешало.
по лесу, радостно удивляясь всему. Разомкнулось кольцо, свалился с души
угрюмый камень, и пришла безыскусная радость бытия. Но ко всему привыкают;
я скоро привык к покою, и лесная идиллия уже тяготила меня. Теперь меня
мучили воспоминания. Не ужасы трех последних лет, а просто клочки былого.
Фантомные боли. Тоска по отрезанной жизни. Блестящее стадо мобилей,
застывшее у перекрестка, панель управления под рукой, и стыдное сладкое
нетерпение: рвануться, вклиниться, обрезать и обогнать. Стремительный мост
над почти пересохшей рекой, трава между плитами набережной и парочки на
парапете.
зарево над домами, жидкий огонь под ногами толпы. Таким я видел его из
мобиля, по вечерам поджидая Миз. В театр я обычно не заходил, так было
лучше для нас обоих.
боль почти прошла. Только тягостное недоумение: неужели она всегда мне
лгала? Неужели можно лгать целых восемь лет - и не разу не выдать себя?
и теперь меня мучил Охотник этим тягостным ощущением, что я знаю и не знаю
его. Неприятно и непривычно, потому что память - моя гордость и мое
проклятье, она сохраняет все.
был здесь почти таким же чужим, как и я. Его уважали и, может быть, даже
любили - и все же он был не такой, как другие, отдельный от всех.
он был педант и чистюля: всегда в одно время вставал, старательно брился,
а потом в любую погоду спускался к ручью и мылся до пояса в ледяной водой.
рассердился, не сделал ненужного жеста, не изменился в лице.
ненавидел. Он держал меня на расстоянии, не подпускал к себе, и все-таки я
иногда ловил его взгляд - оценивающий, но все с тем же оттенком боли, и
каждый раз мне хотелось спросить напрямик, откуда он знает меня и что нас
связало.
перекинутся словом, поздороваться и попрощаться. Ближе всего мы, конечно,
сошлись с Дибаром. Ему не нравилась роль пастуха, а мне - овцы,
приятельство нас выручало. Он мог дружелюбно присматривать за мной, я -
делать вид, что считаю это заботой. А когда я сумел починит его ружье,
наше приятельство стало совсем непритворным.
были со мной. Мой уникальный набор, изготовленный в Лгайа: от разборных
тисков до лазерного микрометра. Одна из немногих вещей, с которыми я не
сумел расстаться; будь я язычником, я захватил бы его в могилу.
работал, а вокруг толпился народ. Всякий был не прочь задержаться,
поглазеть, похвалить, дать совет. Можно было смеяться над этим: знаменитый
физик профессор Бэрсар наконец-то нашел себе дело, я и смеялся, но не
всерьез. Да, я нашел себе дело в _э_т_о_й_ жизни, и почти уже принят
людьми. Раньше я не нуждался в людях. Была привычная жизнь, была работа,
которая заменила мне все, здесь же я был бессилен и жалок, одинокий
человек без корней, и надо было зацепиться за что-то.
Не пошучивал, не давал советов, простоя стоял и молча смотрел. Очень
удобно для наблюдения - Рават меня тоже занимал.
кроме Охотника, с кем не противно есть. Мне нравились его переменчивые
глаза и быстрая, как солнечный зайчик, улыбка. Мне нравились, как себя
держал: с достоинством, но без зазнайства. И нравилось то, что он молчит и
никак не решится спросит меня.
учили?
попахивает хроноклазмом: я со своим набором идей, со складом мышления, с
логикой десятого века учительствую в средневековье? Но Рават глядел на
меня с такой надеждой, что я понял: не хочу быть благоразумным. Три года,
как меня отлучили от университета, три года жажды и пустоты. Мне это нужно
- давать и сеять, именно мне, мне самому...
Учитель!
тел, законы Кетана и Табра, - и очень неплохо пошло. Рават был толковый
парень, с ним стоило поработать. Но что за каша была у него в голове! На
всякий вопрос он отвечал: "так бог велел", а после оказалось, что бог -
богом, а он понимает, как работает блок и рычаг, и что заставляет
двигаться пулю.
на общность законов природы и взаимосвязанность всех явлений - достаточно
радужная картинка, я знал, что это его возьмет.
подползала осень, и я чувствовал, что вся эта эпопея, словно вычитанная в
одном из романов Фирага, окончательно осточертела мне. Потускнела прелесть
мнимой свободы, и остались только холод и грязь, раздражение и усталость.
мозг, от отчуждения Охотника и зависимости от него.
невозможность вымыться и то, как они не пускали меня в свой мир.
землянках под решетками заплескалась вода. И я понял, что не могу. Хватит.
Все. Я метался от стенке к стеке, чувствуя, что сейчас сорвусь и пойду
вразнос, и стыдился этого, и хотел.
Василенко Иван
Шилова Юлия
Суворов Виктор
Посняков Андрей
Василенко Иван
Суворов Виктор