обладающих разумом".
кусочек асфальта перед Европейским вряд ли заслуживает такого названия, но
на свете есть площади и поменьше, - когда над нею, на несколько мгновений
перекрывая уже не воспринимаемый слухом серый машинный шум, разнесся
пронзительно-печальный азан; значит, для него отвоевали-таки место в
городской радиопрограмме. Ну что же, все идет своим путем. Самое время
было правоверным определять, где тут кибла. Мне же следовало побыстрее
уехать. Перехваченный взгляд (обладателя его я более не замечал, он исчез
профессионально быстро) свидетельствовал, что о моем приезде тут знали не
только те, кому надо, но и кому никак не следовало. Но я успел заметить,
что некоторые из привокзального народа - и не так уж мало, - вероятно, не
самые обремененные заботами, отойдя в сторонку, вынимали и развертывали
свои джай-намазы, дабы вознести молитву. Как сказано в суре первой,
открывающей Коран: "Тебе мы поклоняемся и Тебя просим помочь!"
банкомата. Обменный курс неприятно удивил: похоже, неизбывное стремление
грабить приезжающих все еще процветало в России. Сильнее, чем оно, в этой
стране всегда было лишь желание властей обчищать своих подданных, моих
соотечественников.
Германии разъездной корреспондент и соредактор русскоязычного журнала
"Добрососедство", издающегося не в Берлине (как можно было бы скорее всего
ожидать), а в провинциальном Аугсбурге, потому что российская эмиграция
конца прошлого века почему-то всем немецким землям предпочитала Баварию,
журнал же существовал именно на потребу этой группы германского населения.
Но и в этом городе бывающий достаточно редко, мотающийся по всему миру и
порой надолго исчезающий из поля зрения. Кем же я был сейчас в России?
Упрятал карточку поглубже в карман, тщательно пересчитал полученное из
банкомата в обмен на высокостоящие евро - и убедился в том, что стал
обладателем одной тысячи рублей, или ста россов (так назывались банкноты,
возникшие в этой стране после реформы 2026 года, то есть уже без меня).
Один росс я протянул носильщику и, против ожидания, получил сдачу. Вернул
носильщику мелочь и попросил его принести газету из видневшегося
неподалеку киоска.
нерусское обращение все-таки привилось. Не знаю, надолго ли.
вашему просвещенному выбору. Кстати, не обременяйте меня сдачей. - Как вам
будет угодно, сейид. Поистине, Trinkgeld* - прекрасный способ воспитания
вежливости. Даже в России - если только Москва является Россией.
его, опираясь на приоткрытую дверцу "ГАЗ-Эмира" - именно такой была марка
машины, на мой взгляд, не уступавшей лучшим немецким, но на них непохожей.
Высвободившееся время я использовал для того, чтобы оглядеть площадь. Пока
что, шагая вслед за носильщиком к стоянке, я успел лишь мельком заметить,
что в газетном киоске наличествовало множество изданий, но в целом
выглядел он не столь ярко, как в былые времена: заметно убавилось
порнографии и прочего чтива на потребу низким вкусам. Зато газеты теперь
можно было выбрать практически на любом языке. Быть может, именно потому
носильщик - показалось мне - слишком замешкался перед киоском: наверное,
пытался сообразить, на каком же языке мне больше всего нравится читать.
словно картинка на проявляющейся в ванночке фотобумаге. Но тренированный
взгляд уже отмечал разные мелочи, достойные внимания, даже до участия
сознания. Достаточно много, чтобы принять в расчет, виднелось мужиков, а
еще больше - парней с выбритыми головами.
закрыты, разумеется, никоим образом - и все же... Впрочем, так даже
пикантнее. Неподалеку от газетного киоска четверо парней, бритоголовых, от
души лупцевали одного - патлатого. Интересно: за что? Неужели за
патлатость? Тетрога mutantur...
я еще помню по-латыни. Потому что ко мне как-то очень незаметно
приблизился человек. Его прежде неподвижное лицо сейчас украшала приятная
улыбка. Легко угадывавшаяся под пиджаком кобура несколько портила фигуру.
Впечатления не улучшало и то, что это именно он несколько минут назад на
перроне пытался взглядом просверлить мне затылок.
громко - совершенно нормально проговорил. - С возвращеньицем...
Он же, надо полагать, принял меня - ну, не знаю за кого: за араба, может
быть, хотя я - чистый русак. Или почти чистый. Правда, от природы
смугловат, да и последние полтора месяца, проведенные то в Эль-Ваджхе, то
в Джидде - словом, на побережье Красного моря, как правило, не страдающем
от отсутствия солнечного света, - добавили южных черт в мою внешность. Но
спутать так... Намеренная ошибка? Нет, я не встречал заговорившего со мною
никогда в жизни. И долю секунды метался в поисках подходящего к случаю
ответа.
к счастью, подоспел носильщик с газетами. Я сгреб их и, хотя дорожил
минутой, не удержался, чтобы не спросить:
не уступил места старику.
адрес:
опустил окошко, сплюнул наружу и снова поднял, нажав кнопку.
продать... - И после некоторой паузы добавил, словно угрожая кому-то:
прям-таки звереют, со стопарем к нему уже не подойдешь...
едешь поглядеть на заграницы, - относились бы, как ко всем людям, и лучше
даже. Только откуда такой возьмется?
продолжать разговор. Откинулся на спинку сиденья и хотел закрыть глаза, но
раздумал. Надо было смотреть, смотреть, только смотреть. Хотя бы из
чистого любопытства. Все-таки интересно: что случилось в Москве за столько
лет, благополучно прожитых ею без меня. И не менее интересно подумать о
незнакомце. О том, что принял меня совсем за другого человека.
побывавшего здесь два с половиной года тому назад, в январе две тысячи
сорок третьего, в связи с некоторыми делами, в том числе и теми, что
интересовали меня сейчас. Но я-то - честь имею, Виталий Владимирович
Вебер, из российских немцев, но, в общем, откликающийся, когда говорят:
"Эй ты, русак!" - здесь вот уже двадцать лет как не был. С самого дня
отъезда, состоявшегося в двадцать пятом году, от чего никуда не денешься.
ущельями Брестских улиц, чтобы на втором ярусе движения совершить,
проскочив съезд на Тверскую, плавный'поворот к Триумфальной. Миновали
развязку, выводившую вверх - на третий ярус, на магистраль Север - Юг, и
вниз - к Каретному ряду. Я пожалел, что не попросил шофера ехать улицами:
отсюда, сверху, мало что можно было увидеть; придется отложить на потом.
снизились на первый ярус на Смоленской развязке, по эстакаде промахнули
над Москвой-рекой левее старого Бородинского моста и оказались на
поверхности земли на длинной площади перед Балканским вокзалом, бывшим
Киевским. Шофер безмолвно крутил баранку. И вдруг, почти неожиданно для
самого себя, я сказал ему:
не бывал. Развернись, выскочи на Смолягу, по Дубль-Арбату в центр, и уже
оттуда через Пречистенку - назад.
набережную.
руках, но не читал. Мне хотелось видеть. Видеть и думать. Я доверяю первым
впечатлениям. От них зависят решения. А они, в свою очередь, должны
Адамов Григорий
Русанов Владислав
Прозоров Александр
Перумов Ник
Посняков Андрей
Контровский Владимир