Глава вторая
допилась до того, что даже собственного мужа не признала! Правда, в комнатушке
было темно, да и три года -- срок немалый. За три года столько воды может утечь,
что и собственное имя немудрено забыть.
саму ее он видел впервые -- здесь он готов был дать голову на отсечение.
Совершенно чужая женщина, не вызывавшая ни единого проблеска в памяти.
Клавдия... Пустой звук, полный вакуум, абсолютная амнезия.
дорогу к "родному очагу". Тем более, что ему все равно нечего терять. Эта
грязная баба -- не его жена. Не может быть его женой. По крайней мере, отныне
таковою он ее не считал.
Места были совершенно незнакомыми, как, впрочем, и весь этот смрадный городишка,
который вызывал у него лишь тоску и чувство полнейшей безысходности.
вырисовывалась громада черного леса. Зато слева, в конце кривой улочки,
копошилась какая-то жизнь. Доносились людские голоса, тусклый свет нескольких
освещенных окон кабака (это был именно кабак, в этом он не сомневался: он уже
успел подметить, что местом концентрации жизни в этой глухомани служили, как
правило, питейные заведения самого низкого пошиба), -- итак, тусклый свет
нескольких освещенных окон кабака вырывал из ночного мрака облезлую стену дома
напротив да два-три уродливых безлистых деревца... Именно туда он и направил
свои стопы.
ситуации? Выхода, действительно, он не видел. Пустой вакуум позади, мрак
безысходности и неизвестности впереди. Внезапно он почувствовал себя выброшенным
из этого мира, по странной прихоти кого-то очень могущественного (Бога?)
оказавшимся на обочине жизни.
Где работал? Что умеет делать? Кто он, черт побери?!
что-то, лежащее поперек дороги в грязной, мутной луже. Он наклонился. Это был
человек.
перевернул его на спину и понял: человек мертв. Видать, напившись до потери
пульса, бедолага свалился в лужу и, не смогши подняться, захлебнулся.
что увиденного, ни каких-либо иных чувств он не испытывал. Им овладело
всепоглощающее состояние какого-то жуткого, сомнамбулического отупения. Ему было
все равно.
забегаловки, прошел прямо к стойке, заказал стакан водки, тарелку кислой капусты
и две вареные сосиски с куском черного хлеба, потом прошел к ближайшему столику,
молча выпил, закусил, поднялся и зашагал к выходу. И лишь вновь оказавшись около
стойки, за которой властвовала большая рыхлая дама с кислым, как и ее капуста,
выражением лица, он словно бы очнулся.
коровьих глазок.
глянь-ка на улицу, кто там в луже отмокает... Эй, парень, а ты погоди, --
окликнула она готового покинуть заведение незнакомца. -- Покажешь этого своего
мертвяка.
пристукнул... Николай, да где же ты, мать твою!.. Задержи этого...
щемящая тоска немного отступила, дав место призрачной надежде. Надежде на что?
Он не знал. Подобно черной дыре, неизвестность стояла перед ним и затягивала в
свое нутро. И все же он почувствовал себя легче. Наверное, и в черных дырах
живут люди -- лишь бы в такую вот черную дыру не превратилась его собственная
душа.
мерцающих вдали огней станции.
лишь со стороны буфета несся заунывный плач старенькой гармошки.
свежую голову, глядишь, и выход из этой дурацкой ситуации забрезжит. Потому как
безвыходных ситуаций не бывает, это он знал с детства.
в те далекие-далекие годы...
помещение, которое служило, по-видимому, чем-то вроде зала ожидания. Как и
везде, здесь не было ни души. Никто никуда не уезжал, никто никого не встречал
-- время как бы обтекало стороной это забытое Богом место. Именно в этом мрачном
зале он и решил скоротать остаток ночи.
вскочил, еще ничего не понимая и не помня, где он и кто он, -- и лишь потом
открыл глаза.
его и вернул хозяину.
чтобы в следующий раз я тебя здесь больше не видел. Иначе сдам в каталажку.
Глава третья
странное, но романтичное название -- Огни. Питался он в попадавшихся по пути
забегаловках, а ночевал где придется: в подъездах домов, в подвалах, на
чердаках. Поселиться в единственной городской гостинице он не рискнул: недельное
проживание в этой кишащей тараканами и клопами дыре уничтожило бы все его
скудные сбережения. А сбережениями он, действительно, похвастаться не мог: к
исходу третьего дня своего пребывания в этом сыром и сером городишке он имел в
своем распоряжении 378 тысяч с копейками. Не густо, если учесть, что целых три
года он вкалывал, как вол, на бескрайних сибирских просторах с единственной
целью -- сколотить небольшой капиталец. Сколотил, нечего сказать...
дом -- вернее, дом, который, согласно штампу в паспорте, значился местом его
постоянного жительства -- он также обходил стороной. Здесь он не появится
никогда.
больше.
Урале. Ничем примечательным он не отличался, если не считать большого бетонного
завода, который поставлял свою продукцию чуть ли не всей западной Сибири и
значительной части уральского региона. Завод обеспечивал работой добрую половину
населения Огней; другая же половина была занята либо мелкой коммерцией, либо
службой в государственных учреждениях (школы, поликлиники, детские сады,
городская больница, и т. д. и т. п.), либо пьянством. Впрочем, пили здесь все.
Пили страшно, до потери человеческого облика, до белой горячки, до летального
исхода. Смертность от спиртного в городе была едва ли не самой высокой по
стране. Обпившиеся мужики валялись прямо на улицах, и это стало настолько
привычным и обыденным явлением, что на них давно уже никто не обращал внимания.
В лютые морозы, которыми славились здешние зимы, люди мерли десятками:
свалившийся в снег от чрезмерной дозы алкоголя, бедолага замерзал в считанные
минуты. Город изобиловал десятками питейных заведений, в которых сутками
напролет околачивались здешние работяги и бомжи. А последних, надо сказать, в
городе было с избытком. Поодиночке и группами, они бесцельно слонялись по
улицам, оккупировали заброшенные дома, жгли костры на окраинах -- словом,