что сам Эрон удосужился ей сообщить?
почувствовал облегчение.
знал, насколько Глория небезразлична ко всему, связанному с его личной
жизнью. Любопытство могло подтолкнуть ее к тому, чтобы она сама пошла
выяснять у Дейкера, что с Эроном происходит, - и Эрон не смог бы ее в этом
упрекнуть. Так что оптимальным вариантом было говорить ей полуправду:
пусть она считает, что все дело в ночных кошмарах, - и дело с концом. И
все же одного упоминания о Дейкере хватило для того, чтобы Глория
заметила, как Эрон заволновался, как изменились его глаза, даже движения
стали скованней, будто он боялся выдать что-то неосторожным жестом.
расспрашивать. Я ведь вижу, как тебе тяжело. Если ты не хочешь говорить
мне правду - не надо. Я люблю тебя таким, каким ты есть, и ты не можешь
иметь тайны, способной меня оттолкнуть".
Глория вслух и тут же пожалела об этом: на какой-то миг на лице Эрона
возникла гримаса боли, и, хотя она исчезла так же быстро, как и появилась,
девушка успела ощутить легкий укол совести.
Я не знаю, что и думать...
с другом? Одно слово тянет второе, третье, и вот уже что-то лишнее и
ненужное вырвалось наружу, разрушая все, что только можно. Неудачная
мысль, неуместный, неловкий вопрос... Как тут вовремя остановиться?
Глория, во всяком случае, не знала: фраза выскользнула на свет сама и
удержать ее было невозможно.
попала в самое чувствительное место. Не больное - именно чувствительное.
Дорого бы сам Эрон заплатил за то, чтобы ее можно было посвятить в свою
тайну: страх опозориться перед самым близким, нет, даже единственным
близким ему человеком ставил заслон перед откровенностью. Но его Эрон
убрать не мог.
совсем не плохие!
перед его глазами замелькали причудливые лица-маски, мчащиеся навстречу
стебли высокой сухой травы и ворота, за которыми скрывалось нечто
бесконечно ему нужное...
передумала: о чем можно расспрашивать человека, которого тут нет?
он и сам не мог бы объяснить, где именно.
свет, щедро разливающий по улицам синие оттенки, был неровным; рваные
черные тучи асимметричными клочками, как сетью, сплетенной шизофреником,
затянули небо, - посмотришь - оторопь возьмет.
складывались в особую картину - из тех, что следовало бы помещать в залы с
прибитой на двери табличкой: "Не для слабонервных". Странная магия - магия
абстрактного искусства, когда сам зритель не может понять, что заставляет
его вздрагивать от страха или биться в припадке эйфорического хохота, -
была присуща этому подавляюще громадному ночному небу. Тьма бездны,
усмешки темных сил, мрачность веков - все оставило на его полотнище хотя
бы по нескольку мазков.
романтической любви. Бывают ночи и скучно-деловые, когда хорошо
заканчивать сверхурочные работы или спокойно спать, зная, что ничто
особенное тебя не потревожит. Но бывают и ночи, призванные сводить людей с
ума, толкать их на поступки непредсказуемые и жуткие.
секунду в окно, подумала вдруг, что... неплохо бы отравить собственного
мужа. Просто так. Ни за что. Без всякого смысла, себе в ущерб, только
потому, что небо покрыто нелепыми пятнами, а круглый лунный диск
проглядывает сквозь них особо нагло и неприятно...
ее индивидуальности, что Минни Поттер испугалась и отшатнулась, задергивая
занавеску.
гостиной, среди вещей привычных и милых, показавшихся вдруг удивительно
родными. Ей трудно было поверить, что она могла хоть на миг подумать о
таком злодействе.
Поттеры настолько привыкли друг к другу, существуя при этом каждый своей
обособленной жизнью, что им не нужны были ни ненависть, ни любовь, ни
что-либо другое.
ласков - но это входило составной частью в общий домашний уют, или, как
теперь нередко выражаются, в микроклимат. Собственно, ради этого
микроклимата оба и жили на редкость тихой и непримечательной жизнью,
способной кому угодно показаться скучной, как бесконечная асфальтовая
автострада: без выбоин, трещин, но и без неповторимой индивидуальности,
придающей прелесть старым, особенно сельским, дорогам. И Минни, и Сайласа
такое невыдающееся существование устраивало; тем более странным выглядело
на этом фоне секундное безумство, навеянное Минни луной.
возникли какие-то перемены? Ничто ведь не берется из ниоткуда...
комнату с камином, где Сайлас, как обычно, сидел, уткнувшись взглядом в
телевизор. В этот час шла его любимая программа. Хоккей.
Минни могла наблюдать его в течение нескольких лет...
мужа за плечо. Даже на ощупь (как ни смешно это звучит, но для Минни это
имело огромное значение) он был таким, как всегда: немолодой, обрюзгший
мужчина с обвисшей на подбородке кожей - само воплощение неторопливой
жизненной стабильности.
наваливаясь на мужа всем своим немалым избыточным весом.
левый полузащитник перебросил шайбу нападающему, тот замахнулся и...
стало душно и жарко.
объятий.
но вид у Минни казался настолько счастливым и глупым, что он просто не
смог на нее рассердиться.
одаривать его своей близостью.
редковатые мелкие морщины человека, никогда серьезно ничего не
переживавшего. Не остались без движения и его руки - вскоре Минни
вскрикнула и залилась добродушным смешком.
пальцем.
канули в небытие.
раз в день.
лениво вздохнул и вернулся к своему любимому занятию.
"Носорогов", и к мельканию номеров на спинах игроков приходилось
присматриваться заново, чтобы понять, что к чему.
- скорее от неожиданности, чем от настоящего испуга, - но, подняв голову,
тотчас улыбнулась. Правда, еще через секунду напустила на себя строгий вид
- на верхней лестничной площадке стоял маленький Джонни.
Василенко Иван
Акунин Борис
Якубенко Николай
Посняков Андрей
Гуль Роман Борисович
Белов Вольф