Чтение 2–й страницы книги ~Князь Владимир~

-- Молчи! Иначе сейчас умрешь!

Страж опустил глаза, острие ножа касалось его живота. Страж выпустил воздух, покачал головой:

-- Княже... Да ты что? Мы ж тебя все время ждали! Да ты только кликни... нет, я сам кликну, мы все за тобой куда велишь!

Владимир ощутил, как гора свалилась с плеч. Он шепнул:

-- Когда услышишь крики от княжьего терема, скажешь всем, что я вернулся. А пока никому, понял?

Страж закивал радостно:

-- Понял. Посадник и его люди спят долго, возьмешь тепленькими. Это не мы, новгородцы, что встаем с петухами!

-- Ты догадлив,-- одобрил Владимир.-- Быть тебе десятником!

Страж соскочил на землю, Владимир хлестнул коня. За спиной слышал облегченный вздох Ингельда, что едва не сдул его с повозки, а потом чей-то голос:

-- Эй, Корыто, чего сияешь как ромейская денежка?

И голос стража:

-- У меня праздник, Микуна. Да и тебя скоро пригласят...

Когда подъехали к воротам княжеского терема, Владимир слез, постучал. Открылись не ворота, а калитка сбоку. Дюжий заспанный страж смерил его недружелюбным взглядом. Владимир ощутил облегчение, чужак. Даже одет по-киевски. Посадник местным не доверяет, взял свою охрану.

-- Зерно привезли,-- сказал Владимир понуро,-- как и было велено.

Страж проворчал:

-- Леший вас задери всех... Чего тут так рано встают?

Пока отворял ворота, сердце Владимира прыгало, вот-вот что-то помешает, не может везти так долго. Страж на воротах узнал и не выдал, хотя мог бы заработать неплохо, но сейчас уже одни враги!

-- Давай помогу,-- вызвался он наконец. Ингельд с сомнением смотрел, как Владимир исчез во дворе, там слышались голоса, подошел кто-то еще, наконец ворота медленно распахнулись. Ингельд пересел на переднюю телегу, поспешно погнал коня на середину двора. На ухабе тряхнуло, мешки двигались, в иных даже слышалось ворчание. Ингельд начинал усиленно сморкаться и чесаться, зевал с волчьим завыванием.

Подводы пошли к крыльцу. Страж от ворот недовольно крикнул, махнул в сторону подвалов, куда, мол, дурачье, прете, повернулся закрывать ворота. Пока управлялся со створками, сонно совал засов в железные уши, Владимир уже с мечом в руке прыгнул на крыльцо:

-- Ингельд! Со мной, а остальным рубить всех, кто с оружием!

В сенях было тихо, пронеслись наверх по широкой лестнице. На втором поверхе попался крупный мужик с двумя ножами на поясе. Одет по-новгородски, но заспан по-киевски, и Владимир без сожаления воткнул на бегу меч в бок, побежал, не оглядываясь на хрипы.

На третьем поверхе у дверей двое играли в кости. Владимир и Ингельд бросились как волки на овец. Ни крика, ни звона мечей, даже не дали упасть -- оба трупа подхватили и опустили на пол без стука. Переглянулись, хищные и с растущей жаждой убийства, грянулись в двери.

В просторной спальне ложе было близ окна. От грохота взметнулось роскошное одеяло, открыв две головы: рыжую мужскую и женскую с распущенными волосами. Мужчина закричал, вскочил, голый и трясущийся, с тонкими ногами и отвислым животом.

-- Наместник? -- рявкнул Владимир страшно.

-- Наместник...-- ответил мужчина дрожащим голосом.-- Боярин Вырвидуб... меня ставил сам великий князь Ярополк! Вам отрубят головы...

Владимир с силой ударил его кулаком в лицо:

-- Нет больше такого князя!

Наместник рухнул на пол, корчился, выплевывая кровь и завывая от ужаса. Ингельд хищно прыгнул на ложе выпачканными в грязи сапогами. Женщина пыталась забиться в угол, но сильная рука викинга ухватила ее за волосы. Ей было не больше семнадцати, распущенные волосы падали до пояса. Она сразу ударилась в слезы, пыталась руками закрыть наготу.

Владимир следовал за наместником, переворачивая его пинками. Сапоги уже ступали по крови, а Ингельд с хохотом накручивал на кулак роскошные волосы, повернул девку так и эдак, наслаждаясь властью, когда в его руках не только ее тело, но и жизнь. Наконец, распаляясь, нагнул ее, заставив упереться руками о край ложа, хищно ухватил сзади.

Сапог Владимира достал наместника под ребро. Хрустнуло, тот хрипел, выплевывал крошево зубов в красной слюне. В коридоре послышался топот, звон железа. Наместник с надеждой повернул голову.

Ворвались два викинга с обагренными мечами. Владимир указал на Вырвидуба:

-- Этого привязать, чтобы он видел свою женщину... Надеюсь, это его жена, а не полюбовница. Потом можете поиметь ее за своим ярлом.

Один кивнул с готовностью, другой засмеялся:

-- Конунг! Мои уши больше ласкают хрипы умирающих, чем сладкие стоны женщины!

Он выбежал вслед за Владимиром. Уже по всему терему слышались душераздирающие крики, вопли, звенело оружие. Снизу потянуло гарью, Владимир бросил коротко:

-- Беги вниз! Всякого, кто начнет жечь, карай на горло. Это теперь наше, понял?

Викинг опрометью бросился вниз. Кроме хрипов умирающих он хотел слышать и звон монет! Придется останавливать, а то и убивать своих же берсерков, у которых звериная жажда разрушения сильнее благородной страсти к обогащению.

К полудню город был в руках Владимира. Вместе с посадником схватили с десяток его помощников, тиунов, челядь. В Новгороде, по мере того, как ширилась весть о возвращении их князя, поднимался радостный крик. Новгородцы, без нужды схватив ножи и топоры, бежали к княжескому терему.

Владимир велел выкатить из подвалов на улицу бочки с вином. Город был захвачен без единого убитого новгородца, а за теремом на холме местные плотники спешно ставили помост, укрепляли колья. Волхвам Владимир отдал двух младших детей посадника, а жену и малолетних дочерей викинги утащили в свой лагерь.

На взмыленном коне во двор ворвался всадник. Соскочил на землю, побежал в развевающемся плаще на крыльцо. Двое викингов обнажили меч, заступили дорогу. Владимир распахнул руки:

-- Это свой... Войдан, что тебя задержало так долго?

Он улыбался, но глаза были холодными. Войдан, не заметив отчуждения, обнял, хлопнул по плечу:

-- Я знал! Я знал, что ты вернешься! Задержало? А я жил в селе Панаса, у меня ж люди Ярополка отобрали здесь все. Почему не сообщил, что идешь?

-- Я поспел бы раньше гонца,-- объяснил Владимир.-- А где Тавр?

-- Он еще дальше, в бегах. Ярополк звал его на службу, но Тавр его не признал великим князем. Теперь прячется в лесах. Я уже послал за ним.

Владимир ощутил, как с сердца свалился камень. Есть же еще настоящие люди! Верные слову, долгу, чести... Правда, может быть они не столько верные слову, как хитрые? Пока не увидят его трупа, не поверят, что он побежден? Хотят быть с более сильным... Но не это главное. Важнее, что есть люди, которые и в тяжкую годину оставались верны. А уж почему верны, это важно для простого человека, но не для политика.

-- Значит, и Панас...

-- И Кремень, и другие изгои. Не говоря уже о волхвах, боярах новгородских. Это твой город, Владимир. Даже те, кто называл тебя робичем, теперь пойдут за тобой. Люди Ярополка слишком много обид чинили новгородцам.

-- Ну, это нам на пользу,-- Владимир раздвинул губы в знакомой Войдану волчьей усмешке.-- А Добрыня?

-- Тот с малой дружиной, аки печенег, кочует по весям. Ярополк с ним справиться не может, тот больно хитер, все воинские уловки знает, полжизни провел в Диком Поле. Но и Добрыня на людей Ярополка не нападает, не дразнит. Так у них и застыло: ни мир, ни война. Похоже, тоже ждет твоего возвращения. Иначе пошел бы к Ярополку, тот звал на службу: обещал и боярство оставить, раз уж отец пожаловал, и земель прирезать.

Тавр прибыл часом позже, на пару шагов опередив Панаса и Кремня. С той радостью как обнимали, Владимир ощутил, что его воспринимают не как князя, новгородского или великого, а что пока дороже -- как потерянного и найденного сына.

Тавр всегда одевался скромно, но сейчас Владимир ощутил, что на этот раз простота идет от бедности. Как и исхудавшее лицо, голодный блеск глаз, темные пятна обморожения на щеках.

-- Разбирайте свои дома и земли обратно,-- сказал он со щемом в сердце,-- и еще угодья предателей...

Войдан равнодушно кивнул, Тавр отмахнулся:

-- Заберем. Ты говори быстрее, какие у тебя силы? Что можем успеть, пока Ярополк дознается?

Войдан остро взглянул на Владимира:

-- Я заметил, что варяги никого из города не пускают.

-- Твои уроки,-- кивнул Владимир.-- Пусть Ярополк пока видит сладкие сны. А мы окропим победу, посадник накопил хорошего вина, и до утра решим, на что хватит сил...

Тавр перехватил понимающий взгляд Войдана, кивнул. Даже возмужав и взматерев, князь не говорит, как Ярополк, "я", а только "мы".

Солнце пошло к закату, ветерок стих, воздух был теплый, чистый, напоенный запахами пробуждающейся земли. Народ, празднично одетый, стягивался на площадь, где все еще стучали топоры. Новгородские умельцы помост поставили прочный, а колья вбили оструганные мастерски, с правильно заостренными кончиками.

От терема послышались крики, ругань. Тащили посадника, его помощников. Один кол поставили выше других, как раз для того человека, кто волею Ярополка был выше всех в Новгороде.

Добровольные помощники принесли лестницы. Десятки рук схватили пленных, потащили наверх. Двое орали и отчаянно сопротивлялись, а посадник повис в грубых руках, глаза его закатывались.

-- Погляди сверху на свой город,-- приговаривали ему почти ласково.-- Ты ж был выше всех, нас за людев не чел! Вот и будь выше.

Острие кола сверху было тонким на длину среднего пальца, разве что малость толще, затем медленно расширялось. Какое-то время можно держаться, напрягая мышцы задницы и сжимая ногами гладко обструганный ствол, но никто не продержится вечно. Усталость побеждает любого богатыря, но даже тогда у немногих хватает мужества расслабить мышцы и помочь себе умереть быстро.

Наместник начал кричать и дергаться на колу первым. Его грузное тело просело, кол обагрился кровью и слизью. Завыл еще один, в смертной муке запрокинул голову, кровь потекла темная, будто и не человека казнили вовсе, а вурдалака.

В толпе смеялись, хлопали в ладоши, подбадривали, советовали как продержаться дольше. В воздухе стоял теплый запах свежей крови и свежих внутренностей вперемешку с содержимым порванного кишечника. В толпе собравшихся мальчишки-разносчики бойко торговали ячменными лепешками, булками и пирогами.

Потом часть народа отхлынула к капищу, там жрецы приносили в жертву детей посадника. По подсказке новгородцев пымали несколько ярых сторонников Ярополка, коим пожаловал дома и земли воевод Владимира. Для них спешно начали ставить еще колья, а кому не нашлось места, тех Владимир велел повесить на крюках за ребра возле городских ворот.

Жен и старших дочерей предателей отдал викингам и просто охочим на потеху, младших -- в жертву Перуну, а дома -- на поток и разграбление. Земли вернул прежним хозяевам, не взяв себе ни щепочки.

Глава 3

Войдан еще в первый день собрал сотников, велел проверить кто и насколько в их старшей и младшей дружинах готов к бою, а кто и к походу на Киев. Все кузницы работали, удивляя и настораживая викингов, круглые сутки. Оттуда выносили охапками еще горячие мечи, топоры, кривые сабли. Заново перековывали коней, готовили к дальней дороге.

Главному войску викингов оставалось два дня хода, чтобы добраться до Новгорода. Владимир спешил за эти два дня переделать все дела, чтобы увести эту жадную до крови толпу в глубину Руси.

Задерганный, усталый, он валился с ног, а в седле проводил времени больше, чем на ложе. Когда приехал в терем, осушил большую чашу крепчайшей кавы, сердце застучало чаще, но сил почти не прибавилось. Кава тоже не придает сил, как объяснил волхв, а берет из его же запасов. Но откуда их брать, если уже все выметено, по сусекам поскреб и вычистил?

Обедал стоя как конь, так еще можно было противиться сну. Когда дверь распахнулась, Владимир ожидал Тавра, но на пороге возник перекошенный силуэт Сувора.

-- Княже, к тебе послы!

-- Кто? -- переспросил Владимир. Сувор двоился и расплывался в его глазах, будто в его личину поселилась Мара.

-- Послы!

-- От кого? -- он ощутил, как сон начал отступать, а сердце похолодело.-- От Ярополка? Или от Рогволода?

-- Нет, княже. Заморские! Правда, гутарят по-нашему, только язык малость чудной.

-- Не до послов,-- ответил Владимир.-- Накорми, пусть ждут до утра. Утро, мол, вечера мудренее.

-- Как скажешь, княже,-- ответил Сувор, но остался на месте.-- Подождут, так подождут. Только они вроде бы помощи просят!

Владимир горько засмеялся:

-- Помощи? У нас? Самому впору вешаться или топиться. Зови! Интересно, кому это еще хуже, чем нам... Нет, приведи их в малую палату. Там сейчас Добрыня с боярами, Тавр. Я сейчас приду.

Сувор удалился. Владимир осушил еще чарку кавы, набросил княжеское платье и спустился в малую палату. Пир там угасал, но пиры Владимира были теми кострами, которые только ждут новой охапки хвороста. Едва Владимир вошел, за столом раздался довольный гомон, отроки забегали чаще, сменили скатерти. Пировали все свои: Добрыня, Тавр, Стойгнев, Панас, Твердохлеб, молодые бояре и двое тысяцких.

Гостей еще не было, но едва Владимир сел, как за дверью послышались голоса. Дверь распахнулась, в палату вошли люди, от которых сразу повеяло железом и кровью. Рослые, крутоплечие, суроволицые, все в доспехах: не парадных, а бранных, погнутых и рябых, словно их клевали птицы с железными носами.

Владимир невольно взглянул на сапоги прибывших. Стоптанные подошвы и сбитые каблуки, пыль заполнила трещины. У одного потертости от стремян, остальные явно бились пешими.

Вперед выступил седоусый мужчина, шлем держал на согнутом локте. Белые волосы свободно падали на плечи. Коричневое лицо настолько иссечено морщинами, что шрамы почти прятались среди них. Глаза у него были светло-голубые, цвета северной морской волны.

-- Челом бьем тебе, князь,-- густой сильный голос наподнил палату.-- Желаем здравствовать в мирном граде Новгороде!

-- Благодарствую,-- ответил Владимир настороженно, почудилась издевка в слове "мирный".-- И вам... желаю того же. С чем прибыли, дорогие гости?

Он широким жестом пригласил их за стол. Пока рассаживались, изучал их внимательно. Это в Царьграде императором может быть слабый старик, а здесь, на украинах мира, вождями становятся лишь те, кто умеет крепко держать меч и с его помощью сплотить вокруг себя дружину себе подобных. Эти гости именно такие. Держатся с достоинством, не простые воины, но в доспехах и при мечах. И видно, что оружием пользоваться умеют.

-- Мы прибыли издалека,-- сказал седоусый.-- Меня зовут Горислав, а это доблестные Ратмир, Всебой и Вышеслав. Мы добирались с западных границ славянского мира... Мы -- велеты, а в других странах нас кличут лютичами. Испокон веков мы занимаем земли от реки Лаба и реки Сала на западе до реки Одра или Одер на востоке, от Рудных гор на юге и до самого Балтийского моря на севере...

-- Великую землю держите,-- заметил Владимир уважительно.

-- Увы, земли славянского мира уменьшаются, княже! Да так быстро, что могут исчезнуть вовсе. Германская империя с ее "Дранг нах Остен" давит со страшной силой вот уже двести лет. Еще раньше от ее ударов рассыпалась Римская империя, от мечей германцев пали целые страны. Теперь она обрушилась на нас... Ей нас не сломить, ведь мы -- велеты, тевтонов били и бьем. Ни одно войско захватчиков, что приходят к нам, не уходит целым...

Он перевел дыхание, а воин, которого он назвал Ратмиром, вклинился горячо:

-- Мы бы справились с Германией сами, ведь мы -- велеты, а то и послали бы своих героев в их земли, чтобы там разрушили все и сожгли, а детей увели, дабы навсегда стереть с лица земли этот подлый род... если бы не бодричи! Этот подлейший союз, что всегда враждовал и воевал с нами. Он пошел с Германией, чтобы одолеть нас или хотя бы ослабить!

Владимир обвел взглядом внимательно слушающих бояр. Добрыня сочувствующе кивал, на его широком лице было само сострадание.

-- Но ведь бодричи,-- сказал Владимир осторожно,-- гм... у них те же боги, тот же язык, та же одежка... Сколько их в союзе?

-- Всего лишь десятка два крупных племен и полсотни мелких.

-- А у вас?

-- Наш благородный союз лютичей объединяет двадцать больших племен,-- ответил Горислав с достоинством,-- где живут исполненные доблести мужи и целомудренные женщины! У нас ищет защиты множество независимых племен, которые взамен дают нам своих храбрых воинов! Их не менее пяти десятков.

Его бояре закивали, глаза их горели гордостью. Горислав продолжил после отмеренной паузы, что придавала его словам больше веса:

-- И мы, и даже презренные бодричи, даже врозь могли бы стереть с лица земли Германию! А уж вместе... Но нам приходится драться против этих собак бодричей, а Германия тем временем захватывает ихние и наши земли!

Молчание было тяжелым. Тавр спросил внезапно:

-- А вы, лютичи, никогда не обращались за помощью к Германии?

Горислав пренебрежительно отмахнулся:

-- Всего дважды. Или трижды. Да и присылали они не такие уж большие отряды... Но теперь поддерживают бодричей, этих проклятых...

Отроки быстро сняли запачканную скатерть вместе с посудой, а другие мигом накрыли узорной белоснежной, расставили братины с хмельным вином, блюда с жареной и печеной дичью.

Владимир жестом пригласил гостей угощаться, мол, здесь на пиру все равны. А он здесь первый среди равных, не столько князь, сколько витязь, заслуживший славу и уважение своей отвагой и удалью.

-- Но чем можем помочь мы?

-- Страна у вас могучая. Войн нет. Ну... больших, как у нас. А брат с братом везде бьются, это не в счет. Дай нам войско! Мы готовы платить, сколько скажешь. Разобьем подлых бодричей, рассеем их племена по лесам, дабы следа не осталось, и будет одна сильная держава. Мы заставим трепетать Германию и другие западные страны! У вас Русь Восточная, у нас будет Русь Западная. Две великие державы будут править миром. А нападет кто -- отобьемся хоть от всего света, если спина к спине!

-- Хорошие слова ты рек,-- ответил Владимир. Он понял, что прячет глаза. В палате повисло тяжелое молчание. Воеводы и бояре опускали головы. Тавр покраснел так, что смотреть было страшно. Владимир первый раз видел, чтобы все видавший боярин покраснел. Все поглядывали на Вячеслава, бодрического боярина, что сидел за вторым столом от князя. Прибыл в прошлом году, просил помощь супротив проклятых лютичей, этих вот самых, но не получил, остался в Новгороде, прижился, сумел заслужить уважение честью и отвагой.

Добрыня сопел сочувствующе, ложка в его пальцах гнулась, вдруг распалась на две половины. Он выругался зло, с такой злобой, будто кто наступил грязным сапогом на его девственную душу.

-- Хорошие слова,-- повторил Владимир мучительно. Язык прилип к гортани, губы вело. Все отводили взоры, только велеты смотрели в упор. Измученные лица были ожидающими. В глазах горела страсть.

Что он мог ответить? Что сами, как голодные псы, сцепились в драке за мозговую косточку -- великокняжеский стол в Киеве? Что снова пошли войска друг на друга, что и здесь бьются славяне не с чужеземцами, а друг другу секут головы, устилают поля трупами? Много народу на Руси, если поглядеть после побоища на бранное поле! На залитой красным земле, где все ямки заполнены кровью -- горы мертвых тел, павших безусых парней, которым бы еще жить да жить, пахать землю, строить города, населять мир потомством!

Бодричи призвали на помощь Германию? Но смеет ли возмущаться этим тот, кто призвал свеев, чтобы с ними идти на родного брата? Ярополк вовсе сотворил непотребное! Бодричи хоть немцев позвали, народ одного со славянами корня, а тот вовсе печенегов кликнул, степняков, лютых врагов любого землепашца, народ вовсе дикий и невесть откуда взявшийся... Не говоря уже о том, что их вождь пьет из черепа их отца, великого князя Святослава, бахвалится победой! Это он, Владимир, любил ревнивой любовью затурканного сына, что видит блистающего отца лишь издали, а для Ярополка он еще и благодетель, при жизни отдавший ему престол в Киеве!

И вот сшибаются в страшной сече русские полки, реки выходят из берегов из-за перегородивших русло трупов. Кровавые ручьи бегут по земле, сливаются в реки, а те до самого моря текут красными как закат... А тем временем польский король Болеслав захватывает оставшиеся без защиты окраинные русские земли, богатые людьми и городами, на юге печенегам отдали земли для поселения, теперь их и силой оттуда не выбьешь...

Что сказать посланцам полабских славян? Не только они, родственная русичам по языку и вере Пруссия, с которой Русь в родстве и торговле, в одиночку бьется против Германской империи. Пока сражается успешно, держит земли по южному берегу Балтийского моря между нижним течением рек Висла и Неман, даже сама переходит иной раз в наступление, вторгается на германские земли, но выстоит ли? Германия, раньше соседей успевшая собраться в единый могучий кулак, в единое королевство-империю, даже во сне видит богатые земли славян-пруссов захваченными, а самих пруссов -- истребленными или онемеченными... Сокращаются границы славянского мира! Если верить волхвам, то за последние два-три поколения сократились вдвое. Если так пойдет и дальше, еще через три поколения род их исчезнет! О них вспомнят как сейчас вспоминают халдеев или филимистян...

-- Дорогие мои,-- сказал он и сделал усилие, чтобы проглотить комок в горле.-- Такие важные вопросы решаю не я один... Отдыхайте, располагайтесь в нашем городе. Вам выделят лучшие дома для постоя, ваших людей... у вас большая дружина? разведут на постой. А мы будем советоваться с воеводами и боярами. Подумаем, и дадим ответ... А пока верьте, сердца и души наши с вами!

-- Спасибо, княже,-- ответил Горислав.

Лицо его дернулось, глаза блеснули влагой. Он поднялся, остальные тоже стали подниматься. Владимир быстро встал, жестом удержал их на местах:

-- Прошу вас, дорогие гости, продолжайте пировать! Со мной уйдут только Тавр и Войдан, мне нужна их помощь. А потом вас отведут в палаты, где сейчас метут и готовят для вас.

Когда с ним вышли оба воеводы, Тавр сказал понимающе:

-- Язык не повернулся? Ладно, сами увидят каким свинством занимаемся на Руси. Война между лютичами и бодричами покажется детской забавой! Сами уедут, ничего объяснять не надо будет.

На пороге своей комнатки Владимир велел:

-- Войдан, варяги -- твоя забота. Займи их чем-нибудь. А то начнутся разбои, резня... Они без крови жить не могут. А когда удержать будет невмоготу, веди на Киев.

-- А ты?

Владимир отмахнулся:

-- Догоню позже.

-- Уже в Киеве?

-- Надеюсь, раньше. Надо кое-что решить по дороге.

Войдан кивнул, уже доверял чутью молодого князя. Вести варягов, так вести. Он сумеет их занять так, что будут еле ноги волочить, а считать будут, что это они сами так захотели...

Оставшись наедине с Тавром, Владимир бросил коротко:

-- Теперь к делу. Задумал я послать посла к Рогволоду полоцкому. Бояре новгородские настаивают, да ты все слышал и сам. Дочь его Рогнеда, красоты несказанной, так говорят... Хочу взять ее в жены. Понял?

Тавр стоял неподвижно. Лицо его словно окаменело. Сколько Владимир не пытался что-то прочесть в нем, ни одна жилка не дрогнула, глазом не моргнул.

-- Ну же,-- поторопил Владимир,-- берешься?

-- Какой ответ привезти? -- спросил наконец Тавр. Он снова взглянул в глубину глаз князя.

Некоторое время они смотрели глаза в глаза. Владимир быстро подошел, обнял, поцеловал в щеку.

-- Спасибо,-- сказал он взволнованно.-- Я рад, что в тебе не ошибся. Ты прозреваешь мои задумы. А если так, то ты знаешь, какой ответ мне надобен.

Тавр усмехнулся, в голосе прозвучала издевка:

-- Такой ответ, княже, получить будет нетрудно.

Большое войско свеев подошло через три дня. Еще неделю подходили отставшие, на телегах везли заболевших. Не дожидаясь возвращения Тавра, Владимир дал викингам отдохнуть два дня, затем снабдил телегами, дал в помощь две сотни новгородцев, и Войдан повел их на Киев. Владимир еще пообещал догнать по дороге или под стенами стольного града.

Владимир был с боярами, когда прискакал гонец:

-- Наши послы возвращаются!

-- Где они? -- встрепенулся Владимир.

-- Въехали в городские врата!

Он быстро оглядел зал. К счастью, здесь как раз были многие знатные и почитаемые новгородцы, старейшины кварталов.

-- Привезти их прямо сюда! -- велел он громко.-- У меня нет тайн от великого града Новгорода, приютившего меня, и славных новгородцев!

Довольный гул был ответом. Все снова рассаживались, с нетерпением глядели на двери. Вид у новгородцев был гордый. Они и здесь решают дела своего торгового града!

Ждать пришлось недолго. За окнами вскоре послышались крики, голоса. Затем шум переместился к крыльцу, загремели сапоги по лестницам. В дверь просунулась голова Кременя:

-- Наши послы! Пускать?

-- Немедля,-- распорядился Владимир.