но Лютеция сказала возмущенно:
бегом унесли в повозку, воины спешили вернуться к грабежу.
на поляну раньше, чем ее покинул последний всадник. На деревьях оглушительно
орали вороны, хлопали крыльями.
время ехали бок о бок. Тревор хмурился, на лбу собирались глубокие складки.
Пышные серебряные усы распушились, как у рассерженного кота.
непуганых идиотов? Мы собрали такие мечи... а двум кинжалам так и вовсе цены
нет! Чтоб вот так побить, да не забрать хотя бы самое ценное... Ничего не
понимаю.
непонятно.
бродяг встретят по дороге, по одежде видно - разбойник, но когда Лютеция
сама начала врачевать открытую рану на боку, служанка сдалась, отстранила
юную госпожу.
госпожа... Вот не выживают, и все!
милосердными!
повозку трясло немилосердно. Клотильда под присмотром Лютеции перевязала бок
чистыми тряпицами.
ручья. Костров развели два: один для благородной госпожи и ее служанки,
другой для мужчин с их грубым хохотом и грубыми шутками.
помощью служанки и заботливо поддерживающей его юной девушки доковылял к
ручью, попытался сесть, но завалился на бок. Все же дотянулся до ручья,
жадно сунулся лицом в холодную воду. Клотильда выждала, бесцеремонно
схватила за волосы:
едва не задохнулся. С усилием пытался сесть, но не сумел, упал навзничь.
Глаза его уставились в небо. Хмурое, нависающее черными тучами, оно
почему-то совсем не отражалось в темных глазах.
подойти ближе к ручью: медленно и основательно. Его совсем не старческие
глаза сурово и с брезгливостью вглядывались в бледное лицо:
Глаза непонимающе уставились в грозное, нависшее над ним лицо. Тревор
спросил девушек:
римский не ответит сразу!
кличка... Или, хотя бы, ты какой по счету?
тебя зовут?
начали вырастать в крупные капли. Он багровел, двигал морщинами, наконец,
лицо стало бледным, как у мертвеца.
ночь, утром все равно оставим. Не наше это дело: еду переводить на
подыхающих.
едой туговато. Тебе что, подают готовенькое! Все голодать будут, но ты не
заметишь!
раненого. Багровый диск наполовину опустился за деревья. Красноватый свет
пал на лицо раненого.
тебя зовут?.. Эрик? Рагнур?.. Олаф?.. Транар?.. Фарамунд?
расширенные зрачки коричневых глаз стали еще шире.
дяде скажу, что ты вспомнил имя. И он не убьет тебя... чтоб не переводить
еду.
глубокой грязи, где прятались глубокие рытвины. Воины всякий раз бодро
соскакивали с коней, привычно упирались сильными плечами. Раненый сквозь
грохот в голове слышал голоса, его намеревались то выбросить как чужака, то
сперва зарезать, а потом выбросить, однако всякий раз слышался нежный
голосок светлой, как мечта, девушки, голоса умолкали, а он проваливался в
тяжелый беспокойный сон.
стене крутого берега видели норы, в которых гнездились люди, такие же темные
и горбатые, как птицы, но повадками похожие на тихих мышей.
повозки мелькали деревья, слышался сильный запах хвои, потом снова аромат
берез, что вытеснялся мощными запахами дубовых рощ.
опять лес, сумрачный и темный, словно небосвод пошел неровной трещиной.
Ветер ворвался в окна, затрепетал грубыми полотняными занавесками. Звук был
тревожным, словно незримые демоны хлопали в ладоши. В щелях тонко и зловеще
свистело, повизгивало. Холодные пальцы забирались под одежду, по коже
вздувались крупные пупырышки.
Лютеция тщетно пыталась спрятаться под ворохом медвежьих шкур. Клотильда,
жалея молодую госпожу, укрыла раненого своим одеялом, а сама вжалась в
уголок. Лютеция молча привлекла ее к себе, укрыла, и дальше молодые девушки
грели друг друга дыханием, сберегая тепло.
мир потемнел, а над головой грохотало все громче, грознее, он вздрогнул,
открыл глаза. Глазные яблоки были красные, налитые кровью, воспаленные, а
коричневая радужка стала почти черной.
странный лихорадочный румянец. По крыше часто-часто застучали крупные капли.
Мир дрогнул от страшного раската грома. Слепяще сверкнул белый огонь, сквозь
струи холодной воды донесся запах горелого.
Страшные силы обрушились на землю, от грохота закачалась земля, донеслось
испуганное ржание коней. Повозка уже остановилась, люди спрятались под
деревьями, не видя впереди ничего, кроме серой стены холодной воды.