должен меня понимать...
с торной дороги и неспешно затрусил в лес - а женщина спокойно пошла вслед
за ним, все дальше углубляясь в густеющий кустарник и петляя меж редких
белых стволов берез. Так слепой идет за надежным, не раз проверенным
поводырем, так ходят за матерью или за любовником, так ходят не раздумывая
и не сомневаясь.
пастушьему шалашу - добротному, плотно застеленному свежими ветками, с
выгоревшим кострищем посередине, над которым на длинной палке, привешенной
к двум поперечным жердям, висел закопченный котел. Женщина занялась
костром, едкий дым вскоре заполнил внутренность шалаша, явно собираясь
прокоптить незваных постояльцев до конца их дней, а пес исчез в лесу, и
только изредка светились поблизости его настороженные глаза.
корчму Иошки Мозеля. Молча шла она по дороге, молча плутала меж стволами,
молча разжигала костер и разбиралась со скудными припасами, вынутыми из
холщовой дорожной сумки с нашитыми поверх полосами дубленой кожи. Пастуший
шалаш, привыкший к шумным, говорливым людям, горланящим песни и далеко за
полночь пугающим друг друга страшными сказками, удивленно внимал тишине -
и когда легкий ночной дождь, шурша и притоптывая, прошелся по лесу,
спугнув тишину, то шалашу стало спокойнее от этих уютно шепчущих звуков.
грибница начала свершать темное таинство рождения гриба, переполошенно
зацокала одинокая белка в кроне векового бука, и догорающий костер внутри
шалаша слабо высветил две прильнувшие друг к другу тени: человечью и
нечеловечью.
должен меня понимать... Откуда мне было знать, что молодой княжич против
отца родного неладное замышляет? Ты, Джош, тоже не всегда знал, что тащишь
- а тащил, небось!
крупному лохматому телу, и было в ее движении что-то непристойное, не
похожее на простое желание добыть побольше тепла. - Помнишь, ты мне
говорил: пальцы карманника нежнее соболиного меха! Помнишь, небось...
Неделю, говорил, не погладишь чужие кошели - на восьмой день и камень с
земли не подберешь, выронишь! А моя хватка иная, да только и пробовать ее
чаще приходится. Строг был Самуил-баца, отец мой приемный, тяжко учил,
всех выучил; одна я, дура, на рожон из-за тебя поперлась... спи, Джош, это
я так, поскулить перед сном захотелось...
глазами все время вставало суровое лицо отца, Самуила-турка из Шафляр,
которого шафлярцы прозвали Самуилом-бацой, что на подгальском наречии
значило "Старший пастух" или попросту "Пастырь". Призрачный лик хмурился,
сдвигая косматые брови, в выпуклых жабьих глазах турка блестел гневный
огонь, и почему-то из-за плеча отцовского выглядывало, издевательски
покачиваясь, рыжее петушиное перо.
серебряной пряжкой было заколото точно такое же перо.
увидеть его во второй раз.
заставляя одноухого пса вздрагивать и на миг выныривать из чуткой собачьей
дремы, - прости ослушницу... Ведь знала же, помнила, в душе тавром выжгла
слова твои: "Не воруйте, дети, у дьявола, ибо дьявол берет по праву
обмана, но все же по праву; а мы просто берем! Опасайтесь многих, но не
бойтесь никого - кроме Великого Здрайцы!" [Здрайца - по-польски означает
то же, что и древнееврейское "Сатан", то есть Сатана: Изменник, Предатель,
Противоречащий] Вот и вышло так, Самуил-баца, что твоя глупая дочь Марта,
бывшая гроза шафлярских мальчишек, бежит теперь испуганной косулей от
охотника, и нет ей убежища на всем белом свете! Ах, Джош, Джош-Молчальник,
что ж ты сделал со мной!.. что я сама с собой сделала..."
день, когда она впервые поняла недозрелым детским умишком, что родилась
воровкой.
послеобеденной трубки.
смеялся, раздувая ноздри орлиного носа и топорща жесткие седые усы.
пса, вздрагивающего во сне.
поясе, привязанном к потолочной балке заброшенной сторожки.
со стороны весело зазеленевшей Магурской Громады явился в Шафляры
незнакомый турок. Впрочем, турком прозвали его сами шафлярцы за длинную,
диковинно выгнутую трубку, которая вечно дымилась у незнакомца в зубах, да
еще за внимательные смоляные глаза навыкате. Темной же мастью и птичьим
носом здесь трудно было кого-нибудь удивить - добрая половина бескидских
мужиков была чернявой и клювастой. Поселился гость в хате столетнего
дедушки Кшися, и все три с половиной года, что остались старику до прихода
костлявой, не мог нарадоваться одинокий Кшись на своего постояльца,
которого перед смертью назвал сыном. Сами шафлярцы, не шибко жаловавшие
чужаков, тоже на удивление быстро привыкли и к пришельцу, и к его имени
Самуил, непривычно звучащему для местного слуха - работал Самуил-турок за
троих, на святые образа крестился исправно, пил с умом, ругаться умел так,
что самые завзятые сквернословы плотней натягивали бараньи шапки на уши и
хмыкали в курчавые бороды, девок без нужды не портил, а мужние бабы
частенько бегали в лес за ушедшим на охоту Самуилом в отсутствие законных
муженьков, выгнавших стада к Озерам.
иметь в доме хозяйку, которая нравится другим - раз со мной живет, значит,
и я не из пустобрехов.
молодости не раз и не два выбиравшегося бацой - старшим пастухом, чье
слово для прочих главней отцовского, - Самуил-турок безвылазно сидел в
хате, поил старика травяными отварами и держал за иссохшую руку, забывая
поесть и урывая клочки сна, когда старика чуточку отпускало. А после
похорон впервые отправился с шафлярскими пастухами в Косцелец - и те, кто
помнил тот давний выпас, говаривали, что словно дедушка Кшись встал из
гроба и каркающим голосом Самуила-турка отдавал приказы: дойных овец и коз
отправить на Крулеву гору, баранов с козлами и ярок с ягнятами - здесь
оставить, коров к Озерам, волов согнать в редкий лес над речкой...
малый топорик на длинном древке, с медными колечками на конце топорища.
Всякий уважающий себя подгальский пастух умел в танце прыгать через свою
чупагу, ухватившись руками за лезвие и за топорище, а когда поднимался
пастуший топорик не для забавы, а для мужской кровавой потехи, то
частенько приходилось после сколачивать домовины для неудачников.
козлом новый баца был не горазд. Как-то раз явился в Шафляры
Мардула-разбойник, знатный овцекрад, о котором говаривали, что ему
человеку шею свернуть - как иному высморкаться. Явился и давай шутки
шутить: дескать, в старом стаде новый вожак, холощеный валух шафлярских
баранов водит! Слово за слово, встали друг перед другом Самуил с
Мардулой-разбойничком на зеленом лугу, заметался неистовый Мардула вокруг
хмурого турка, как грозовой вихрь вокруг старого утеса, плеснула медным
звоном Мардулина чупага... пляшет Мардула, а в руках у Самуила-бацы уже
две чупаги: и своя, и разбойничья. Что сделал, когда успел, как утес у
вихря молнию из пальцев выкрал - не увидели того шафлярцы. Схватился
Мардула за нож, рванул из-за пояса и замер на месте, ровно забыл, что с
ножом делать собирался.
побратиму. Прими взамен мою и поклонимся друг другу в пояс.
конце всегда добавляли: хотите верьте, хотите нет, только тем дело и
кончилось.
себя немую Баганту, овдовевшую еще до его прихода в село, и жил с
безъязыкой душа в душу. А детей не имел. Не хотел или не мог - но на
вторую зиму после свадьбы исчез из Шафляр до середины весны и по
возвращении привел с собой мальчонку. Подобрал где-то. Баганта приняла
хлопца как сына родного, Самуил-баца имя приемышу дал - назвали Яном, а
пока маленький был, Яносиком звался. С той поры и пошло: раз в три-четыре
зимы исчезал Самуил из Шафляр, скитался где-то до полугода и возвращался с
приемышем. Когда с мальцом, когда с девкой. И все как один: лядащенькие,
чернявые да востроносенькие. Галчата и галчата, словно родные дети турка -
а когда охотник Собек бросил как-то со зла: "Воронье!", так назавтра забыл
имя родной матери.
Лондон Джек
Афанасьев Роман
Прозоров Александр
Орлов Алекс
Афанасьев Роман
Якубенко Николай