внезапный налет и странный меч с двумя клинками, параллельно растущими из
широкой рукоятки. Меч для боя в темноте, когда нечетко видна голова врага.
Меч сломался.
грустно глядел на лежащего юношу. Быку хотелось в стойло.
наложницу!
займется твоей женой!
райских садов! Купи...
колотушкой в малый медный гонг.
на выскальзывающий рычаг весла.
ладонь ударила в затылок, и Якоб упал на колени у койки раненого.
озверевшее небо нависало над ореховой скорлупкой, подхваченной тысячами
брызжущих смертей.
И невесомые, невероятные контуры башен Города, встающего за грядой бурых
холмов.
двинулся обратно. Через несколько минут он, неожиданно для себя, оказался
на базарной площади, где, по уверению старожилов, сходились все улицы и
переулки этого неправильного Города - хотя изредка, собравшись именно на
базар, лекарь с трудом находил ее...
сапожника Марцелла, долго втолковывавшего Якобу о преимуществах коронного
удара римских легионеров - снизу вверх, коротким мечом, в подшлемный
ремень - перед длинномерными македонскими копьями-сариссами. Периодически
в пьяной болтовне сапожника проскальзывали такие подробности чуть ли не
тысячелетней давности, что Якоба невольно начинал мучить вопрос: откуда
всклокоченный опухший Марцелл мог все это знать?!.
уверенным, что идешь, куда надо. Здесь вообще ни в чем нельзя было быть
уверенным. Даже в том, что тебе удастся уйти из Города - и не только
потому, что за южными воротами почти сразу же начиналась пустыня, откуда
регулярно налетали орды лохматых непонятных кочевников, расшибавшиеся о
мощь крепостных стен; и не только потому, что с запада лежали горы, где,
по слухам, водились великаны и колдуны, а на самом деле водились хмурые
неприветливые горцы, без особого радушия относившиеся к горожанам. Нередко
посланные на чье-то усмирение войска вообще не возвращались (война есть
война!), или возвращались, но с совершенно другой стороны, усмирив, как
выяснилось, множество никому не известных племен, и позаимствовав у них
кучу никем не виданных трофеев. Трофеи поступали в казну, жалованье
пропивалось выжившими, и все входило в прежнее русло.
печалило матросов, привыкших к удачной торговле, крепкому вину и умеренным
ценам; и когда корабли все же уплывали, многие из команды оставались на
берегу - и население Города пополнялось гордыми франками, педантичными
бриттами, суровыми норманнами, светлобородыми россами и вспыльчивыми
нумидийскими неграми - всеми, кому Город приходился по душе.
очутился перед собственной дверью. Некоторое время он ошалело взирал на
нее, успокаивая дыхание и слушая кухонную возню проснувшийся жены. Жена
ждала ребенка, и Якоб не хотел зря волновать ее.
живу. Значит, и меня не бывает. Меня не бывает, и я очень хочу есть..."
редкими деревьями окраины Башня Молчания. Именно к ней, к закопченному
массиву опор ее и крался, проклиная хлещущие колючие ветки, почтенный
кладбищенский вор Шируйе Неудачник.
нерадивыми пьяными могильщиками лишь для успокоения родни - и для удобства
столь тяжелой работы его, рыжебородого Шируйе, для снятия с ушедшего
лишней тяжести, совершенно не нужной и даже обременительной там, где
всемогущий Господь ставит всех на казенное довольствие.
эдакое чудище, где нечистый покойник обязан ублаготворять, согласно
обычаю, пустые желудки стервятников. А он, Шируйе, отнюдь не молод, чтобы
отрываться от привычной грешной поверхности. И страшно, однако, - нет,
мертвых он давно уже перестал воспринимать иначе, чем как объект работы;
но одно дело - солидный умерший мусульманин, и совсем другое - нечестивый
маг-зороастриец, вокруг которого демонов, как мух возле падали...
горит - не могут парсы без огня, но опять же, к примеру, есть огонь
дурной, это на площади по жаре, а есть вполне нужный, свечечка вот такая,
чтоб видна была скрипучая лесенка, и перила, и все, как положено...
огонек оглядывался по сторонам, высвечивая узкую пятиугольную площадку,
каменные грубые статуэтки по углам, приземистые коренастые силуэты забытых
богов и вздувшуюся сидящую фигуру умершего, завернутую в белый шелковый
лоскут. Покойный парс бессмысленно глядел на задумчивого Шируйе,
скребущего свою клочковатую бороденку, словно намеревающегося выскрести
оттуда нечто, годящееся в добычу - и вычесал-таки, выскреб, и нагнулся к
сидящему, ловко отрезая пухлый безымянный палец, на котором надето было
неширокое кольцо, надето камнем вовнутрь.
и вор подошел к ограждению, разглядывая снятый перстень. Вишнево-красный
камень в золотой оправе мгновенно налился светом фитиля, и вырезанный на
нем глаз - похожий скорее на скалящийся рот, с зубами ресниц и вспухшим
языком зрачка - глаз весело подмигнул остолбеневшему Шируйе. Пламя
лампадки задрожало и погасло, словно впитанное багровым камнем, и лишь он
продолжал светиться в окружающей тьме; и в свете перстня померещились
Шируйе смутные человеческие очертания у опор Башни Молчания. Вор вгляделся
в шелестящий кустарник и только хлопанье крыльев за спиной вынудило его
снова обернуться к площадке.
шелковом покрывале, и клюв его раздирала сардоническая ухмылка. Шируйе
вжался в перила и с ужасом глядел, как хихикающая птица встает на
человеческие пятипалые лапы со вздувшимися синими венами у колена, и
голова ее в зеленом тюрбане нависает над трясущимся испуганным человеком.
расплескал гранатовый сок ночи, и рыжебородый вор, ломая перила, рухнул на
мягкую землю у одной из опор. Тихо было наверху, и умерший парс
по-прежнему лежал у своего края без поручней, и коренастые силуэты
охраняли покой Башни Молчания. Что было - и было ли что-то?
кладбищенскому вору. Нет, не падение с площадки помогло бедному Шируйе
стать, наконец, на вожделенное довольствие Аллаха, да пребудет он во веки
веков! - еще там, наверху, тяжестью тела своего ломая сухое ограждение,
был он мертв, и сердце его сжала цепкая ледяная ладонь.
пайщиков, - пробормотал стоящий и быстро зашагал прочь; слишком быстро для
сутулой старческой фигуры, немощной на вид, и длинных седых волос,
выбивавшихся из-под капюшона.
сырости шуршащей травы. Завтра его подберут. Ни к чему хорошей вещи
пропадать зря. Совершенно ни к чему.
Березин Федор
Василенко Иван
Самойлова Елена
Сертаков Виталий
Сертаков Виталий
Шилова Юлия