колпаке, который, коротко поглядев ему в глаза, поднял большой,
спортивного вида, топор.
ли, - разделилась надвое. Зажав рот, Маралов выскочил на улицу и быстро
пошел к остановке. По дороге он заметил, как на другой стороне улицы
несколько солдат-стройбатовцев в серых ордынских подшлемниках крепят на
стене дома большущий плакат. На плакате была нарисована девушка в
кокошнике, с детскими глазами и развитой грудью; ее выпяченное правое
бедро огибала надпись:
него осталось четкое чувство, что тот присутствует и на плакате, и в этих
солдатах, и даже в октябрьском небе над головой.
бездонную и безграничную пропасть над которой Маралов висел, цепляясь за
крохи уже не здравого смысла, или, скажем, разума, - а просто некоторой
остаточной неухрябности. То, что ухряб глядел отовсюду, уже не удивляло -
удивляло скорее то, что внутри еще оставалось что-то другое.
быстро нашел ответ. Все вокруг, без сомнения, было точно так же пронизано
и наполнено ухрябом - и два дня, и пять лет назад, задолго до прозрения.
Но тогда ухряб не мог попасть ему в душу, а раз его там не было, не
замечался и внешний ухряб, такой безмерный и грандиозный.
конкретный мир или про другого конкретного человека можно только одним
способом - увидев в нем что-то, что уже есть у тебя внутри..."
точкой где-то на периферии души, вдруг с ужасающей скоростью понеслось к
самому центру личности и лопнуло там, превратившись в ухряб и осветив
внутренний мир Маралова тусклым красным мерцанием, - до этого сна Маралов
видел воздух как воздух, асфальт как асфальт и так далее, теперь же
оказалось что все вокруг - просто форма, в которой временно застыл ухряб,
- так же, как бронза остается той же бронзой, отливаясь и в солдатика, и в
крестик, и в памятник Кирову. Итак, огромный, безмерный ухряб, а в центре
- просвеченный ухрябом Маралов, осознающий, что самое главное для него -
удержаться от понимания того, что и он, в сущности, тоже ухряб.
смог ответить себе на этот вопрос. Надо отвлечься - заняться работой.
Работа, слава Богу, была - отвечать на письма трудящихся в журнал "Вопросы
методологии", где Маралов, чтоб не чувствовать себя окончательным
пенсионером, сидел на договоре. Стопка нераспечатанных писем как раз ждала
на столе; Маралов наугад взял конверт, исписанный косым детским почерком,
и вскрыл.
время его читаю. Особенно мне понравилась статья М.Столповского о мертвых
космонавтах. Сейчас я закончил десятый класс и все думаю - зачем я живу на
свете? И не понимаю. Пожалуйста, ответьте мне на этот вопрос.
слово канает в любой номер. Допустим, одна колонка - это страницы
полторы... Главное - без официоза, интимно".
Ты, судя по тому, что сообщаешь о себе, еще очень молод - а уже
чувствуется в твоем тоне какая-то усталость, расхоложенность - и это
пугает. Может быть, это мне показалось - тогда извини. Теперь по существу
твоего письма. Видно, что ты всерьез размышляешь над жизнью, задавая себе
вопрос, над которым всегда бились лучшие умы человечества. К сожалению,
здесь вряд ли существует простой и однозначный ответ (хотя его и пытались
в свое время дать многие религиозные и философские учения). Может быть,
человек отвечает на этот вопрос всей своей жизнью, и только в самом ее
конце начинает понимать, зачем он жил и какой в этом смысл... Для чего же
все-таки мы живем? Да для того, чтобы каждое утро радоваться свежему
дыханию утра..."
радоваться дыханию утра..." Некрасиво".
своему делу, которое обязательно должно приносить радость. Мы живем для
того, чтобы по вечерам смотреть на звезды в темном небе и думать о той
безмерности, крохотной частичкой которой мы являемся; мы живем для того,
чтобы любить и быть любимыми, чтобы быть счастливыми и дарить счастье
другим. Мы живем для того, чтобы разгадывать тайны вселенной и оставлять
знания нашим детям, для того, чтобы..." - Достучу после "Времени", - решил
Маралов.
города. Бодрое, хорошее сегодня у людей настроение. День добрый! -
мглистым ноябрьским вечером говорило на кухне радио.
Окончательно он вот как ощущал свое положение: стоит на нижнем ухрябе, а
сверху, плитою пресса, медленно спускается другой ухряб; сам Маралов жив
до сих пор только потому, что не соглашается признать себя ухрябом, хоть и
понимает, что это нечестно.
конечно, нужно помнить все хорошее, что было. Об этом и поет группа "Дюран
Дюран", - заключило радио.
репродуктору. - Ухряб! Ухряб!
перевел дух. Самым главным для продолжения существования было сохранить
баланс между верхним и нижним ухрябом, или, может быть - между внешним и
внутренним. Ухряб, заключенный в словах из радио, чуть было не нарушил
этого равновесия - но от страха, в момент балансирования на самом краю
распада, сознание Маралова мгновенно выработало простой и ясный план.
не выявил своей подлинной сущности. А у Маралова давно уже возникло
основанное на некоторых мелких наблюдениях подозрение, что никакого ухряба
никогда и не было, - на самом деле существовало нечто другое, и в тот
момент, когда оно ворвалось к нему в душу, оно проделало в ней дыру, из
которой весь Маралов вытек бы, как молоко из бракованного пакета, не
заткни он брешь. Ухряб - это было, во-первых, звуковое, во-вторых -
буквенное и, в-третьих - смысловое сочетание, служившее для закрывания
дыры. (Борт "Титаника", пропоротый айсбергом, и всякая дрянь, затыкающая
пробоину; в машинном отделении ухряб - это промасленная ветошь, в
пассажирском - постельное белье, смокинги и платья, и так далее.) Ухряб -
не что иное, как символ, конкретный, отдельно взятый символ, - думал
Маралов, надевая пальто и закутывая горло шарфом цвета хозяйственного
мыла. - И вскрыть его надо с помощью самого этого символа, то есть ухряба.
Да и исторический опыт свидетельствует, что один ухряб уничтожается с
помощью другого, создаваемого на его месте.
спускаясь к лифту, - сейчас узнаем, что там прячется...
присутствия чего он не мог вынести даже секунды, - и теперь собирался
зайти к этой нестерпимости как бы со спины, поглядеть на нее хоть одним
глазом.
на шофера и даже вздрогнул от отвращения: у того между усов шевелился
нежно-розовый раздвоенный ухряб. Зашевелившись, он растянулся сразу во все
стороны, за ним мелькнуло что-то влажное, и Маралов услышал:
- Он явно обиделся.
известно что: имевшее по бокам отдельные вертикальные ухрябы серого цвета,
на которых горели другие - желтые и квадратные.