топоры, ни дубинки, ни стрелы.
людской вал. Потом я увидел в их руках тусклые алые полоски - это были
копья, которыми они начали работать.
несколько шагов назад. Батавы тут же приблизились к ним. Снова раздался
хруст оружия, крики. Падали и батавы, но редко, и их тут же заменяли
другие. С вала в германцев летели стрелы и камни. Батавы выигрывали
пространство.
зато несколько самых могучих воинов с огромными топорами в руках,
уворачиваясь от ударов, пытались прорубить брешь в стене из щитов.
Окованное дерево трещало, но выдерживало до тех пор, пока очередной
германский великан не падал, или, воя от боли в ранах, не скрывался среди
сородичей.
руках. Он вонзил ее в один из батавских щитов и, надсадно крича, начал
вытягивать его вверх, словно большую рыбу. Из-за частокола в его сторону
сразу же полетели десятки стрел. Одна из них пробила безрукавку варвара, и
тот, взмахивая руками, повалился на спину.
того, чтобы могли развернуться легионеры и балеарцы.
и левым крылом батавов. От леса к германцам бежали подкрепления. Но я
чувствовал, что сейчас херуски бессильны...
африканских слонов: "Барра!" - я не слышал более громогласного и более
воинственного клича! Полетели дротики; легионеры, словно крылья, охватили
германцев с обеих сторон. "Черепаха" батавов распалась. Первый их ряд
пропустил вперед воинов, вооруженных мечами, которые разрубали щиты
германцев как щепки. Варвары почти не сопротивлялись, вся их огромная
толпа подалась назад, увлекая за собой подкрепления. Мы, те кто стоял на
валу, орали и улюлюкали. Громко пересказывали нижним то, что увидели. "Их
хватает только на один удар!" - восторженно кричал Марсал. К воротам
сбегались войска со всего лагеря. Они гремели оружием и требовали, чтобы
их выпустили добить германцев. Трибуны, вожди союзников призывали их
остановиться, объясняли, что нужно дождаться дня: в лесу слишком много
врагов.
Остановились и легионеры. Вовремя: когда балеарцы сунулись вслед за
бегущими к лесу, из темноты в них полетели тучи стрел и камней.
Легковооруженные опрометью кинулись обратно.
пока только ничтожная часть германцев. Быть может, даже не столько
сражалась, сколько выманивала нас.
"Барра!" и грохотал мечом о щит, приветствуя возвращавшихся участников
вылазки.
подбирались к лагерю и пускали стрелы. Где-то - то приближаясь, то
отдаляясь - гремели их барабаны. Изредка из леса доносились песни, похожие
на завывания. Но мы были довольны. Отбитый приступ и удачная вылазка; для
уверенности в том, что завтра мы победим и прорвемся, больше ничего не
требовалось.
кто-то открыл мои глаза.
разочарование. Вместо коротких, ясных и быстрых ощущений сна умиротворяюще
навалилась обычная утренняя лень. Оно немножко страшно, это
полупервобытное состояние, владевшее мной во сне. Состояние, когда за
быстрым бегом событий начинаешь терять свое "я"...
потрясение! Меня засунули в чужую шкуру (я сразу решил, что это шкура
какого-то далекого предка, что мой сон был проявлением генетической
памяти), и я ощутил в ней такие эмоции, которые никогда не посещали меня в
обычной жизни. Я пережил ярость, тревогу, гордость и радость.
пожалуй, чересчур художественно. Вопрос о том, почему болит кисть руки,
ушел на второй план. Так же как и то, что главное для меня сейчас -
четверо легионеров, которые дрались рядом со мной, окруженные херусками.
получится. Это туповатые, рано состарившиеся люди. На лицах - складки,
морщины, шрамы. То, что один из них спас меня, а потом я спас его,
казалось всего лишь моментом в фантастически реальном, захватывающем
фильме. Да, это правильно! Именно кинематографические мысли заполняли
тогда мою голову. Я думал, что из сна могла бы получиться отличная
батальная сцена в хорошем историческом фильме. И я мог написать ее
сценарий. Я помнил многое. Например - пронизывающе яркие цвета. Светящиеся
зеленые дубовые листья на фоне оранжевого заката. Или глубокое
сине-фиолетовое небо ранним утром.
все, что можно, о Тевтобургском лесе. Почитал Тацита, Дельбрюка и
Всемирную историю. Оказывается, это был 9-й год нашей эры. Германцы
предательски напали на римлян. Те три дня пробивались через Тевтобургский
лес к крепости Ализон. Под конец меньшая часть сдалась в плен, остальные
погибли.
днем к ним подходили все новые племена. Римляне должны были понимать, что
их перебьют. Ночь, тьма, черные бесформенные толпы, лес, где горы
перемешаны с болотами и зыбучими песками. Засасывающий, растворяющий,
примитивный мир... Но они дрались. А я при мысли о них испытывал
восхищение и уважение.
человеком. Весь вечер меня донимали мысли о том, что увиденное следует
записать. Правда, Дельбрюк рассказывает о первом дне сражения совсем
по-другому. Если верить ему, то почти все время шел дождь... Но я решил
заняться этим завтра. Я крутился на кровати и не мог заснуть. Час, другой,
третий. В таких случаях всегда засыпаешь неожиданно.
мою жизнь еще раз, днем показалась бы дикой. Но как и вчера я - тот, из
двадцатого века, - не удивлялся.
живых лесорубов. Рядом со мной Марсал и Сцева. Сзади - Чужак и Ибериец с
замотанной головой. Центурион разрешил ему пока снять шлем. Чужак уже в
третий раз предлагает отрезать ему оба уха: чтобы они не мешали ему
надевать шлем. Мы в третий раз смеемся.
Провианта все равно почти не осталось. Но Ализон был рядом - в каких-то
двух переходах от нас. Главное - добраться до его крепостных стен.
этом полегла едва ли не половина батавов. Германцы на гатях поначалу
сохраняли какое-то подобие строя. Они стояли густыми крепкими колоннами,
которые возглавляли раскрашенные красками и перьями вожди. Но едва мы
ступили на гати, все у них перемешалось. Каждый хотел побыстрее добраться
до римлян. Ради этого многие даже бросались в болото. Эта толпа впитывала
в себя любой удар, любой нажим, словно не обращала на него внимания.
Приходилось буквально прорубаться сквозь нее. Батавов сменил первый
легион. Потом наш. Правда, по-настоящему нам драться не пришлось. Германцы
разом, будто по команде, отхлынули назад, и мы выбрались на открытое
пространство.
широкое и очень длинное поле. Высокая - местами по живот - рыже-зеленая
трава: что-то похожее на осоку, только мягче. И твердая почва под ногами.
лоб - мы перережем их всех. У многих из германцев нет даже щитов. Зато
теперь появилась их конница.
находились легковооруженные воины и конница. Германцы крутились невдалеке
- то пуская стрелы, то делая вид, будто лавой бросаются в атаку. Раз за
разом вспыхивали быстрые конные схватки. Но римлян было мало, и они не
уходили далеко от пехоты.
соратниками. Не то, чтобы во мне от этого поселялось спокойствие. Но было
легче. И не только потому, что я знал: они меня выручат. До Тевтобургского
леса мы не особенно-то жаловали друг друга. Но здесь нельзя быть одному.
Одному здесь быть стыдно, скверно и невозможно. Это - другое время, ясное
и жестокое. Я был частицей их, а вместе мы были частицей всего остального.
Только так можно выжить. Выжить - значит пробиться.
разительно отличающийся от них всадник. На нем было снежно-белое, длинное,
свисающее до земли одеяние. На шее висела золотая цепь, голова была не
покрыта, волосы уложены на римский манер. Он выглядел очень молодо.
Удивляла его гордая, царская осанка. "Арминий! Арминий, кто же еще!" Мы не
сомневались в этом, хотя раньше не видели его ни разу.
Арминий поворачивает коня к лесу. Потом все закрыла стена из германцев.
Они тоже успели набрать ход. Послышался грохот, как при камнепаде. Вой
людей и лошадей. Было видно, как лошади встают на дыбы и бьют друг друга
копытами. Вся эта огромная масса неустойчиво раскачивалась то в одну