бедер. Я надел ей через голову платье и с трудом натянул его на ее голые
плечи, но при этом забыл про руки, и они оказались туго прижаты к бокам,
как смирительной рубашкой. Мне пришлось снимать платье и натягивать его
заново; наконец мне это удалось и я помог ей подняться. Моя жена стояла
передо мной в рваном платье, сквозь прореху которого торчала бледная грудь
со сморщенным багровым соском. Мы пошли в деревню. Я без труда находил
дорогу по свежим зарубкам моего проводника, которые только-только начинали
затягиваться.
луна с преувеличенно негроидными чертами. Я привел женщину в свою хижину и
усадил на циновку перед бамбуковым сосудом с рисом, принесенным моей
хозяйкой. Мы поели в темноте. Она жевала механически, забывая глотать, и
белая кашица выливалась из ее переполнявшегося рта. Помню, с каким
терпением и заботливостью я вытирал ей рукавом подбородок и целовал в
уголки губ, как это бывало прежде. О чем я думал тогда? - трудно сказать.
Больше всего меня занимала и даже веселила мысль о том, где бы раздобыть
средства на обратное путешествие для двоих.
живота, я уснул на ее плече - впервые крепким, мертвенным сном.
Воспоминания мои путаются, и теперь я уже не в состоянии определить, сном
или случайно подсмотренной явью были те крупные рыжие муравьи,
перебегавшие по открытым поблескивавшим в лунном свете глазам недвижно
лежавшей рядом со мной женщины...
вскочил на колени и огляделся сквозь неопрятные пряди отросших за полгода
волос. Моя постель была пуста, хижина была пуста, яркое платье скомканной
тряпкой валялось в ногах. Желтые жесткие, как бамбуковые жерди, солнечные
лучи скрещивались в воздухе. Слышалась мерная дробь барабанов, созывавших
на плантации подневольных работников - зомби.
Единственная улица деревни была пустынна. Я бросился за деревню, на
плантации. Это были протяженные поля заливного риса, расположенные в
заболоченной низине. Сотни зомби обрабатывали их с раннего утра до поздней
ночи. Среди них я сразу увидел ее - она была единственной белой женщиной
среди жилистых коричневых мужчин. Она разгребала жидкую почву руками,
присев на корточки, так что ее груди свисали до самых колен. Между
длинными ровными рядами зомби расхаживали надсмотрщики в коротких
саронгах, с бичами в руках. Моя жена отставала от остальных работников, и
один из надсмотрщиков то и дело подгонял ее ударами кнута.
начал душить негодяя кожаным ремнем. Он испуганно верещал под моими
коленями, не понимая, за что я на него набросился. Я сломал бы ему глотку,
если бы на его крик не подоспели другие надсмотрщики. Они принялись
хлестать меня бичами, которые оглушительно хлопали по моим плечам и спине,
сдирая с них куски одежды и кожи. Продолжая мертвой хваткой сжимать горло
своего врага, я потерял сознание.
прикасались к моим ранам, обтирая их влажными губками. С правой стороны от
меня стояла на коленях хозяйка постоялого двора, слева от меня на коленях
стояла ее дочь, девочка с припухлыми губами. Вдвоем они выходили меня, и я
остался жить с ними, в захудалой хижине на краю деревни. Иногда я
вспоминал свою бывшую жену, свою несчастную белую жену, но никогда не
навещал ее на плантациях, ни в том страшном скотском месте, куда сгоняли
их на ночь. Я знал, что скоро встречусь с ней и разделю ее судьбу.
надеждой, что это надолго. Я чувствую, что гармония окружающего меня
макрокосма стремительно приближается к распаду - насколько же
краткосрочней должна быть гармония моего микрокосма!
бумажки свое согласие на зомбификацию моего тела после моей смерти.