наверное, его передавали из рук в руки, послышались торопливые удаляющиеся
шаги.
что знаешь. Абсолютно все, до мельчайших подробностей. Потом мы тебя
отпустим. Но если ты попытаешься что-то скрыть - смотри. Ты об этом сразу
же пожалеешь...
случае отказа немыслимыми мучениями - человек, облитый светом фонаря, не
слушал его, словно таким же фонарем, пронизанный внезапным холодным
ужасом: слова не доходили до сознания, воспринимался только безжизненный
картонный голос.
раз объясняла...
него за спиной не было. Но человек об этом не знал. И поэтому, вряд ли
отдавая себе отчет в том, что делает, изо всех сил ударил назад -
кулаками, локтями, напряженным одеревеневшим затылком. Это была чисто
инстинктивная попытка вырваться. Успеха он не ожидал. Однако вместо
каменной тверди тело его проломило что-то очень непрочное, посыпалась
штукатурка, мелкие дробные камешки и, сделав по инерции пару шагов, он
неожиданно оказался в довольно большом помещении, наверное в
посудомоечной, потому что там в нескольких огромных чанах бурлил кипяток и
возвышались на длинных столах беспорядочные груды тарелок, а два странных
существа в халатах, с закатанными рукавами, не выпуская посуды из рук,
медленно пятились, точно завороженные.
осколков и, завизжав, замахав ладонями, опрометью бросилась куда-то в
глубь помещения, где за стойкой с блестящими латками распахнулась щербатая
дверь. Вслед за ней он проскочил в эту дверь и заметался в коротком
тупиковом коридорчике, из которого не было выхода, а были еще две двери -
обе запертые и не поддающиеся никаким усилиям. Он напрасно тряс их и
наваливался всем телом. Лампы дневного света горели на потолке. Слышалась
веселая разухабистая музыка. И одновременно - крик, распирающий
посудомоечную. Вероятно, "люмпены" пролезли в дыру вслед за ним.
ударил ими в стенку перед собой. Он ждал непробиваемой твердости, он ждал
боли в отбитых костяшках. Но боли не было. Стенка легко проломилась и
двумя-тремя движениями он расширил отверстие. А затем - протиснулся в
него, успев заметить волокнистую рыхлость разлома. Картон, всюду картон,
подумал он. Эта мысль почему-то принесла спокойствие и он достаточно
хладнокровно вылез с другой стороны. И пошел между столиками ресторанного
зала. Вокруг него царила паника. Карикатурные, похожие на людей существа
вскакивали, вопили, указывали на него конечностями, шарахались от него,
спотыкались, падали, точно куклы, опрокидывая на себя других - он не
обращал на это внимания, лишь смотрел под ноги, чтобы ни на кого не
наступить. И даже когда одно из этих существ в форменном костюме, обшитом
по обшлагам желтой лентой, в фуражке, в лаковых туфлях, вероятно швейцар,
неуверенно двинулось ему навстречу, делая попытку перехватить, то он не
стал применять появившуюся в нем силу.
надо, в растерянности остановился. А он толкнул стеклянные двери и
очутился на улице, где накрапывал мелкий дождь, и пошел по этой улице
вдоль громадных, задернутых шторами окон ресторана. Оттуда сочились крики,
звон битой посуды, но он не оглядывался. Он даже не посмотрел, бегут за
ним или нет.
приподнятой для обзора, окруженный барьерчиком и широкой полосой железных
шипов. Был он какой-то вялый, точно не выспавшийся, тупо смотрели
маленькие красные глазки, в складках морщинистой кожи скопилась серая
пыль, а безвольные уши, как тряпки, свисали по бокам головы. Возникло
ощущение, что все это ему уже надоело - и горячее солнце, заливающее
округу весенней голубизной, и галдящие нахальные стаи грачей, по-видимому
кормящиеся возле зоопарка, и ленивый блеск зеленоватой воды во рву, и
слоновник, и глупо таращащиеся посетители, и куски сладкой булки, которые
несмотря на запреты нет-нет да и летели к нему через ограду. Он ни разу не
пошевелился. Застарелое непробиваемое уныние исходило от него, и,
наверное, это уныние подспудно чувствовалось теми, кто на него смотрел,
потому что Витюня, первоначально рвавшийся именно в эту часть зоопарка,
довольно быстро поскучнел, завертел головой и вдруг капризным ноющим тоном
заявил, что ему хочется мороженного.
асфальтовому проходу, накопившему за ограждениями семейства животных,
похожих на безрогих оленей, протащил мимо обшарпанной низкой стены, за
которой в глубине бетонного ложа что-то плескалось, дернул, заворачивая, к
птичнику, выделяющемуся орлом на голой скале, и, наконец, вывел на
сравнительно просторный участок, где под репродуктором, извергающим из
нутра что-то праздничное, действительно сворачивалась в кольцо небольшая
разомлевшая очередь.
взяли три одинаковых плоских эскимо, ядовито-желтых и блестящих, точно
лакированные.
миазмами пропитал воздух, или желтая лакированная корочка эскимо, сразу же
не понравившаяся Конкину и казавшаяся совершенно несъедобной, или же
просто день был утомительный, жаркий: давка в вагонах метро, давка за
билетами в зоопарк - так или иначе, но Конкин почувствовал, что
проглоченная им липкая сладость неприятно пучится внутри, разбухает, давит
на стенки желудка - душный тошнотворный комок подвигается к горлу.
мир выпирал жуткими режущими углами. Избавиться от них можно было только
одним способом.
пересек открытое место, повернул за угол - там, где это представлялось
возможным, и, уловив боковым зрением, как подрезанный, склонился над
первой же попавшейся урной.
воспринимать, беспощадно давясь и откашливаясь едкой желудочной желчью, но
когда желчь прошла и, утеревшись платком, он бросил его туда же, в урну,
то вдруг почувствовал, что его деликатно тянут за локоть.
беспокойтесь.
переминается с ноги на ногу, чем-то там шебуршит, послышался звук рвущейся
бумаги и вдруг твердая уверенная рука, протянувшаяся откуда-то слева,
сунула в нагрудный карман рубашки сложенный вдвое листок, наверное,
вырванный из блокнота.
плохо, если такие приступы будут повторяться - вообще, если вам покажется,
что происходит нечто странное, то позвоните мне. Я в некотором роде -
врач. Прошу вас: отнеситесь к этому серьезно...
закатанными рукавами, а над темным, будто раз и навсегда загоревшим лицом
кучерявились пружинными завитушками коротко остриженные африканские
волосы.
вас, и обязательно воспользуюсь... - И, чувствуя себя неловко, даже
немного помахал рукой. - Большое вам спасибо... - А затем, отвернувшись и
ощущая на себе колючий внимательный взгляд, зашагал обратно, на площадку с
мороженицей, где Таисия, уже беспокоясь за него, поднималась на цыпочки и
вытягивала прорезанную мышцами шею.
означало признать свое поражение.
Суворов Виктор
Махров Алексей
Корнев Павел
Буркатовский Сергей
Березин Федор
Посняков Андрей