тщательно продумать.
проверить ульмотроны.
обеими руками в холодные шероховатые подлокотники. Кто-то когда-то сказал,
что дурак, понимающий, что он дурак, уже тем самым не дурак. Может быть,
когда-нибудь так оно и было. Но сказанная глупость - всегда глупость, а я
никак по-другому не могу. Я очень интересный человек: все, что я говорю,
старо, все, о чем я думаю, банально, все, что мне удалось сделать, сделано
в позапрошлом веке. Я не просто дубина, я дубина редкостная, музейная, как
гетманская булава. Он вспомнил, как старый Ничепоренко поглядел однажды с
задумчивостью в его, Роберта, преданные глаза и промолвил: "Милый Скляров,
вы сложены как античный бог. И, как всякий бог, простите меня, вы
совершенно не совместимы с наукой..."
обломок подлокотника, зажатый в белом кулаке.
тоже не может. Один я могу.
темно и жарко. Может быть, мне уйти, пока не выгнали? Да, только как я
буду без них? И без этого удивительного чувства по утрам, что, может быть,
сегодня лопнет, наконец, эта невидимая и непроницаемая оболочка в мозгу,
из-за которой я не такой, как они, и я тоже начну понимать их с полуслова
и вдруг увижу в каше логико-математических символов нечто совершенно
новое, и Патрик похлопает меня по плечу и скажет радостно: "Эт-то эдорово!
Как это ты?", а Маляев нехотя выдавит: "Умело, умело... Не лежит на
поверхности..." И я начну уважать себя.
это делается. Хорошо еще, что она не видела моей физиономии, когда погас
экран.
Мира"?
он решил проверить все, что можно было проверить в лабораторных условиях,
во-первых, для того, чтобы отдышаться после разговора с Патриком, а
во-вторых, потому, что он умел и любил работать руками. Это всегда
развлекало его и на какое-то время давало ему то радостное ощущение
собственной значительности и полезности, без которого совершенно
невозможно жить в наше время.
потом так же молча принялась помогать ему. В три часа ночи снова позвонил
Патрик, и Роберт сказал ему, что никакой утечки нет. Патрик был
обескуражен. Некоторое время он сопел перед экраном, подсчитывая что-то на
клочке бумаги, потом скатал бумагу в трубочку и по обыкновению задал
риторический вопрос. "И что мы по этому поводу должны думать, Роб?" -
спросил он.
тихонько присела сбоку от видеофона, и осторожно ответил, что вообще не
видит в этом ничего особенного. "Обычный очередной фонтан, - сказал он. -
После вчерашней нуль-транспортировки был такой. И на той неделе такой же".
Затем он подумал и добавил, что мощность фонтана соответствует примерно
ста граммам транспортированной массы. Патрик все молчал, и Роберту
показалось, что он колеблется. "Все дело в массе, - сказал Роберт. Он
посмотрел на счетчик Юнга и совсем уже уверенно повторил: - Да, сто - сто
пятьдесят граммов. Сколько сегодня запустили?.." - "Двадцать килограммов",
- ответил Патрик. "Ах, двадцать кило... Да, тогда не получается. - И тут
Роберта осенило: - А по какой формуле вы подсчитывали мощность?" - спросил
он. "По Драмбе", - безразлично ответил Патрик. Роберт так и подумал:
формула Драмбы оценивала мощность с точностью до порядка, а у Роберта
давно уже была припасена собственная, тщательно выверенная и выписанная и
даже обведенная цветной рамочкой универсальная формула оценки мощности
извержения вырожденной материи. И сейчас, кажется, наступил самый
подходящий момент, чтобы продемонстрировать Патрику все ее преимущества.
экрана. Роберт ждал, закусив губу. Кто-то спросил: "Ты собираешься
выключать?" Патрик не отзывался. К экрану подошел Карл Гофман,
рассеянно-ласково кивнул Роберту и позвал в сторону: "Патрик, ты еще
будешь говорить?" Голос Патрика пробубнил издалека: "Ничего не понимаю.
Придется этим заняться обстоятельно". - "Я спрашиваю, ты разговаривать
будешь еще?" - повторил Гофман. "Да нет же, нет..." - раздраженно
откликнулся Патрик. Тогда Гофман, виновато улыбаясь, сказал: "Прости,
Роба, мы здесь спать укладываемся. Я выключу, а?"
движением положил перед собой лист бумаги, несколько раз подряд написал
заветную формулу, пожал плечами и бодро сказал:
с посудой до тех пор, пока снова не почувствовал себя в состоянии владеть
лицом. Таня сказала:
работаешь. Ты не делаешь ни одного лишнего движения.
радует.
кофе. Таня сидела боком к нему, положив ногу на ногу. Она была
замечательно красива, и его опять охватили какое-то щенячье изумление и
растерянность.
сейчас жалкий вид. Но я ничего не могу с собой поделать. Мне хочется
сунуть голову тебе под мышку и вертеть хвостом. И чтобы ты похлопала меня
по спине и сказала: "Фу, глупый, фу!.."
намордник...
нравиться?
толстые. Ноги "Юности Мира" были изваяны с Карла Гофмана.
Тогда я скажу, за что я люблю тебя. Я эгоист. Может быть, я последний
эгоист на Земле. Я люблю тебя за то, что ты единственный человек,
способный привести меня в хорошее настроение.
хорошее настроение и стар и млад. Особенно млад. Какие-то совершенно
посторонние люди. С нормальными ногами.
Валя... или Варя... Этакий белобрысый, конопатый, с зелеными глазами.
тебя смотреть так, что у меня руки чесались.
"Юность Мира". Атлет, красавец, физик-нулевик несет воспитательницу на
плече, а воспитательница тает от любви...
Хорошенькие воспитательницы и мы, пятнадцатилетние балбесы... Я до того
доходил, что бросал цветы в окно. Слушай, и часто это бывает?