чего бы две самые могучие армии в мире топтались на нем несколько дней
(часов? недель?), гремели, бабахали, лязгали над головами двух стариков,
молодой женщины и ребенка, в ужасе зарывшихся в кучу картошки на дне
погреба? Метались по земляным стенам охваченные паникой крысы, изобильно
сыпалось с потолка, и все тряслось в кромешной тьме... Выдалась тихая
минутка, и дед Старый ползком вскарабкался по земляным ступеням и
осторожно выглянул наружу, и сейчас же снова скатился вниз и сообщил, что
хату разнесло до завалинки, а на месте сортира навалены грудой то ли мешки
какие-то, то ли тела. Затем загремело, забахало, залязгало опять, да еще и
сильнее. Мать легла на Кима, прикрыв его своим немощным телом, баба Вера
громко читала молитвы, дед Старый кряхтел и ворочался во тьме, все
старался зарыть любимых людей поглубже в картошку, а маленький Ким лежал,
притиснутый телом матери, задыхался и ходил под себя... И тут снаружи
вышибли дверь погреба и вбросили гранату.
серым светом, затем со стуком упало рядом, покатилось и грянуло. Целую
вечность Ким лежал под трупами тех, кто мог им интересоваться. Потом еще
одну вечность он выбирался из-под этих трупов. Он выбрался, залитый кровью
и испражнениями, сполз на земляной пол и завыл. Он выл и никак не мог
остановиться. Он не помнит, как пришли, как вытащили его наружу, смутно
припоминается ему, как кто-то плачет над ним, кто-то матерится люто, потом
его мыли и оттирали, и кто-то голый, стриженный ступеньками, лил на него
нестерпимо горячую воду и надирал жесткой мочалкой. И вот он оказался
чистенький, в подшитой, но все равно непомерной солдатской форме, с
брезентовым ремнем и погонами, в громадных ботинках, набитых ветошью, в
настоящих обмотках, толсто намотанных на его тощие ноги, и он был под
опекой славного санитара-кашевара дяди Сережи и мчался со всей армией на
запад, на запад, на Берлин!
набитом такими же возгрявыми бедолагами, котелок замечательно вкусной
пшенки с говядиной (на двоих в сутки), буханка хлеба, тоже замечательно
вкусного (на пятерых в сутки), Новоизотовск, распределитель, Ташлинск.
Все.
при нем одна нога, одинокая медаль "За отвагу" на широкой груди, тощий
сидор с нехитрыми пожитками да еще великолепный аккордеон, который, по его
словам (и я ему верю), он взял из подбитого им же немецкого танка.
картошка и соленые огурцы высились на столе горами, и не было недостатка в
самогоне. Нас с Кимом затиснули в угол, но в миски, что мы протискивали
между женскими боками, накладывали не глядя, а нам того и надо было. Мы
только перемигивались за спинами. Потом Фроська, толстая наглая девка, с
самого начала липнувшая к герою, игриво осведомилась, отчего это на его
широкой груда вроде пустовато. На нее зашикали, а дядя Костя, потрогав
свою медаль и весь скривившись, очень внятно объяснил беспутной Фроське,
что и куда дают Ваньке за атаку и за что дают Красную Звезду Тамарке. Все
потупились, кто-то хихикнул, кто-то всплакнул. У Фроськи толстые щеки
стали лиловые.
будет.
странный - не то марш, не то тоска предсмертная.
миску и, то ли хохоча истерически, то ли икая, принялся бессвязно
выкрикивать:
Чтобы ни одного!.. Вдребезги их! В мясо-кровь!..
затылок к лопаткам. Женщины подхватили его, принялись дуть в лицо, лить
воду через стиснутые зубы. Дядя Костя спросил брезгливо:
ничего не объясняла, но дядя Костя и без того понял. Он опрокинул стопку,
закусил огурец и пробормотал, плюясь семечками:
заваливались... - И добавил совсем по-горьковски: - А, песню он мне
все-таки испортил, чтоб ему...
изувеченных, и приладились они собираться у нас, выпивать и петь свои
дикие и страшные песни. Мама только вздыхала, но ведь не гнать же их... А
уж мы с Кимом слушали во все уши. И вот запели они раз особенно дикую и
страшную:
и тоже смолк. Тяжесть стеснила мою душу, глаза застлало слезами. Увечные
молчали, скорбно и растерянно переглядываясь. У Кима же все лицо стало
мокрым от пота, выпученные глаза закатились под лоб, и он медленно сползал
со скамьи на пол. Минуту спустя инвалиды, так и не сказав больше ни слова,
подхватились и вышли. Вот такое было происшествие.
хватает, а врать не хочу. Да и давно это было.
относительно невредимый, и инвалиды перестали у нас собираться.
Ташлинске открылось ремесленное училище, и Ким сразу поступил туда учиться
- то ли на слесаря по ремонту чего-то сельхозтехнического, то ли на токаря
по выточке запчастей. Вообще в тот год школа наша на треть опустела: у