институтские "Доклады" - там в любом выпуске статьи про эти "пустышки" с
фотографиями...
самого начала, но до сих пор не понимаю толком, чего он от них добивается,
да, честно говоря, и понять особенно не стремлюсь. Пусть он сначала сам
поймет, сам разберется, вот тогда я его, может быть, послушаю. А пока мне
ясно одно: надо ему во что бы то ни стало какую-нибудь "пустышку"
раскурочить, кислотами ее протравить, под прессом расплющить, расплавить в
печи. И вот тогда станет ему все понятно, будет ему честь и хвала, и вся
мировая наука содрогнется от удовольствия. Но покуда, как я понимаю, до
этого еще очень далеко. Ничего он покуда не добился, замучился только
вконец, серый какой-то стал, молчаливый, и глаза у него сделались как у
больного пса, даже слезятся. Будь на его месте кто еще, напоил бы я его
как лошадь, свел бы к хорошей девке, чтобы расшевелила, а на утро бы снова
напоил и снова к девке, к другой, и был бы он у меня через неделю как
новенький, уши торчком, хвост пистолетом. Только вот Кириллу это лекарство
не подходит, не стоит и предлагать, не та порода.
как у него глаза запали, и жалко мне его стало, сам не знаю как. И тогда я
решился. То есть даже не сам я решился, а словно меня кто-то за язык
потянул.
видом, словно так бы в нее и влез.
"пустышка", а?
ним по-тарабарски заговорил.
объект семьдесят семь-бэ. Только с ерундой какой-то внутри, с синенькой.
появился у него там, за собачьей слезой, какой-то проблеск разума, как он
сам обожает выражаться.
половиной оборота, и пошли мы с ним обратно в лабораторию. За пустую
"пустышку" Эрнест дает четыреста монет наличными, а за полную я бы из
него, сукина сына, всю его поганую кровь выпил, но хотите верьте, хотите
нет, а я об этом даже не подумал, потому что Кирилл у меня ну просто ожил,
снова стал как струна, аж звенит весь, и по лестнице скачет через четыре
ступеньки, закурить человеку не дает. В общем, все я ему рассказал: и
какая она, и где лежит, и как к ней лучше всего подобраться. Он сразу же
вытащил карту, нашел этот гараж, пальцем его прижал и посмотрел на меня,
и, ясное дело, сразу все про меня понял, да и чего здесь было не понять!..
Давай прямо завтра утром. В девять я закажу пропуска и "галошу", а в
десять благословясь выйдем. Давай?
что-нибудь с тобой случится? Зона, - говорю. - Порядок должен быть.
третий лишний, сбегаем вдвоем, и все будет шито-крыто, никто про тебя не
догадается. Да только я знаю, институтские вдвоем в Зону не ходят. У них
такой порядок: двое дело делают, а третий смотрит и, когда его потом
спросят, - расскажет.
захочешь. Или ничего?
но он, по-моему, уже отмеченный. Кириллу этого не объяснишь, но я-то вижу:
вообразил человек о себе, будто Зону знает и понимает до конца, значит,
скоро гробанется. И пожалуйста. Только без меня.
"Боржч", потому что жрать хотелось невмоготу и в глотке пересохло.
проходной дежурит этот дылдоватый сержант, которому я в прошлом году дал
хорошенько, когда он по пьяному делу стал приставать к Гуте.
институту ищут...
шведская оглобля.
зовут.
портупею и во всех подробностях выдал, кто он такой есть и почему от своей
родительницы произошел. Он плюнул, вернул мне пропуск и уже без всех этих
нежностей говорит:
отдела безопасности капитану Херцогу.
лейтенанты выбьешься.
капитану Херцогу в служебное время?" Ладно, иду являться. У него кабинет
на третьем этаже, хороший кабинет, и решетки там на окнах, как в полиции.
Сам Вилли сидит за своим столом, сипит своей трубкой и разводит писанину
на машинке, а в углу копается в железном шкафу какой-то сержантик, новый
какой-то, не знаю я его. У нас в институте этих сержантов больше, чем в
дивизии, да все такие дородные, румяные, кровь с молоком, - им в Зону
ходить не надо, и на мировые проблемы им наплевать.
перед собой толстенную папку и принимается ее листать.
хихиканье подмывает.
пятьдесят.
спрашивает:
пепельнице.
предупреждаю: брось это дело, брось навсегда. Ведь во второй раз сцапают,
шестью месяцами не отделаешься. А из института тебя вышибут немедленно и
навсегда, понимаешь?
сволочь на меня донесла...
трубкой и знай себе листает папку. Это значит - вернулся сержант Луммер с
делом номер сто пятьдесят.
- Это все, что я хотел выяснить. Вы свободны.
время думаю: откуда же это звон идет? Ежели из института, то ведь это все
вранье, никто здесь про меня ничего не знает и знать не может. А если
бумаги из полиции, опять-таки, что они там могут знать, кроме моих старых
дел? Может, Стервятник попался? Эта сволочь, чтобы себя выгородить, кого
хочешь утопит. Но ведь и Стервятник обо мне теперь ничего не знает. Думал
я, думал, ничего полезного не придумал и решил наплевать! Последний раз
ночью я в Зону ходил три месяца назад, хабар почти весь уже сбыл и деньги
почти все растратил. С поличным не поймали, а теперь черта меня возьмешь,
я скользкий.
так осенило, что я вернулся в раздевалку, сел и снова закурил. Получалось,
что в Зону-то мне идти сегодня нельзя. И завтра нельзя, и послезавтра.
Получалось, что я опять у этих жаб на заметке, не забыли они меня, а если
и забыли, то им кто-то напомнил. И теперь уже неважно, кто именно. Никакой
Сертаков Виталий
Каменистый Артем
Пехов Алексей
Пехов Алексей
Шилова Юлия
Рыбаков Вячеслав