Чтение 2–й страницы книги ~Хищные вещи века~

Мы вошли под голубой тент. Амад усадил меня за столик, поставил
чемодан на пустой стул и отправился к стойке. Здесь было прохладно,
щелкала холодильная установка. Амад вернулся с подносом. На подносе стояли
два высоких стакана и плоские тарелочки с золотистыми от масла ломтиками.

- Не очень крепкое, - сказал Амад, - но зато по-настоящему холодное.

- Я тоже не люблю крепкое с утра.

Я взял стакан и отхлебнул. Было вкусно.

- Глоток - ломтик, - посоветовал Амад. - Глоток - ломтик. Вот так.

Ломтики хрустели и таяли на языке. По-моему, они были лишние.
Некоторое время мы молчали, глядя из-под тента на площадь. Автобусы с
негромким гулом один за одним уходили в садовые аллеи. Они казались
громоздкими, но в их громоздкости было какое-то изящество.

- Все-таки там слишком шумно, - сказал Амад. - Отличные коттеджи,
много женщин - на любой вкус, море рядом, но никакой приватности. Думаю,
вам это не подойдет.

- Да, - согласился я. - Шум будет мешать. И я не люблю курортников,
Амад. Терпеть не могу, когда люди веселятся добросовестно.

Амад кивнул и осторожно положил в рот очередной ломтик. Я смотрел,
как он жует. Было что-то профессиональное в сосредоточенном движении его
нижней челюсти. Проглотив, он сказал:

- Нет, все-таки синтетика никогда не сравняется с натуральным
продуктом. Не та гамма... - Он подвигал губами, тихонько чмокнул и
продолжал: - Есть два превосходных отеля в центре города, но, по-моему...

- Да, это тоже не годится, - сказал я. - Отель тоже накладывает
определенные обязательства. И я не слыхал, чтобы кто-нибудь мог написать в
отеле что-нибудь путное.

- Ну, это не совсем так, - возразил Амад, критически рассматривая
оставшийся ломтик. - Я читал одну книжку, и там было написано, что ее
сочинили именно в отеле. Отель "Флорида".

- А, - сказал я. - Вы правы. Но ведь ваш город не обстреливается из
пушек.

- Из пушек? Конечно, нет. Во всяком случае, не как правило.

- Я так и думал. А между тем замечено, что хорошую вещь можно
написать только в обстреливаемом отеле.

Амад все-таки взял ломтик.

- Это трудно устроить, - сказал он. - В наше время трудно достать
пушку. Кроме того, это очень дорого: отель может потерять клиентуру.

- Отель "Флорида" тоже потерял в свое время клиентуру. Хемингуэй жил
там один.

- Кто?

- Хемингуэй.

- А... Но это же было так давно, еще при фашистах. Времена все-таки
переменились, Иван.

- Да, - сказал я. - И в наше время писать в отелях не имеет смысла.

- Бог с ними, с отелями, - сказал Амад. - Я знаю, что вам нужно. Вам
нужен пансионат. - Он достал записную книжку. - Называйте условия,
попробуем подобрать что-нибудь подходящее.

- Пансионат, - сказал я. - Не знаю. Не думаю. Вы поймите, я не хочу
знакомиться с людьми, с которыми я знакомиться не хочу. Это во-первых.
Во-вторых, кто живет в частных пансионатах? Те же самые курортники, у
которых не хватило денег на отдельный коттедж. Они веселятся
добросовестно. Они устраивают пикники, междусобойчики и спевки. Ночью они
играют на банджо. Кроме того, они хватают всех, до кого могут дотянуться,
и принуждают участвовать в конкурсе на самый долгий поцелуй. И главное -
все они приезжие. А меня интересует ваша страна, Амад. Ваш город. Ваши
горожане. Я вам скажу, что мне нужно. Мне нужен уютный дом с садом.
Умеренное расстояние до центра. Нешумная семья, почтенная хозяйка. Крайне
желательна молодая дочка. Представляете, Амад?

Амад взял пустые стаканы, отправился к стойке и вернулся с полными.
Теперь в стаканах была бесцветная жидкость, а на тарелочках -
микроскопические многоэтажные бутерброды.

- Я знаю такой уютный домик, - заявил Амад. - Вдове сорок пять,
дочери двадцать, сыну одиннадцать. Допьем и поедем. Я думаю, вам
понравится. Плата обычная, хотя, конечно, дороже, чем в пансионате. Вы
надолго приехали?

- На месяц.

- Господи! Всего-то?

- Не знаю, как пойдут дела. Может быть, задержусь еще.

- Обязательно задержитесь, - сказал Амад. - Я вижу вы, еще не совсем
представляете, куда вы приехали. Вы просто не знаете, как у нас весело и
ни о чем не надо думать.

Мы допили, поднялись и пошли через площадь под горячим солнцем к
стоянке автомобилей. Амад шагал быстро, немного вразвалку, надвинув
зеленый козырек на глаза и небрежно помахивая чемоданом. Из таможенного
павильона сыпалась очередная порция туристов.

- Хотите - честно? - сказал вдруг Амад.

- Хочу, - сказал я. Что я еще мог сказать? Сорок лет прожил на свете,
но так и не научился вежливо уклоняться от этого неприятного вопроса.

- Ничего вы здесь не напишите, - сказал Амад. - Трудно у нас
что-нибудь написать.

- Написать что-нибудь всегда трудно, - сказал я. А хорошо все-таки,
что я не писатель.

- Охотно верю. Но в таком случае у нас это просто невозможно. Для
приезжего по крайней мере.

- Вы меня пугаете.

- А вы не бойтесь. Вы просто не захотите здесь работать. Вы не
усидите за машинкой. Вам будет обидно сидеть за машинкой. Вы знаете, что
такое радость жизни?

- Как вам сказать...

- Ничего вы не знаете, Иван. Пока вы еще ничего об этом не знаете.
Вам предстоит пройти двенадцать кругов рая. Смешно, конечно, но я вам
завидую...

Мы остановились у длинной открытой машины. Амад бросил на заднее
сидение чемодан и распахнул передо мною дверцу.

- Прошу, - сказал он.

- А вы, значит, уже прошли, - спросил я, усаживаясь.

Он уселся за руль и включил двигатель.

- Что именно?

- Двенадцать кругов рая.

- Я, Иван, уже давно выбрал себе излюбленный круг, - сказал Амад.
Машина бесшумно покатилась по площади. - Остальные для меня давно уже не
существуют. К сожалению. Это как старость. Со всеми ее привилегиями и
недостатками...

Машина промчалась через парк и понеслась по прямой тенистой улице. Я
с интересом посматривал по сторонам, но я ничего не узнавал. Глупо было
надеяться узнать что-нибудь. Нас высаживали ночью, лил дождь, семь тысяч
измученных курортников стояли на пирсах, глядя на догорающий лайнер.
Города мы не видели, вместо города была черная мокрая пустота, мигающая
красными вспышками. Там трещало, бухало, раздирающе скрежетало. "Перебьют
нас, как кроликов, в темноте", - сказал Роберт, и я сейчас же погнал его
обратно на паром сгружать броневик. Трап проломился, и броневик упал в
воду, и, когда Пек вытащил Роберта, синий от холода Роберт подошел ко мне
и сказал, лязгая зубами: "Я же вам говорил, что темно..."

Амад вдруг сказал:

- Когда я был мальчишкой, я жил возле порта, и мы ходили сюда бить
заводских. У них у многих были кастеты, и мне проломили нос. Пол-жизни я
проходил с кривым носом, пока не починил его в прошлом году... Любил я
подраться в молодости. У меня был кусок свинцовой трубы, и один раз я
отсидел шесть месяцев, но это не помогло.

Он замолчал, ухмыляясь. Я подождал немного и сказал:

- Хорошую свинцовую трубу теперь не достать. Теперь в моде резиновые
дубинки - перекупают у полицейских.

- Точно, - сказал Амад. - Или купит гантели, отпилит один шарик и
пользуется. Но ребята пошли уже не те. Теперь за это высылают...

- Да, - сказал я. - А чем вы еще занимались в молодости?

- А вы?

- Я собирался стать межпланетником и тренировался на перегрузки. И
еще мы играли в "кто глубже нырнет".

- Мы тоже, - сказал Амад. - На десять метров за автоматами и виски.
Там, за пирсами, они лежали ящиками. У меня из носа шла кровь... А когда
началась заварушка, мы стали там находить покойников с рельсом на шее и
бросили это дело.

- Очень неприятное зрелище - покойник под водой, - сказал я. -
Особенно когда течение.

Амад усмехнулся.

- Я видывал и не такое. Мне приходилось работать в полиции.

- Это уже после заварушки?

- Гораздо позже. Когда вышел закон о гангстерах.

- У вас их тоже называют гангстерами?

- А как их еще называть? Не разбойниками же... "Шайка разбойников,
вооруженных огнеметами и газовыми бомбами, осадила муниципалитет", -
произнес он с выражением. - Не звучит, чувствуете? Разбойник - это топор,
кистень, усы до ушей, тесак...

- Свинцовая труба, - предложил я.

Амад хохотнул.

- Что вы делаете сегодня вечером? - спросил он.

- Гуляю.

- У вас тут есть знакомые?

- Есть. А что?

- Тогда другое дело.