репутацию, стала принимать наиболее изысканных мужчин, которых ей
удалось собрать вокруг себя, присоединив к ним лишь двух-трех женщин.
последовали другие, и дому был придам уклад небольшого монаршего двора,
куда каждый приближенный приносил либо талант, либо громкое имя;
несколько тщательно отобранных титулов примешивалось здесь к светлым
умам разночинной интеллигенции.
блюстителем нравственности и защитником ее доброго имени. Старый
волокита, чрезвычайно элегантный, остроумный, он уделял ей много
внимания и обращался с ней скорее как с дамой сердца, чем как с дочерью;
он возглавлял обеды, которые она давала по четвергам и которые вскоре
приобрели в Париже славу, став предметом толков и зависти. Просьбы быть
представленным и приглашенным все учащались, их обсуждали в кружке
приближенных и часто отклоняли после своего рода голосования. Несколько
острот, сказанных в этом салоне, облетели весь город. Здесь дебютировали
актеры, художники, и молодые поэты, и это было для их славы как бы
боевым крещением. Лохматые гении, приведенные Гастоном де Ламартом,
сменяли у рояля венгерских скрипачей, представленных Масивалем, а
экзотические танцовщицы изумляли гостей своей волнующей пластикой,
прежде чем появиться перед публикой Эдема или Фоли-Бержер.
жизни под гнетом мужа и ревниво оберегаемая друзьями, благоразумно
воздерживалась особенно расширять круг знакомых Довольная и в то же
время чувствительная к тому, что могли бы сказать и подумать о ней, она
отдавалась своим немного богемным наклонностям, сохраняя вместе с тем
буржуазную осторожность. Она дорожила своею репутацией, остерегалась
безрассудств, была корректна в своих прихотях, умеренна в дерзаниях и
заботилась о том, чтобы ее не могли заподозрить ни в одной связи, ни в
одном флирте, ни в одной интриге.
Они исповедовались друг другу и признавались в этом с удивлением, -
мужчины с трудом допускают - и, пожалуй, не без оснований - такую
добродетель в независимой женщине. Вокруг нее создалась легенда
Говорили, будто ее муж проявил в начале их совместной жизни столь
возмутительную грубость и предъявлял такие невероятные требования, что
она навсегда излечилась от любви И ее друзья часто обсуждали это между
собой. Они неизбежно приходили к выводу, что девушка, воспитанная в
мечтах о любовных ласках и в ожидании волнующей тайны, которая
представляется ей как что-то мило-постыдное, что-то нескромное, но
утонченное, должна быть потрясена, когда сущность брака раскрывается
перед нею грубым самцом.
еще пробьет. Он никогда не минует таких женщин. И чем позднее, тем
громче он прозвучит. Наша приятельница, с ее артистическими вкусами,
влюбится на склоне лет в какого-нибудь певца или пианиста".
и наблюдатель, изучающий светских людей, с которых он, кстати сказать,
писал иронические, но схожие портреты, он считал, что понимает женщин и
разбирается в их душе с непогрешимой и непревзойденной
проницательностью. Он причислял г-жу де Бюрн к разряду тех нынешних
сумасбродок, образ которых он дал в своем любопытном романе Одна из них.
Он первый описал эту новую породу женщин, породу рассудительных
истеричек, которых мучают нервы, беспрестанно томят противоречивые
влечения, даже не успевающие стать желаниями, женщин во всем
разочарованных, хотя они еще ничего не испытали по вине обстоятельств,
по вине эпохи, условий момента, современных романов; эти женщины,
лишенные огня, неспособные на увлечение, сочетают в себе прихоти
избалованных детей с черствостью старых скептиков.
после кризиса они долго еще бывали растроганы и взволнованы. Мало-помалу
они образовали как бы маленькую общину верующих Эта женщина была для них
мадонной, и они без конца говорили о ней, подвластные ее обаянию даже
издали Они чтили ее, восхваляли, критиковали или порицали, смотря по
настроению, в зависимости от обид, неудовольствия или зависти, когда она
выказывала предпочтение кому-нибудь из них. Они постоянно ревновали ее
друг к другу, немного друг за другом шпионили, но всегда держались
вокруг нее сплоченными рядами, чтобы не подпустить какого-нибудь
опасного соперника Самые преданные были: Масшваль, Гастон де Ламарт,
толстяк Френель, молодой философ, весьма модный светский человек Жорж де
Мальтри, известный своими парадоксами, красноречием и разносторонней
образованностью, пополняемой последними научными достижениями,
непонятный даже для самых горячих его поклонниц; еще он славился своими
костюмами, такими же изысканными, как и его теории. К этим выдающимся
людям хозяйка дома прибавила несколько светских друзей, слывших
остроумными: графа де Марантена, барона де Гравиля и еще двух-трех
человек.
обладавшие, казалось, даром всегда развлекать молодую женщину, которую
забавляла их артистическая непринужденность, их болтовня и умение
подтрунивать над всеми и даже над нею самою, когда она позволяла. Но ее
желание - то ли естественное, то ли нарочитое - не оказывать ни одному
из поклонников длительного и явного предпочтения, шаловливый,
непринужденный той ее кокетства и подлинная справедливость в
распределении знаков внимания поддерживали между ними дружбу,
приправленную враждой, и игру ума, делавшую их обаятельными.
знакомого. Но так как этот знакомый обычно не бывал человеком особенно
выдающимся или особенно интересным, остальные, объединившись против
него, вскоре его выживали.
розового шелка - непомерно большим абажуром, который отбрасывал на
старинный квадратный мраморный столик ослепительный свет лампы-маяка,
укрепленной на высокой колонне из золоченой бронзы, над альбомом, только
что принесенным Ламартом, склонились четыре головы: женская и три
мужских. Писатель перевертывал страницы и давал пояснения.
рыжеватой блондинки, с непокорными завитками на висках, пылавшими, как
горящий хворост. Тонкий вздернутый нос, живая улыбка, рот с четко
очерченными губами, глубокие ямочки на щеках, чуть выдающийся
раздвоенный подбородок придавали, этому лицу насмешливое выражение, в то
время как глаза, по странному контрасту, обволакивали его грустью. Они
были голубые, блекло-голубые, словно синева их выгорела, стерлась,
слиняла, а посредине сверкали черные, круглые, расширенные зрачки. Этот
блестящий, странный взгляд как бы свидетельствовал о грезах, навеянных
морфием, если не был вызван просто-напросто возбуждающим действием
белладонны.
- но мне всегда приходится по несколько раз повторять такие просьбы,
чтобы их исполнили.
скромно декольтированное платье чуть обнажало прекрасные плечи, плечи
рыжеватой блондинки, бесподобные при вечернем освещении. Между тем
волосы ее были не красноватыми, а того непередаваемого оттенка, какой
бывает у опавших листьев, опаленных осенью.
подал ему руку.
себя дома, в обычном своем кругу, которому присутствие женщины придавало
оттенок галантности.
присутствие Френеля в этом доме и предпочтение, которое оказывала ему
г-жа де Бюрн, часто возмущало и сердило ее друзей. Еще молодой, но
толстый, как сосиска, надутый, сопящий, почти безбородый, с головой,
осененной зыбким облачком светлых и непокорных волос, заурядный,
скучный, он в глазах молодой женщины обладал, несомненно, достоинством,
неприятным для остальных, но существенным для нее, а именно: он любил ее
без памяти, сильнее и преданнее всех. Его окрестили "тюленем". Он был
женат, но никогда не заикался о том, чтобы ввести в дом г-жи де Бюрн
свою жену, которая, по слухам, даже издали очень ревновала его. Особенно
Ламарт и Масиваль возмущались явной симпатией их приятельницы к этой
сопелке, но когда они не выдерживали и упрекали ее в дурном вкусе,
эгоистичном и заурядном, она отвечала, улыбаясь:
рассказывал Гастону де Ламарту о последнем открытии микробиологов.
оговорками, но романист Ламарт слушал его с тем воодушевлением, с той
доверчивостью, с какою литераторы, не задумываясь, воспринимают все, что
кажется им самобытным и новым.
стройный, был затянут во фрак, тесно облегавший его талию. Тонкое лицо
его, выступавшее из белого воротничка, было бледно, а светлые плоские
волосы казались наклеенными.
внушала некоторые дворянские и великосветские притязания, то это был
прежде всего литератор, неумолимый и беспощадный литератор. Вооруженный