переехал из Русы в Новый Город, записался в городское <сто>* в Славенском
конце, вступил в братство заморских купцов, откупил усадьбу, поставил
терем.
Олексы.
Мирошкиничей. Сюда, больной и разбитый, воротился он из переяславского
плена, когда после Липицкого ратного дела выручил князь Мстислав
полоняников новгородских, что остались в живых. Разом поседел Лука,
потухли глаза, не стало зубов многих от переяславского сидения в голоде да
в сырости душной ямы, среди трупов смрадного запаха. Погибли тогда двое
сыновей у старого Луки, а Творимир чудом уцелел; пожалел отрока знакомец,
гость переяславский, не выдал княжой чади, а утром вывел на зады, дал
хлеба ломоть да перекрестил на дорогу...
одним лишь пепелищем, одною памятью живых. Но живые брались за топоры, но
пепел пожара покрывала глина, а в глину врастали тугие смолистые венцы. И
снова был дом. И даже резьба на воротах воскресала похожей из разу в раз.
отсюда Творимир с полумертвой Ульянией. Бежал потому, что умер Лука,
потому, что кадь ржи стала двадцать гривен, а пшена - пятьдесят (а гривна
- цена лошади, две гривны в хорошее-то время давали за боевого коня!).
Бежал потому, что страшен был пустеющий город, заваленный трупами погибших
от голода людей. Мертвецы лежали по улицам неприбранные. Одичалые псы
грызли мертвых младенцев. Люди архиепископа не поспевали возить
покойников. Поставили скудельницу* на Прусской улице, у церкви Святых
Апостолов и в ней сложили три тысячи душ; другую - на поле, в конце
Чудинцевой, и в той трупов набралось без числа; и третью - за Святым
Рождеством, и та скоро была полна. Простая чадь резала живых людей,
обрезала мясо с трупов, ела конину, псину, кошек. Безумных ловили, жгли и
убивали, но являлись новые человекоядцы. Иные ели мох, сосновую и липовую
кору, лист. Голодные толпы громили боярские и купеческие дома, искали
спрятанную рожь. Соседи, родные - и те стали чужими друг другу, скрывая
остатки плесневелого хлеба. Обезумевшие матери даром отдавали детей
заморским гостям, чтобы только не слышать их плача, не видеть их смерти
голодной...
Новгорода. Сани тянули волоком, чуть не падая. Так добирались до Русы. В
пути похоронили второго сына. Поседевшая Ульяния десять верст несла
мертвого младенца - не хотела отдать.
Плесков**.
малолетнюю Опросю по первости послали просить милостыню. Сына Тимофея
удалось пристроить к серебрянику в ученики. Сам Творимир за что только не
брался...
молодой приказчик Радько грамотку прислал - и что не стало у него крова в
Новом Городе.
возвращаться, да и куда? Пережил он в Плескове и бегство Внезда Водовика и
смену посадника. А когда пришла в Плесков Борисова чадь, изгнанный
тысяцкий Борис Негочевич с соратниками (стали собирать своих, думали - на
Новгород, ан пришлось и из Плескова бежать), чуть не ушел Творимир с ними
в немцы, в Медвежью Голову. Крепко звал его тысяцкий Борис Негочевич.
Задумался Творимир, да вспомнил новгородскую отчину... Страшно стало! Как
там бояре еще? А ему, простому купцу, уж воля не своя, и речь чужая,
немецкая, и вс° там чужое. Понял, что - родина и нельзя уходить. Грозил
ему тысяцкий, уговаривал - не помогло. Решился Творимир вернуться к себе
на родное пепелище.
почернелое, пустое место. Радько рассказывал Олексе о том не один раз:
привезли соль, а класть негде, ни двора, ни амбара, ничего. И людей никого
- один верный Радько, отца и мать похоронив, остался, не изменил. Обнял
его Творимир и зарыдал.
новоотстроенном тереме родился Олекса.
деревянных; отсюда отроком малым совершил свой первый путь во Владимир.
земли с юга надвинулась рать неведомая и окровавленный ратник на торгу
сказывал горожанам беду, моля о помочи...
различия: черные люди, бояре, иереи, монахи, князья, мужи, жонки, дети, -
все гибли равно под саблями и копытами коней. Бесславно легла на Сити рать
великого князя владимирского. Пали Москва, Переяславль, Юрьев, Дмитров,
Волок, Тверь... Мало за сто верст не дошли злые татарские кони до Великого
Новгорода. В феврале татары оступили Торжок. Две недели держался город,
тщетно ожидая новгородской подмоги, и в марте пал. Татары иссекли всех
мужиков и жонок, как траву. Затем, Серегерским путем, устремились к
Новгороду. Дошли до Игнача креста, но бог и святая великая соборная
церковь новгородская, София, заступились за свой город. Уже раскисали пути
и болота набухали водой. Татары повернули назад.
озеру. Здесь он молился, прослышав про чудо во Плескове (от иконы Спаса
над гробом невинно убиенной в Медвежьей Голове княгини Ярославлей стало
течь миро и наполнило четыре стеклянницы). Ужас охватил многих, кто еще
тайно сочувствовал изменникам. И еще раз бога благодарил Творимир, что не
поддался уговорам, не ушел в Медвежью Голову тогда. Падая на колени,
творил горячую молитву перед иконой Спаса: <Господи, не попустил еси, не
отринул отчины своея!>
строение и все их тяжкими трудами нажитое добро. Старый Творимир кидался в
огонь, а ничего не спас, обгорел только. Не перенес новой беды, сломался,
заболел. Олекса же, посвистывая, сам взялся за топор, - не на что было
нанять и плотников. Тогда и научился звонкому плотницкому делу. Кое-как
поставили клеть на пепелище. Поставили, и ушел Олекса в свой первый поход
- к Торопцу.
узнал про смерть отца.
детства все давалось легко, без думы, без натуги. Торговал, воевал, стоял
и с князем и против князя. Тяжела была рука у Олександра, тяжела и для
бояр и для купцов, а всего тяжелей для простой чади.
потом. И тамгу татарскую приняли и десятину. Сам князь Олександр на том
настоял и дань собрал татарам, будто свои стали чужие, а чужие - свои...
Тут и не хочешь, а думать пришлось. Научился хмуриться Олекса, рука чаще -
невольно - искала меча.
Первый сын умер, мало и на руках подержать пришлось. Потом родилась дочь,
Янька.
богатства забрали бессчетно. Олекса сумел и свою долю увезти, да и у
других приторговал дешево. Вернулся, и жена, Домаша, обрадовала - сына
родила, Онфима.
оно, коли голова на плечах, само растет! Поставил новый терем рядом со
старым, соединил переходами, пристраивал каждое лето хлева, амбары,
стойла. Памятуя пожар, заводил амбары и за городом. А на вече и в гридне
общинной стоял заодно со всеми, добивался, и добились - посадника своего,
Михаила Федоровича. После смерти князя Олександра всего четыре года
прошло, а гляди, снова зашевелились, стали и на князей покрикивать!
целовал Новгороду. Поди, не по нраву пришлось! Двое их осталось,
Ярославичей: Ярослав да Василий. Сам в Твери сидит, Василий - в Костроме,
тоже на новгородский стол зарится. А в Новгороде, на Городце, за Ярослава
- подручник его, князь Юрий, невеликая птица, без посадника навряд что и
решит!