Чтение 2–й страницы книги ~Кондратий Рус~

- Лошадей погоним? - спросил Прохор отца.

- Запрем.

Прохор отодвинул кружку, стряхнул с бороды крошки.

- Пойду загоню.

- Подожди, - остановил его Кондратий. - Меч и рогатину возьмешь с
собой на лядину.

Гридя захохотал:

- Тятька на побоище собрался!

- Чего гогочешь! - рассердился на сына Кондратий. - В лесу живем, на
чужой земле.

- А летось Ивашка княжеских данников подстрелил. Мы куницу
скрадывали. Собаки оттоль, с низины, ходом идут, а мы, значитца, прямиком,
уметами порем. Ивашка и отстал, будто бахилы переобуть...

Параська слушает, рот разинула. Татьяна ее не гонит, самой любо
послушать про молодшенького.

"Хоть старшего сына бог ума не лишил", - думает Кондратий, глядя на
них.

- Идут! Идут! - заголосила Устя.

Кондратий встал и, перекрестясь, пошел в свой угол. Снял со стены
колпак и опояску.

Устя забежала в избу и начала тормошить брата:

- Чего сидишь, неторопь! Невеста твоя идет, Вета!

Не выпуская кружки из рук, Гридя отбивался локтями:

- Отвяжись. Ну тя...

Кондратий пристегнул к опояске широкий охотничий нож и пошел
встречать другодеревенцев. Они еще не поднялись из лога, а он уже стоял за
воротами, ждал их. Подошла Татьяна с туеском, шепча на ходу молитву. Она
просила у Христа прощения за кумовство с ултырянами.

Другодеревенцы тянулись гуськом: впереди всех маленький Туанко, потом
старый Сюзь с сыном, с топорами оба, за ними три бабы, у баб за плечами
пестери.

Старый Сюзь вышел из лога. Кондратий низко поклонился ему, взял у
Татьяны туесок с медовым квасом, подал:

- Юже, выпей, большой хозяин. Выпей!

Старый Сюзь напился и отдал туесок Татьяне.

- Юже, матушка, испей, - поклонилась Татьяна большой хозяйке ултыра,
протягивая туесок с квасом. - Устала, небось.

Старая Окинь отпила, улыбнулась ей и прошептала беззубым ртом:

- Оч ме.

Татьяна приняла от нее туесок, стала поить остальных, косясь на
девок. Устя обнимала Вету, внучку старого Сюзя. Вета балабонила, Устя
хохотала, слушая ее. "Господи, господи, - вздыхала Татьяна, - совсем
опоганилась с нехристями!"

Прохор вывел заседланного мерина. Гридя вынес кожаный мешок с едой и
подсечные топоры. Прохор забросил мешок на седло и стал привязывать.

Кондратий спросил старого Сюзя - все ли подошли из ултыра или остался
кто?

- Пера сам идет.

Старый Сюзь говорил долго. Кондратий понял одно: младший брат старого
Сюзя пошел на Шабирь-озеро снасть-кулом трясти.

- Ждать будем?

Старый Сюзь покачал головой.

- Прибежит Пера. Не бойся, Рус.

От Шабирь-озера до лядины, Кондратий знал, меньше версты, а Пера
лучший охотник в ултыре, найдет их, не заблудится.

- Ну, с богом, - сказал Кондратий. - Пошли!

Старики стали спускаться к речке. За ними Гридя и Туанко, потом
девки, старая Окинь, позади всех Прохор. Он вел на поводу мерина. Перешли
вброд речку, вышли на луговину и долго брели по густой непутаной траве.
Кондратий радовался, глядя на сочные желтоголовые травы, вспоминал
княжеские луга на Сухоне, шалаши смердов...

- Питья и брашна Юрий-князь на сенокосе не жалел, а страдники пели
невесело. Не могли забыть истоптанный хлеб на своих полях.

Старый Сюзь слушал, кивал.

- Великий воин был Юрий-князь. Воевал с братом, воевал с
племянниками. Горели посады, сиротели поля.

Старый Сюзь начал говорить. Он хвалил оштяцкого князя Юргана, называл
его добрым соседом, другодеревенцем. "Какой он князь, - думал Кондратий, -
сам камьи мастерит, за сохатым неделями бродит в самую лютую стужу. Таких
князей и на Руси немало. По монастырям кормятся. Христа ради..."

Но с соседом не спорил - князь так князь, лишь бы не тать, не
воитель.

Зашли в лес. Стариков обогнали парни. Они рубили тяжелыми ножами
молодняк и лапник, расчищали тропу. Чакали глухо ножи, под ногами
поскрипывали сухие иголки, текучие, скользкие. Тропа ныряла под широкие
елки, как в темную нору, упираясь в непролазный чащобник. Старикам
приходилось доставать ножи, помогать парням с лесом воевать. А давно ли
Кондратий проходил здесь с Прохором, топоров не жалея, рубили они лапы у
елок, секли на корню подрост.

Стало светлее, попадались сосны, веселый березник и лесные поляны,
затянутые сплошь цепким вьюнком и мышиной травой. Вышли на елань, усеянную
шишками.

Кондратий свернул с тропы, прошел саженей десять редколесьем и
остановился:

- Лядина моя, - сказал он старому Сюзю, показывая на затесы.

Подошли девки и старая Окинь, сели под березу на краю лядины.

Прохор принес мешок с едой.

- Хозяйствуй давай, - сказал он Параське.

Ели не торопясь. Старый Сюзь то и дело поглядывал в сторону озера,
ждал, видно, брата.

Туанко наелся, схватил лук и убежал.

- Куда он? - спросил Кондратий соседа.

Старый Сюзь ответил по-своему. Кондратий его не понял и переспросил:

- Куда, говорю, внук твой побежал?

Устя засмеялась:

- Пера у них потерялся. Малое дитятко!

Параська напоила всех квасом, склала оставшуюся еду в кожаный мешок,
завязала его сыромятным ремнем.

- Господи благослови, - сказал, подымаясь, Кондратий. Он отмерил
сорок шагов на восток от березы и расставил людей. Лес на лядине неровный:
по краю липняк и березы, потом черная елка, сосна, или пожум по-ултырски.

Старая Окинь и девки начали сечь кусты тяжелыми косырями. Гридя с
Прохором ушли валить крупный лес. Кондратий наказал им, чтобы оставляли
десятивершковые пни, а сам повел старого Сюзя в дальний угол лядины.

Там стояла сосна в три обхвата. Он приметил ее еще зимой.

Старый Сюзь обошел сосну и поднял топор.

Кондратий засмеялся:

- Рубить наладился? День топорами с тобой промашем, не свалим.

- Пера прибежит, Рус.

- И он не сладит с этакой-то! Ты гляди. У тебя на лядине тоже такая
пожум есть.

Кондратий вырубил дольный паз, просунул топор и стал отдирать
сосновую кору. Она отдиралась легко, как лыко с лубка.

Старый Сюзь покачал головой, попробовал пальцем острие подсечного
чера и тоже стал вырубать с другой стороны сосны паз в два локтя.

- Тятя!

Кондратий оглянулся, увидел простоволосую Устю. Она бежала к нему по
густо заросшей лядине и кричала:

- Ивашку, тять! Ивашку убили поганые!

Кондратий рванул топор. На блестевшем топоре алели капельки соснового
сока. Он вытер клейкий сок о штаны...

- Пожум-орт! Пожум-орт! - запричитал старый Сюзь, пятясь от сосны,
как от медведя. По ихнему, по-ултырски, у иной сосны тоже людская душа.
Срубишь такую, как человека убьешь.

Кондратий пошел по лядине к березам. Старый Сюзь кричал ему, поминая
Йолу и хозяина леса Ворса-морта. "Эх, Ивашка, Ивашка! - думал Кондратий. -
Не долго ты прожил..." Вспорхнули рябки из-под ног и скрылись. Желтобокие
трясогузки верещали и кружились над ним, плакал коршун, как малый ребенок.

Кондратий шел тяжело, давил зеленый подлесок, запинался за корни и
валежины.

Устя брела за ним и выла:

- Изведут нас поганые! Изведут!

Ивашка лежал под березой. Кондратий опустился на колени, повернул
сына на брюхо, содрал с раненой шеи тряпицу.

- Возьми, Рус! - Пера отдал Кондратию костяной наконечник стрелы. -
Шаман стрелял.

МЕЧ ОРЛАЯ

- Проклятый раб, сын росомахи! - ворчал Золта. Он считал лошадей,
насчитал три десятка, три больших реза нанес концом ножа на бересте, а
проклятый раб, сын росомахи, испортил счет - считанные и несчитанные
лошади опять собрались в один табун. Золта боялся оставлять несосчитанных
лошадей. Растеряет раб кобылиц - а как с него спросишь? Ругал он раба, а
сам думал - ждут в пауле белых кобылиц. Брат его, князь Юрган, прощается с
родом. Женщины уже выкололи на плече князя птицу вурсик, и скоро священная
птица понесет в клюве душу князя Юргана в страну мрака. Шаман Лисня
каркает в уши брату: "Раздай, князь, богатства свои у большого костра по