что я, в самом деле, разболтался?.. Приезжайте только, приезжайте поско-
рей; а накормим так, что будете рассказывать и встречному и поперечному.
сюда, по азбучному порядку, те слова, которые в книжке этой не всякому
понятны.
жарки те часы, когда полдень блещет в тишине и зное и голубой неизмери-
мый океан, сладострастным куполом нагнувшийся над землею, кажется, зас-
нул, весь потонувши в неге, обнимая и сжимая прекрасную в воздушных
объятиях своих! На нем ни облака. В поле ни речи. Все как будто умерло;
вверху только, в небесной глубине, дрожит жаворонок, и серебряные песни
летят по воздушным ступеням на влюбленную землю, да изредка крик чайки
или звонкий голос перепела отдается в степи. Лениво и бездумно, будто
гуляющие без цели, стоят подоблачные дубы, и ослепительные удары солнеч-
ных лучей зажигают целые живописные массы листьев, накидывая на другие
темную, как ночь, тень, по которой только при сильном ветре прыщет золо-
то. Изумруды, топазы, яхонты эфирных насекомых сыплются над пестрыми
огородами, осеняемыми статными подсолнечниками. Серые стога сена и золо-
тые снопы хлеба станом располагаются в поле и кочуют по его неизмеримос-
ти. Нагнувшиеся от тяжести плодов широкие ветви черешен, слив, яблонь,
груш; небо, его чистое зеркало - река в зеленых, гордо поднятых рамах...
как полно сладострастия и неги малороссийское лето!
семьсот... восемьсот... Да, лет тридцать будет назад тому, когда дорога,
верст за десять до местечка Сорочинец, кипела народом, поспешавшим со
всех окрестных и дальних хуторов на ярмарку. С утра еще тянулись нескон-
чаемою вереницею чумаки с солью и рыбою. Горы горшков, закутанных в се-
но, медленно двигались, кажется, скучая своим заключением и темнотою;
местами только какая-нибудь расписанная ярко миска или макитра хвастливо
выказывалась из высоко взгроможденного на возу плетня и привлекала уми-
ленные взгляды поклонников роскоши. Много прохожих поглядывало с за-
вистью на высокого гончара, владельца сих драгоценностей, который мед-
ленными шагами шел за своим товаром, заботливо окутывая глиняных своих
щеголей и кокеток ненавистным для них сеном.
ми, пенькою, полотном и разною домашнею поклажею, за которым брел, в
чистой полотняной рубашке и запачканных полотняных шароварах, его хозя-
ин. Ленивою рукой обтирал он катившийся градом пот со смуглого лица и
даже капавший с длинных усов, напудренных тем неумолимым парикмахером,
который без зову является и к красавице и к уроду и насильно пудрит нес-
колько тысяч уже лет весь род человеческий. Рядом с ним шла привязанная
к возу кобыла, смиренный вид которой обличал преклонные лета ее. Много
встречных, и особливо молодых парубков, брались за шапку, поравнявшись с
нашим мужиком. Однако ж не седые усы и не важная поступь его заставляли
это делать; стоило только поднять глаза немного вверх, чтоб увидеть при-
чину такой почтительности: на возу сидела хорошенькая дочка с круглым
личиком, с черными бровями, ровными дугами поднявшимися над светлыми ка-
рими глазами, с беспечно улыбавшимися розовыми губками, с повязанными на
голове красными и синими лентами, которые, вместе с длинными косами и
пучком полевых цветов, богатою короною покоились на ее очаровательной
головке. Все, казалось, занимало ее; все было ей чудно, ново... и хоро-
шенькие глазки беспрестанно бегали с одного предмета на другой. Как не
рассеяться! в первый раз на ярмарке! Девушка в осьмнадцать лет в первый
раз на ярмарке!.. Но ни один из прохожих и проезжих не знал, чего ей
стоило упросить отца взять с собою, который и душою рад бы был это сде-
лать прежде, если бы не злая мачеха, выучившаяся держать его в руках так
же ловко, как он вожжи своей старой кобылы, тащившейся, за долгое служе-
ние, теперь на продажу. Неугомонная супруга... но мы и позабыли, что и
она тут же сидела на высоте воза, в нарядной шерстяной зеленой кофте, по
которой, будто по горностаевому меху, нашиты были хвостики, красного
только цвета, в богатой плахте, пестревшей, как шахматная доска, и в
ситцевом цветном очипке, придававшем какую-то особенную важность ее